Современная электронная библиотека ModernLib.Net

История инакомыслия в СССР

ModernLib.Net / История / Алексеева Людмила / История инакомыслия в СССР - Чтение (стр. 21)
Автор: Алексеева Людмила
Жанр: История

 

 


      В августе 1983 г. Зоя Крахмальникова была арестована и осуждена по обвинению в «антисоветской пропаганде». В защиту Крахмальниковой было несколько открытых писем, среди подписавших эти письма - иерей РПЦ Владимир Шибаев. [46] «Надежда» не прекратилась после ареста Крахмальниковой, ее друзья позаботились о продолжении журнала.
      Спрос на религиозную литературу и невозможность ее официального приобретения породил ее усиленное распространение не только энтузиастами, но и ради заработка. Это стало специальной отраслью «черного рынка». В апреле 1982 г. в Москве и Подмосковье были арестованы шесть человек за участие в размножении и продаже религиозной литературы. [47] Перед их арестом на частной квартире в Москве были конфискованы 600 Евангелий, отпечатанных на множительной машине. При обысках у православных самиздатчиков нашли множительный аппарат, приспособления и материалы для переплетения книг, а также религиозную литературу - главным образом скопированные с дореволюционных изданий жития русских святых, но попадались и тамиздатские религиозно-философские книги, однако не размноженные - видимо, хранившиеся для собственного чтения. Набор размноженных произведений указывает, что эта группа самиздатчиков ориентировалась на удовлетворение спроса не столько православной интеллигенции, сколько основной массы прихожан РПЦ. Это подтверждается обнаруженными на обысках списками верующих из нескольких областей (Владимирской, Горьковской и др.) - видимо, заказчиков религиозной литературы. [48] Православных самиздатчиков судили за «занятие запрещенным промыслом». Один из подсудимых заявил, что он занимался размножением религиозной литературы ради заработка, но другие с негодованием отвергли приписываемые им судом корыстные мотивы. [49]
      В феврале 1982 г. в Томске были арестованы четыре человека, занимавшихся распространением самиздата, который изготовлялся в основном фотоспособом. Среди размноженных книг некоторую часть составляли религиозно-философские, [50] как и в Калуге, где тоже был раскрыт круг самиздатчиков. [51]
      Религиозная активность православных проявляется не только в интеллектуальном поиске, но и в стремлении жить по-христиански. Под Москвой и в некоторых других местах возникли небольшие колонии, где православные, поселившись совместно, воплощают в жизнь христианские нормы на манер протестантских общин - взаимопомощь, отказ от пьянства и курения, соблюдение постов и церковных праздников, религиозное воспитание детей и, разумеется, - самоотстранение от «идеологических» должностей. От протестантских общин эти православные объединения отличаются почти полным отсутствием связи между такими объединениями, их замкнутостью, - опять же из-за того, что РПЦ не играет по отношению к ним роли объединительного центра, ее функции ограничиваются лишь окормлением каждого такого объединения в отдельности.
      Пробуждение интереса к религии при глубоком кризисе и конформизме РПЦ придало особую остроту извечной проблеме о взаимоотношениях церкви и мира. От определения своего отношения к этой проблеме не может уйти ни один из мыслящих прихожан РПЦ. Этой теме посвящены книги о. Сергия Желудкова (псковский священник «на покое»), несколько статей А. Левитина-Краснова, М. Меерсона-Аксенова, Е. Барабанова.
      Общее в их позиции может быть выражено словами Е. Барабанова:
       «Христианская активность должна вести… к трансформации христианского сознания и жизни, а через нее - к преображению мира». [52]
