История инакомыслия в СССР

      ЭДД принадлежит честь первой попытки создания самиздатской периодики в Эстонии. Наряду с журналами на русском языке («Демократ» и «Луч свободы») члены ЭДД издали несколько выпусков журналов на эстонском языке - «Ээсти демократ» и «Ээсти рахвусликхяэль», т.е. «Эстонский демократ» и «Голос эстонского народа». [10] С разгромом ЭДД эти журналы прекратили существование, и только со второй половины 70-х годов эстонский самиздат стал расти, притом быстрыми темпами. В 1978 г. уже потребовался и был издан (в самиздате же) библиографический указатель «Наиболее важные произведения самиздата». В том же 1978 г. появились периодические издания на эстонском языке: сборник с текущей информацией о событиях, замалчиваемых или искажаемых официальными источниками, под длинным названием «Дополнительные материалы о свободном распространении в Эстонии идей и информации» и «Субботняя газета», выходящая в университетском городе Тарту дважды в месяц. [11] Мне не известно, чтобы где-нибудь в СССР, кроме Тарту, выходило самиздатское издание с такой частотой.
      На широкое распространение эстонского самиздата в конце 70-х годов указывает обильное его изъятие во время обысков - не только в городах, но и в рыбацких поселках и на фермах (возможно, на фермах он главным образом и изготовляется, там труднее обнаружить эту деятельность). Власти борются с распространением самиздата привычным методом - арестами. Такие аресты начались с 1980 г. По обвинению в распространении самиздата были арестованы архитектор Виктор Нийтсоо, рабочий Тийт Мадисон и инженер Вильо Калеп. [12] В 1983 г. последовало еще четыре ареста за самиздатскую деятельность (в Таллинне - автор самиздата доктор физико-математических наук Иоханнес Хинт и распространитель самиздата трубочист Хейки Ахонен; в Тарту - женщина-архитектор Лагле Парек и исключенный из университета Арво Пести, работавший пожарником). Эти аресты сопровождались многочисленными обысками в Таллинне, Тарту и других местах Эстонии, и всюду находили - самиздат. [13]
      Эстонское движение по его устремлениям можно определить как национально-демократическое. Для этого движения характерен молодежный состав участников. Пожалуй, это единственное из диссидентских движений в СССР, где основную массу участников составляют не только студенты, но и школьники-старшеклассники. Одна из распространившихся форм выражения национальных чувств эстонской молодежи - водружение национального флага, в особенности в День Независимости Эстонии (24 февраля). За это в 1980 г. были арестованы и осуждены по обвинению в «хулиганстве» пятеро юношей-эстонцев. С этого времени водружение национального флага в День Независимости происходит ежегодно. В 1981-1983 гг. 22 человека были осуждены за это, а также за срывание советских флагов и даже сжигание их. [14] Однако наиболее массовой формой участия эстонской молодежи в национально-демократическом движении стали демонстрации.
      Впервые такая демонстрация состоялась 22 сентября 1978 г. в Тарту. Приблизительно 150 школьников собрались перед зданием горкома партии и комсомола. Выкрикивая лозунги «Вон славян!», «Да здравствует Эстонская республика!» и «Больше образования - меньше политики!», они разбили вывески на здании и были разогнаны милицией. С зачинщиками велись «беседы» в отделениях милиции, но никто не был арестован. [15]
      В 1979 г. в том же Тарту 24 декабря (в канун Рождества) толпа молодежи отправилась на кладбище поставить свечи на могилы соотечественников, погибших во время войны 1918-1920 гг. С кладбища пошли на городскую площадь. Там произносились речи о свободе и национальной независимости. Милиция задержала несколько человек, но вскоре они были отпущены. 31 декабря, под Новый год, митинг на кладбище повторился. В составе этих демонстраций были не только школьники, но и студенты. [16]
      В 1980 г. произошли демонстрации в столице Эстонии Таллинне. Первая демонстрация состоялась 22 сентября из-за отмены выступления молодежного поп-оркестра «Пропеллер», назначенного на стадионе после футбольного матча. Концерт был отменен, потому что устроители обнаружили «националистические мотивы» в текстах песен, подготовленных к исполнению. В демонстрации участвовало не менее 1000 человек, произошли стычки с милицией, разгонявшей демонстрантов. Несколько старшеклассников исключили из школ за участие в этой демонстрации. Исключения вызвали демонстрации протеста. 1 и 3 октября состоялись демонстрации в нескольких местах Таллинна - у горсовета, на Балтийском вокзале, у памятника эстонскому писателю А. Тамсааре, на холме Харью. В общей сложности в них участвовало около 5 тыс. человек. Демонстранты размахивали флажками независимой Эстонии, выкрикивали лозунги: «Свободу Эстонии!», «Русские - вон из Эстонии!», «Правда и справедливость!» и т.п. Они требовали также улучшения условий школьных занятий. Демонстрации были разогнаны милицией, при этом милиционеры избивали демонстрантов. Задержали около 150 человек, но после выяснения личности отпустили. Под арестом остались человек 10. Известны имена лишь двух осужденных за участие в этих демонстрациях - учащийся техникума Алан Сепп и Сердюк. Их осудили по обвинению в «хулиганстве».
      Местные газеты на русском и эстонском языках («Советская Эстония» и «Рахваал») и таллиннское радио сообщили о «беспорядках» и о возбуждении уголовных дел против нескольких демонстрантов. Официальные источники определяли их численность в 1000 человек.
      После этих демонстраций тоже последовали исключениях из школ. Тогда 7 и 8 октября состоялись демонстрации против этих исключений, но гораздо менее многочисленные, в несколько сот человек. В демонстрациях участвовали и русские школьники. [17] Но были и выступления русских подростков против своих сверстников-эстонцев. После демонстрации 5 октября русские школьники писали на стенах: «Фашисты, вон из Эстонии!». Самиздатский документ пятнадцати эстонских интеллигентов сообщает:
       «…Во время…демонстрации эстонской молодежи в 1980 г. между старшим и младшим поколениями русских возникла солидарность, даже сотрудничество и взаимная порука. Днем 13-16-летних школьников избивали ударные отряды, укомплектованные русскими милиционерами, а вечером эту же»деятельность" в «общественном порядке» продолжали русские подростки, солидно вооруженные холодным оружием. Были случаи, когда высшие партийные функционеры оправдывали такого рода «деятельность» русских подростков. Так, например, выступая в одном таллиннском учреждении в то время, известная партийная деятельница Зоя Шишкина заявила следующее: «В наших русских школах подростки изготовляют сейчас кастеты и ножи. И это естественно - мы должны себя защищать!». [18]
      Интересно отметить, что в те дни, когда происходила демонстрация в Таллинне, в Тарту состоялась забастовка рабочих завода сельскохозяйственного машиностроения «Кацеремондитехас» (1 и 2 октября). В забастовке участвовало около 1000 человек. Они требовали отмены повышенного незадолго перед тем плана выпуска продукции, выплаты задержанных премиальных и улучшения снабжения города продуктами и товарами. Прибыла комиссия из Москвы, и требования бастовавших были частично удовлетворены: прежний план восстановили, премии выплатили. [19] Не думаю, чтобы событие это имело прямую связь с демонстрацией в Таллинне, но оно отражает общее возбужденное состояние в маленькой республике.
      Непосредственным откликом на таллиннскую демонстрацию были молодежные демонстрации в Тарту, Пярну и других эстонских городах10 октября. В Тарту, кроме национальных лозунгов, выдвигалось требование отставки первого русского министра образования в Эстонии Эльзы Гречкиной. Она была назначена на этот пост в июле 1980 г.