      Выразители современной православной мысли, стоящие на этой позиции, с той или иной степенью активности участвуют в правозащитном движении. А. Левитин-Краснов был среди выступивших в защиту Ю. Галанскова и А. Гинзбурга в 1968 г. и среди подписавших одно из первых публичных обращений с требованием гражданских свобод в Советском Союзе - обращение к Будапештскому совещанию компартий (1968 г.). В 1969 г. Левитин-Краснов вошел в Инициативную группу по защите прав человека в СССР - первую ассоциацию правозащитников (см. главу «Правозащитное движение», стр. 215-217). В 1971 г. он был осужден за публицистическую и правозащитную деятельность на три года лагеря. В последнем слове на суде Левитин-Краснов сказал:
       «Я верующий христианин, а задача христианина не только в том, чтобы ходить в церковь. Она заключается в воплощении заветов Христа в жизнь. Христос призывал защищать угнетенных. Поэтому я защищал права людей, будь то почавские монахи, баптисты или крымские татары…». [53]
      Отец Сергий Желудков многократно выступал в защиту прав верующих и неверующих. Первым его выступлением такого рода было открытое письмо председателю Христианской мирной конференции о положении советских политзаключенных (1968 г.). С 1974 г. о. Сергий является членом советского отделения «Международной Амнистии». [54] В 1980 г. он подписал письмо в защиту А.Д. Сахарова.
      Евгений Барабанов в 1973 г. лишился работы и был под угрозой ареста за передачу за рубеж самиздатских материалов, в том числе выпусков «Хроники текущих событий» (подробнее см. главу «Правозащитное движение», стр. 239).
      Создательница религиозно-философского семинара Татьяна Горичева участвовала в демонстрациях ленинградцев: в 1975 г. в память декабристов и в 1976 г. - в традиционной демонстрации правозащитников (см. главу «Правозащитное движение», стр. 202-203, 255, 269).
      Среди участников правозащитного движения с самой ранней его стадии и до сих пор заметную часть составляют верующие православные (Ю. Галинская, А. Гинзбург, Н. Горбаневская, Т. Ходорович, А. Твердохлебов и др.). Некоторые из них пришли в движение верующими, некоторые крестились уже будучи его участниками. Однако в массе православные прихожане и даже православная интеллигенция не принимают участия в гражданском сопротивлении государственному нажиму на свободу совести и даже осуждают такое сопротивление как «нехристианское». Письмо Н. Эшлимана и Г. Якунина вызвало во многих близких к православной церкви кругах отрицательную реакцию - священников упрекали в том, что они вместо упования на силу молитвы в «духовной гордыне» вмешались не в свое дело.
      Среди новообращенных распространена позиция «комфортабельного христианства», которое полностью укладывается в заботу о личном спасении и отгораживается от «погрязшего во зле и грехах» мира, абстрагируясь от христианской идеи ответственности за мир. Это стало вошедшей в моду формой конформизма к советской действительности. Крещение, посещение церкви, занятия в религиозном кружке создают иллюзию свободы от государственного диктата «во внерабочее время», а в служебное время такие люди со «смирением», «бесстрастно» отдают дань «Кесарю», никак не выделяясь среди советских служащих, даже если эта «дань» состоит в преподавании марксизма или написании официозных философских трудов.
      Священник Сергий Желудков первым из православных писателей проанализировал религиозное значение жизни и опыта правозащитников (в его терминологии - «людей доброй воли»). О. Сергий полагает, что вопреки отделенности большинства их от церкви истоки их нравственного пафоса - христианские. Он называет их «анонимными христианами», воздвигнувшими «церковь доброй воли», открытую людям всех уровней духовного и интеллектуального сознания, всех религий и без религии. [55]
      Но среди православной интеллигенции всегда было распространено и усилилось в 80-е годы ироническое, брезгливо-подозрительное отношение к правозащитной деятельности как к «светскому героизму», «житейской ярмарке» и даже как к «сатанинскому добру». Таким образом действенное осуществление добра в гражданском обществе почти не совмещается с нынешним существованием РПЦ.