      11 октября выступил по радио министр внутренних дел Эстонии Марко Тибар, предостерегавший от продолжения демонстраций. По школам были проведены родительские собрания. Родителям грозили увольнением с работы за участие детей в демонстрациях. Во второй половине октября Эстонию посетил председатель КГБ Андропов. Около 100 школьников были исключены из школ. Число арестованных за участие в демонстрациях возросло до 20. [20]
      17 сентября 1982 г. состоялась студенческая демонстрация в Тарту, в которой участвовало около 5 тысяч человек. Это было во время торжеств по случаю 350-летия Тартуского университета. Демонстранты требовали установить около здания университета бюст шведского короля Густава-Адольфа II - основателя университета. Этот бюст был убран после установления в Эстонии советской власти. Демонстранты пели патриотические эстонские песни, выкрикивали лозунги против русификации. 19 сентября перед зданием для иностранных гостей, прибывших на университетский юбилей, советский красный флаг был заменен на национальный эстонский, и оставался там, пока милиция не заметила этого. [21]
      В молодежном движении Эстонии наряду с демократической обнаружилась и экстремистская тенденция. В конце 70-х годов в Таллинне возникла вооруженная группа сопротивления оккупации. Ее возглавил Имре Аракас (1945 г.р.). Чтобы вооружиться, группа Аракаса предприняла ограбление склада добровольного спортивного общества «Динамо». В начале 1979 г. Аракас был арестован по обвинению в бандитизме. Во время суда над ним его вооруженные сторонники ворвались в зал и освободили своего вожака. В середине 1979 г. Аракас обстрелял машину первого секретаря ЦК КПЭ А. Вайно, однако тот остался невредим. В конце 1979 г. Аракас был арестован и приговорен к 12 годам заключения. [22]
      Группа Аракаса - единственный случай вооруженной подпольной организации в Прибалтике с 70-х годов. За этим исключением движение имеет мирный характер.
      В пробудившееся национально-демократическое движение вовлечена не только «зеленая молодежь», но и зрелые люди.
      До начала 80-х годов таких людей была малая горсточка. Публично выступали лишь трое: Март Никлус, Энн Тарто и Эрик Удам. Все трое уже отбыли сроки по политическим обвинениям. В заключении они познакомились с литовскими диссидентами и обрели среди них личных друзей. Все трое время от времени ставили подписи под обращениями литовцев по поводам, касающимся всей Прибалтики. Но кроме этих трех, никто в Эстонии литовских акций не поддерживал. Ни национальный, ни католический потоки литовского диссента не привлекали их соседей - нелитовцев и некатоликов. Никлус, Тарто и Удам, вызывая восхищение своих соотечественников, оставались аутсайдерами.
      23 августа 1979 г. исполнилось 40 лет со дня заключения пакта Молотова Риббентропа, по которому советские войска были введены в Прибалтийские страны. В день 40-летия пакта было опубликовано обращение граждан Балтийских республик, требовавших опубликования полного текста этого документа с секретными приложениями, где речь шла о судьбе Прибалтики. Подписавшие обращение требовали от советского правительства и правительств ФРГ и ГДР объявления этого пакта недействительным, а от правительств стран Атлантической хартии - осуждения сговора Сталина и Гитлера и его последствий. Под обращением стоит 48 подписей, как всегда - больше всего литовцев. Из эстонцев его подписали все те же трое - М. Никлус, Э. Удам и Э. Тарто. [23]
      Сдвиг в настроениях «лояльных» эстонцев можно датировать очень точно - началом 1980 г. В январе под протестом против советского вторжения в Афганистан вместе с М. Никлусом поставил свою подпись Юри Кукк, принадлежавший к научному истэблишменту Эстонии. Кукк сам передал это письмо иностранным корреспондентам в Москве. [24]
      Ю. Кукк - кандидат химических наук, сотрудник Тартуского университета, с 1966 г. был членом партии и даже членом партбюро. В 1979 г. подал заявление о выходе из партии, в августе 1979 г. был уволен из университета, стал добиваться эмиграции. Вскоре после подписания письма об Афганистане Кукк был арестован (13 марта 1980 г.). Под письмом протеста против его ареста в Президиум Верховного Совета ЭССР стоит 36 подписей - и эстонцев, и литовцев, и русских. В октябре 1980 г. письмо с протестом против жестокостей милиции при разгоне демонстраций школьников подписали 40 эстонских интеллигентов, среди них были весьма престижные. [25] В октябре 1981 г. со второго курса Тартуского университета был исключен студент-историк Рюнно Виссак - за проявление националистических настроений. 75 студентов подписали письмо в защиту Виссака, направленное в министерство высшего образования. [26]
      Еще одно проявление гражданского сопротивления эстонцев совместно с литовцами и латышами, в октябре 1981 г., где из 38 подписавшихся прибалтов 16 были эстонцами, - требование превратить в безъядерную зону не только Скандинавские страны (чего добивалось советское правительство), но и прибалтийские республики. [27]
      Имеются и другие свидетельства, что «благополучные» эстонцы стали решительнее поддерживать своих соотечественников-диссидентов. Так, замысел властей относительно Кукка был - объявить его душевнобольным, чтобы он не воспринимался как носитель настроений эстонской интеллигенции и чтобы избежать рискованного судебного процесса. Однако трижды экспертные комиссии, проведенные в Эстонии, признали Кукка нормальным. После этого не решились поставить другой диагноз и психиатры в Московском институте им. Сербского. Очень мягкий, по советским стандартам, приговор Кукку - 2 года лагеря общего режима - показал стремление властей не ссориться с эстонским истэблишментом. [28]
      Однако очень скоро после суда Кукк погиб в лагере. Причиной смерти было насильственное кормление во время объявленной Кукком голодовки. Кормление было проведено с нарушением элементарных правил, которых не могли не знать сотрудники лагеря, их нарушившие. [29] Возможно, они действовали по неофициальной «рекомендации сверху»: на фоне тогдашних событий в Польше и продолжающейся напряженности в самой Эстонии кто-то мог решить, что полезно припугнуть потенциальных последователей Кукка.
      Летом 1981 г. в Таллинне и других городах Эстонии появились листовки, подписанные «Демократическим национальным фронтом Советского Союза». Эта организация, не объявившая имен своих членов, призывала провести 1 декабря 1981 г. с 10 до 10-30 час. утра молчаливую демонстрацию в поддержку следующих требований:
      – вывод советских войск из Афганистана;
      – невмешательство в дела Польши;
      – прекращение вывоза продовольствия из СССР;
      – прекращение тайных видов снабжения партийных верхов;
      – освобождение политзаключенных;
      – сокращение срока военной службы на полгода;
      – соблюдение Всеобщей декларации прав человека и Хельсинкских соглашений.
      Демонстрантам предлагалось прекратить в указанное время всякую деятельность и передвижения - на работе, дома, на улице. Авторы листовки предостерегали: «Никаких нарушений общественного порядка!», «Никаких проявлений национализма!» и предлагали на время демонстрации проигрывать на магнитофонах революционные песни, например «Интернационал». В дальнейшем предлагалось повторять демонстрации каждый первый рабочий день месяца в то же время.
      Листовка задолго до 1 декабря попала на Запад и вызвала большой интерес. К 1 декабря в Таллинн пытались попасть многие корреспонденты западных газет. Удалось это лишь корреспонденту шведской газеты «Дагнес». Он сообщил («Dagnes Nyeter», 3 января 1982 г.), что в городе явно ощущалась повышенная бдительность милиции и «наблюдателей в штатском». В магазинах с утра продавали дефицитные товары, чтобы люди бросились в очереди. Во дворе фабрики корреспондент видел молчаливо стоявших рабочих, но трудно было понять, это демонстрация или обычный для советского предприятия простой. Как безусловное участие в демонстрации он отметил лишь один случай: строительные рабочие прервали работу как раз на назначенные полчаса и не отвечали на вопросы. По истечении получаса на вопрос, почему они бездействовали эти полчаса, ответ был:
      – Мы - эстонцы.