Примечания

      1. «Хроника текущих событий», Нью-Йорк, изд-во «Хроника», (ХТС), вып. 41, с. 8; Информация А.Э. Левитина-Краснова.
      2. Н. Юдинцев. Правда о петербургских святынях. Л-д, 1962, с. 8.
      3. Там же.
      4. ХТС-41, с. 7.
      5. Архив самиздата, Радио «Свобода», Мюнхен (АС), № 701, (т.11).
      6. АС № 724, с.с. 4-6 (т. 11).
      7. АС № 722-724 (т. 11).
      8. АС № 731 (т. 11).
      9. АС № 734 (т. 11).
      10. АС № 58 (т. 1); № 703, 739, 752 (т. 11).
      11. АС № 748 (т. 11).
      12. «Хроника текущих событий» (вып. 1-15), Амстердам, Фонд им. Герцена, 1979, вып. 8, с. 193; вып. 10, с.с. 238-239; «Хроника текущих событий» (вып. 16-27) вып. 18, с.с. 145-147.
      13. «Вольное слово», Франкфурт-на-Майне, «Посев», 1973, вып. 9-10, с.с. 65-70.
      14. АС № 1021 (т. 26).
      15. А. Солженицын. Публицистика. Париж, ИМКА-Пресс, 1981, с.с. 122-123.
      16. «Хроника текущих событий» (вып. 16-27), вып. 27, с. 512; «Вольное слово», вып. 9-10, с.с. 48-55; 201-217.
      17. «Из-под глыб», Париж, ИМКА-Пресс, 1974, с. 184.
      18. Священник Дм. Дудко. О нашем уповании, 1974 (без выходных данных); аннотация: ХТС, вып. 37, с. 81.
      19. ХТС, вып. 38, с. 78.
      20. ХТС, вып. 39, с.с. 66-68.
      21. ХТС, вып. 32, с. 79; вып. 38, с. 68.
      22. ХТС, вып. 56. с.с. 47-49.
      23. «Из-под глыб», с. 196.
      24. А. Краснов. Строматы: Франкфурт-на-Майне, «Посев», 1972; А. Левитин-Краснов. Лихие годы. ИМКА-Пресс, Париж, 1977; «Рук твоих жар». Тель-Авив, 1979; В поисках Нового града. Тель-Авив, 1980. Аннотации: «Хроника текущих событий» (вып. 1-15), вып. 5, с.с. 84-85; вып. 8, с. 191; «Хроника текущих событий» (вып. 16-27), вып. 19, с. 190.
      25. Л. Регельсон. Трагедия русской церкви. Париж, ИМКА-Пресс, 1977.
      26. «СССР: Внутренние противоречия» под ред. В. Чалидзе. Нью-Йорк, Издательство Chalidze Publications, 1982, вып. 3, с.с. 149-197.
      27. И. Шафаревич. Законодательство о религии в СССР. Париж, ИМКА-Пресс, 1973.
      28. Г. Якунин. О современном положении РПЦ и перспективах религиозного возрождения России. «СССР: Внутренние противоречия», вып. 3, с.с. 112-148.
      29. «Вольное слово», вып. 28, 1977, с.с. 3-5.
      30. Там же, с.с. 58-78.
      31. Там же, с.с. 6-9.
      32. Документы Христианского комитета защиты прав верующих в СССР, том 1-4. Русские тексты с конспектами на английском языке. San-Francisco, Washington Research Center.
      33. Там же, т. 1, с.с. 17-19.
      34. «Дело Орлова», сост. Л. Алексеева, Нью-Йорк, Изд-во «Хроника», 1980, с.с. 72-73.
      35. ХТС, вып. 47, с. 152; Сборник документов Общественной группы содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР, Нью-Йорк, изд-во «Хроника», 1978, вып. 4, с.с. 46-54.
      36. «Вольное слово», № 28, с.с. 33-37; ХТС, вып. 46, с. 91.
      37. ХТС, вып. 54, с.с. 8-9.
      38. ХТС, вып. 56, с.с. 47-50.
      39. ХТС, вып. 57, с.с. 40-42.
      40. ХТС, вып. 58, с.с. 25-32.
      41. ХТС, вып. 58, с.с. 21-25.
      42. ХТС, вып. 54, с.с. 14-15; вып. 56, с.с. 50-51.
      43. ХТС, вып. 51, с.с. 204-205; вып. 54, с.с. 28-30.
      44. Список политзаключенных СССР, под ред. Кронида Любарского, Мюнхен - Брюссель, 1983; ХТС, вып. 54, с.с. 46-49; вып. 56, с.с. 51-58; вып. 57, с.с. 5-8; вып. 58, с.с. 33-34.
      45. АС № 3329, вып. 33/78.
      46. АС № 4725-4726, вып. 32/82.
      47. ХТС, вып. 64, с. 19; «Вести из СССР. Права человека». Под редакцией Кронида Любарского, Мюнхен - Брюссель, 1982, вып. 10, № 2; вып. 12, № 4; вып. 17, № 5; вып. 23/24, № 12.
      48. Архив изд-ва «Хроника» (бюллетень «В»).
      49. «Вести из СССР», вып. 23/24, № 12.
      50. ХТС, вып. 64, с. 11; Архив изд-ва «Хроника» (бюллетень «В»).
      51. ХТС, вып. 64, с.с. 15-16; Архив изд-ва «Хроника» (бюллетень «В»).
      52. «Из-под глыб», с. 197.
      53. «Хроника текущих событий», (вып. 1-15), вып. 1, с.с. 7-8, 14-15; (вып. 16-27), вып. 20, с.с. 213-215.
      54. «Хроника текущих событий» (вып. 1-15), вып. 5, с. 85; ХТС, вып. 56, с. 20.
      55. Священник С. Желудков. Почему я христианин. Франкфурт-на-Майне, «Посев», 1973. Аннотация: ХТС, вып. 56, с. 142.
      