      Позднее стало известно, что работу прекратили на это время на многих фабриках и во многих учреждениях, главным образом мелких: именно на эти полчаса люди ушли с рабочих мест «на перекур». По подозрению в демонстрации были задержаны около 150 человек, но вскоре отпущены. Однако четверо остались под арестом, среди них - Сиим Саде (рабочий) и Эндель Розе - врач, уволенный из поликлиники в ноябре 1981 г. за распространение листовок «Демократического национального фронта». Розе был приговорен к 1 году лагеря. [30]
      В 80-е годы к прежним формам «бытового» национализма (отказ отвечать по-русски, объявления на дверях ресторанов и кафе на русском языке «нет свободных мест» и т.п.) добавилась и такая как выстрелы из охотничьего ружья по портрету Брежнева. В июне 1982 г. за это были осуждены на лагерные сроки три «номенклатурных» эстонца - руководящие работники мясокомбината в городе Выха. [31]
      Отмечу, что церковь в Эстонии не откликнулась сколько-нибудь заметно на оживление национально-демократического движения. Большинство эстонцев принадлежит к лютеранской церкви (250 тысяч прихожан). Эта церковь испытывала суровые гонения после войны как «немецкая». Сейчас она входит во Всемирный совет церквей и поддерживает тесные связи со своими единоверцами в Финляндии. Лютеранская церковь, в отличие от баптистской, пятидесятнической (см. главы «Евангельские христиане-баптисты» и «Пятидесятники») и некоторых других протестантских церквей, не имеет незарегистрированных общин, независимое поведение которых сдерживало бы нажим властей. Поэтому лютеранская церковь находится в очень униженном положении, руководство ее беспомощно перед государственным диктатом, и лютеранские священники, так же, как и православные, вынуждены безропотно покоряться уполномоченным Совета по делам религий и культов.
      Единственный известный случай открытого выступления лютеранского священника против вмешательства государства в дела церкви - проповеди Вэлло Саллума и его статья «Церковь и нация» (1981 г.). В. Саллум утверждал, что цели христианства и коммунизма совпадают: это счастье и свобода людей. Однако эстонские коммунисты узурпировали проповедование этих идеалов и борьбу за их осуществление, незаконно лишив церковь возможности делать то же самое свойственными ей методами, и таким образом лишили верующих возможности участвовать во всенародном деле, рассматривают их как граждан «второго сорта». Проповедь Саллума была пресечена помещением его в психиатрическую больницу. Он был освобожден оттуда через несколько месяцев, после того как признал, что идеи его были плодом больного сознания. [32]

Примечания

      1. Находится ли эстонский народ и его культура под чужеземным игом? Письмо 15-ти эстонских интеллигентов (перевод с эстонского). «Форум», № 3, 1983, Мюнхен, Сучаснiсть, с.с. 128-145.
      2. Там же, с. 131.
      3. Там же, с. 132; «Вестник статистики», М., Изд-во «Статистика», 1980, № 11, c. 64.
      4. Там же, с.с. 133-134.
      5. По свидетельству научного сотрудника Института экономики АН СССР Бориса Михалевского.
      6. Письмо 15-ти эстонских интеллигентов, с. 134.
      7. Там же.
      8. Там же, с. 139.
      9. «Хроника текущих событий» (ХТС), Нью-Йорк, Издательство «Хроника», вып. 33, с.с. 38, 47-48.
      10. ХТС, вып. 36, с.с. 9-11; ХТС, вып. 38, с.с. 25-30; «Судебный процесс по делу эстонского демократического движения», октябрь 1975 г., Нью-Йорк, Издательство «Хроника», 1976.
      11. ХТС, вып. 57, с. 63; ХТС-60, с. 64; ХТС-62, с. 78.
      12. ХТС-60, с. 64; ХТС-62, с. 78; ХТС-63, с. 250.
      13. «Вести из СССР: Права человека», под ред. К. Любарского. Мюнхен-Брюссель, 1983, вып. 5 вып. 7 № 5; вып. 11 № 8.
      14. ХТС-57, с. 62; «Вести из СССР», 1983, вып. 1 № 3; вып. 7 № 5, вып. 13/14 № 3.
      15. ХТС-52, с. 144.
      16. ХТС-55, с. 58.
      17. «Вести из СССР», 1980, вып. 19 № 32, вып. 20 № 1.
      18. «Письмо 15-ти эстонских интеллигентов», с. 143.
      19. «Вести из СССР», 1980, вып. 20 № 1.
      20. Там же.
      21. «Вести из СССР», 1982, вып. 19 № 4.
      22. «Вести из СССР», 1981, вып. 10 № 8.
      23. ХТС-54, с.с. 135-136; Полный текст с подписями - Архив Самиздата. Радио «Свобода», № 3755, вып. 39/79.
      24. ХТС-56, с. 79; Полный текст: Архив Самиздата. Радио «Свобода», вып. 6/80, 17 января 1980 г.
      25. ХТС-56, с.с. 77-79; ХТС-57, с. 62.
      26. ХТС-64.
      27. Архив Самиздата № 4570, вып. 6/82, 10 октября 1981 г.
      28. ХТС-61, с.с. 43-45.
      29. ХТС-62, с.с. 7-8.
      30. «Вести из СССР», 1981, вып. 27 № 34; 1982, вып. 3 № 1; вып. 8 № 6; вып. 14/15 № 14; Архив самиздата, № 4503, вып. 47/81, 7 декабря 1981 г.
      31. «Вести из СССР», 1982, вып. 23/24 № 4.
      32. «Вести из СССР», 1981, вып. 12 № 10.

ИНАКОМЫСЛИЕ В ЛАТВИИ

      В Латвии, так же как в Эстонии и в Литве, сразу после вступления советских войск в 1940 году была проведена массовая депортация политически активных граждан. Книга о том времени, распространявшаяся в самиздате в 80-е годы, названа «Страшный год». По возвращении советской армии в 1944 году репрессии возобновились, а с 1947 года усилились в связи с коллективизацией. Тогда, согласно официальной формулировке, партия перешла «от политики ограничения кулачества к его ликвидации как класса». [1] Как происходила коллективизация в Латвии, можно судить по сдержанному признанию авторов официальной «Истории Латвийской ССР», изданной в 1958 году. Авторы этого коллективного труда пишут, что «не было попыток использовать уже существовавшие формы сельскохозяйственной кооперации… как исходную базу», что эта кооперация, охватывавшая 75% крестьянских хозяйств Латвии, была ликвидирована, а «коллективизация основной массы крестьянства была проведена весной 1949 года форсированными темпами, доходившими в ряде случаев до нарушения принципа добровольности». [2] «Ряд этих случаев» был настолько массовым, что вызвал вооруженное сопротивление латвийских крестьян и массовые репрессии против них: «советская власть вынуждена была изолировать часть кулаков и другие враждебные элементы». [3] Латыши народ небольшой, но в советских послевоенных лагерях они составили заметную часть заключенных. Однако в начале 50-х годов вооруженная борьба в Латвии затихла - силы были слишком неравны. С тех пор и до 80-х годов там не было открытого национального движения. В 80-е годы оно проявилось, но уже в мирной форме, и не стало столь широким, как в Литве и в Эстонии. Но и латыши сделали свой своеобразный вклад в развитие диссента в СССР.