ДВИЖЕНИЕ ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

      Это движение называли по-разному: «демократическое», «либеральное», «гражданского сопротивления», пока, наконец, не утвердилось за ним название «движение за права человека» или короче - «правозащитное движение». Это название наиболее близко к сути: защита прав личности и требования соблюдения законов - основа этого движения и его отличительный признак.
      У нас есть давняя традиция сострадания «маленькому человеку» - ее создала великая русская литература. Однако «законнический» контекст правозащитного движения оригинален. Не потому, что прежде этого вовсе не было в русской истории - была партия конституционных демократов (кадеты), и она тоже родилась не на пустом месте. Но традицию эту в советский период выкорчевали так основательно, что можно смело утверждать: зачинатели правозащитного движения мало что знали о ней и не ею вдохновлялись.
      Как не было у правозащитников прямой преемственности с либерально-демократической традицией в русской истории, так не было и заимствований идей международного движения за права человека - опять-таки по причине плохой о нем осведомленности при зарождении правозащитного движения в СССР. Правозащитное движение родилось главным образом из опыта людей, проживших жизнь в условиях беззаконий, жестокости и попрания личности в «интересах коллектива», или ради «светлого будущего всего человечества». Отказ от такого «коллективного» подхода означал отрицание основ официальной идеологии, защищаемой всей мощью советского государства. Требование соблюдения законности в советских условиях является революционным, так как это, по существу, требование к советскому государству перестать быть тоталитарным, стать демократическим. Соблюдение этого требования означало бы изменение характера власти, изменение всего жизненного строя. Между тем правозащитники принципиально отвергают насилие для осуществления какой бы то ни было цели, осуждают его и никогда к нему не прибегают. Каким же способом они действуют? - По словам одного из них, Андрея Амальрика, они
       «… сделали гениально простую вещь - в несвободной стране стали вести себя как свободные люди и тем самым менять моральную атмосферу и управляющую страной традицию».
      Он добавляет, что
       «… неизбежно эта революция в умах не могла быть быстрой». [1]
      По самосознанию и по характеру деятельности правозащитное движение является не политическим, а нравственным.
      Правозащитники настаивают на «определяющем значении гражданских и политических прав в формировании судеб человечества». Эта точка зрения существенно отличается от марксистской, а также от технократической, основанных на примате материальных интересов, экономических и социальных прав. Правозащитники же исходят из убеждения, что только в стране, где имеются политические свободы, граждане могут эффективно защищать и свои материальные интересы. [2]
      Правозащитники явочным порядком осуществляют гарантированные советской конституцией гражданские права (свободу слова, печати, демонстраций, ассоциаций и др.), они наладили сбор и распространение информации о положении с правами человека в СССР, оказывают моральную поддержку и материальную помощь жертвам преследований за убеждения.