      В начале 60-х годов в Латвии существовали по крайней мере две подпольных организации. Одна была раскрыта в 1961 году, другая - в 1962-ом. Название этой последней - «Балтийская федерация» - указывает на замысел объединения усилий с литовцами и эстонцами ради возвращения государственной самостоятельности этих народов. Однако все арестованные члены «Федерации» - латыши. [4]
      В течение 60-х-70-х годов в Латвии время от времени происходили аресты по политическим мотивам и другие события, но сведения о них столь разрознены и кратки, что трудно составить общую картину независимой общественной жизни в Латвии тех лет.
      Скудость сообщений свидетельствует о том, что жизнь эта была ограничена эпизодическими выступлениями маленьких групп и одиночек, которые, тем не менее, выражали довольно широко распространенные среди латышей настроения, не претворявшиеся, однако, в какую-либо практическую деятельность. Так, в 11-м выпуске «Хроники текущих событий» (декабрь 1969 года) сообщалось, что 18 ноября, День поминовения усопших, в Латвии - «почти официальная дата». В 1969 г. (как, видимо, и прежде) в этот день на латышском кладбище в Риге состоялся митинг, произносились речи (точное их содержание «Хронике» не известно). У могилы первого президента Латвии Яниса Чаксте был поднят национальный флаг независимой Латвии - красно-бело-красный. Близлежащие могилы были украшены белыми и красными цветами, ряды которых чередовались как на национальном флаге; были зажжены так же расположенные белые и красные свечи. Милиция задержала на кладбище 10 человек, но через 8 дней их отпустили. [5] Рыбаки колхоза в Энгуре 21 августа 1968 года, в день советского вторжения в Чехословакию, вышли в море, повязав на рукава траурные повязки - так одна маленькая нация выразила свое сочувствие другой. [6] И, конечно же, в Латвии, как повсюду в Прибалтике, нередки надписи на стенах и внутри, и снаружи казенных зданий: «Русские, вон из Латвии!», «Русские, убирайтесь домой!». В середине 70-х годов я бывала в Латвии из года в год и видела такие надписи много раз - их делают по-русски, чтобы они были понятны оккупантам. Еще один способ демонстрации стремления к независимости - вывешивание национального флага, особенно в День поминовения 18 ноября. За это даже школьники расплачиваются лагерным сроком, [7] и все-таки почти каждый год где-нибудь поднимается красно-бело-красное полотнище.
      Время от времени становилось известно и о подпольных организациях или о скрыто действовавших неоформленных дружеских группах. Так, трое молодых рабочих - Гунар Берзиньш, Лайманис Маркантс и Валерий Акк - в ночь на 7 ноября 1969 г. разбросали в трех районах около 8 тысяч листовок с критикой внутренней и внешней политики СССР, о советском вторжении в Чехословакию, о советско-китайских отношениях, о национальном вопросе. Следствие разыскало около 3 тысяч листовок и их распространителей. Берзиньш был приговорен к трем годам лагеря, его товарищи получили полуторагодичные сроки. [8] На Запад попало несколько обращений на латышском языке, датированных 1975 годом и подписанных: «Движение за независимость Латвии», [9] «Комитет демократической молодежи Латвии» и «Янис Бриедис (псевдоним?) - глава Комитета», [10] «Латвийская христианско-демократическая ассоциация» [11] и совместные декларации этих трех объединений. [12] Часть антирусских надписей и листовок, видимо, результат деятельности этих организаций. Во всяком случае, в начале 1976 года в Латвии распространялись листовки «Демократического союза латвийской молодежи» (видимо, это то же самое, что «Комитет демократической молодежи Латвии»?). Листовки на латышском языке содержали призыв бороться за демократические права, гарантированные советской конституцией. Текст был составлен буквами, вырезанными из газет и наклеенными на лист бумаги, и скопирован на множительном аппарате «Эра». Весной 1976 года появились так же изготовленные листовки с подписью того же Комитета на русском и латышском языках с призывом к русским уйти из Латвии. Весной и летом 1976 года распространялись листовки без подписи, отпечатанные на машинке - с требованием освободить советских политзаключенных, и еще один тип машинописных листовок: с осуждением Хельсинкских соглашений за то, что они «служат юридическому оформлению территориальных приобретений СССР во второй мировой войне». В мае-июне 1976 года в школах Латвии появились листовки, написанные от руки печатными буквами: «Свободу Латвии» (после этого в школах проводили письменные работы с требованием писать их печатными буквами). Летом 1976 года на длинной стене, закрывавшей вид на Рижскую центральную тюрьму со стороны железной дороги, крупными буквами было написано: «Освободить советских политзаключенных!». [13]
      Самой распространенной формой проявления национальных чувств латышей является самиздат. Судя по улову на обысках, самиздат в Латвии был довольно обильным уже в 70-х годах [14] и очень разросся в 80-х. Одним из ранних свидетельств о распространении неподцензурной литературы являются дела Эрика Даннэ и Лидии Дорониной. Даннэ был осужден в начале 1969 года на лагерный срок за провоз книг в Ригу из-за рубежа (он был работником международных авиалиний). [15] Лидия Доронина (русская фамилия - по мужу, она латышка, девичья ее фамилия - Ласмане) работала в Латвийском министерстве культуры. В августе 1970 года у нее при обыске изъяли самиздат на русском языке - открытое письмо Солженицына и произведения Андрея Амальрика. Многочисленные свидетели, вызванные на суд Дорониной, были не русские, а интеллигентные латыши. Именно их следствие сочло потребителями этого самиздата. [16] В Латвии, где процент русского населения очень высок - по данным переписи 1970 г., 29,8%, [17] - интеллигентный круг не является чисто латышским. К тому же читающие латыши все владеют русским достаточно хорошо, чтобы использовать богатства русского самиздата, и он распространен в Латвии наряду с латышским, а на начальной стадии (в 60-е - начало 70-х годов), похоже, самиздат был в основном привозным, русским.
      Следующее по времени свидетельство о распространении самиздата в Латвии - тоже о русском самиздате. Житель Риги, кандидат физико-математических наук Лев Ладыженский и инженер Федор Коровин были арестованы в декабре 1973 года за хранение и распространение самиздата, начиная с 1966 года и вплоть до ареста. У них было изъято более 50 названий, примерно тот же набор, который ходил в то время по Москве и Ленинграду, включая «Хронику текущих событий». Однако среди причастных к этому делу не было ни одного латыша. Все обыски по делу Ладыженского в Риге (около 10) были произведены в кругу «оккупантов». Кроме того, по делу Ладыженского-Коровина допросы велись и в Москве и в Ленинграде, откуда они, по их признанию, получали самиздат. [18] Иногда латышский и русский потоки самиздата пересекались - на некоторых обысках находили и тот, и другой, например, в Риге у латыша, бывшего политзаключенного Виктора Калныньша, [19] но в значительной своей части эти потоки были разделены уже потому, что русские, живущие в Латвии, редко владеют латышским языком, и мало кто из них интересуется проблемами латышей настолько, чтобы подвергать себя риску за причастность к их неподцензурной литературе. Судя по делу Ладыженского-Коровина, они, живя в Риге, были теснее связаны с московскими и ленинградскими самиздатчиками, чем с латышами, среди которых они жили.
      Не наблюдается прочной связи не только с живущими в Латвии русскими, но и с литовцами и эстонцами. Первое совместное письменное выступление относится к 1975 году, [20] а первая попытка (не считая неосуществленного намерения объединения Балтийской федерации 1962 г.) - к 1977 году. Я имею в виду Главный комитет национального движения Эстонии, Латвии и Литвы, над созданием которого работал летом 1977 года участник Литовской Хельсинкской группы Викторас Пяткус. [21] По этому делу допросили нескольких эстонцев и латышей, бывших политзаключенных. Все они близко знали друг друга по совместному пребыванию в лагере.