      Жестокие преследования затрудняют и без того сложную работу правозащитников. Видимая со стороны история правозащитного движения состоит из непрерывной цепи судов, помещений в психбольницы, насильственных выталкиваний в эмиграцию, увольнений с работы и т.п. В условиях тоталитарного режима открытость независимой общественной позиции при полной беззащитности от преследований грозит, казалось бы, немедленным крахом. Однако правозащитное движение именно вследствие открытости показало себя неожиданно эффективным - его призыв был услышан и внутри страны и за ее пределами, мир не только получил богатую информацию, но и поверил в свидетельство правозащитников. Правозащитное движение, начавшееся в Москве в узкой интеллигентской среде, вышло за ее пределы, распространилось по стране, проникло в другие социальные слои; его лозунги восприняли многие национальные и религиозные движения, гораздо более массовые, чем правозащитное; оно определило характер и методы зарождающегося движения за социально-экономические права.
      Московское ядро правозащитного движения стало связующим звеном между этими движениями, прежде едва знавшими о существовании других; именно правозащитная платформа стала общей для этих движений и создала почву для их объединения. Это оказалось возможным лишь для правозащитного движения благодаря плюралистичности его идеологии, в то же время ее всеобщности, объемлющей сложность переплетения национальных, религиозных, социальных, культурных, а иной раз и личных проблем в советском обществе.
      Другое колоссальное достижение правозащитного движения - его выход из изоляции внутри страны на международную арену. Правозащитное движение влилось в международное движение за права человека. Распространение информации о положении с правами человека в СССР способствовало разрушению на Западе мифа о «советской демократии», довольно успешно внедрявшегося советской пропагандой на протяжении десятилетий. Открытые протесты правозащитников против нарушений прав человека в СССР привели к включению в арсенал западной общественности и дипломатии свободных стран в их отношениях с СССР требований соблюдения прав человека.
      За 15 лет существования движения правозащитники не добились своей прямой цели - улучшения положения с правами человека в СССР. Власти отвергли предлагаемый им диалог на эту тему. На обращения граждан в высшие советские инстанции (1966-1968 гг.) ответом были репрессии. Обращения через западную общественность (1969-1975 гг.) тоже не имели успеха. Поставленные перед альтернативой: утрата симпатий западной общественности или удовлетворение требований правозащитного движения, власти попытались спасти свою репутацию на Западе отдельными уступками (смягчение преследований писателей за публикации на Западе, осторожность в репрессиях против наиболее известных общественных деятелей и т.п.). Но по мере роста информированности Запада о положении с правами человека в СССР претензии к советским руководителям становились все чаще и резче, и они пожертвовали своим престижем на Западе ради сохранения самоуправства в своей стране. Таким же был итог попытки правозащитников принудить власти к диалогу с обществом через посредничество правительств стран свободного мира (1976-1982 гг.) - на основе гуманитарных статей Заключительного Акта Хельсинкских соглашений.
      К началу 80-х годов стало очевидным, что требования правозащитников «преждевременны» в том смысле, что власти бесконечно далеки от осознания жизненных потребностей общества, породивших правозащитное движение. Поскольку мирным путем, единственно признаваемым правозащитниками, эти проблемы можно решить только в сотрудничестве с властями, их отказ от диалога вызвал в начале 80-х годов кризис правозащитного движения, усугубившийся из-за резкого усиления репрессий - активность его снизилась, число деятельных участников, возможно, уменьшилось. Однако это не кризис цели, которая не обесценена в глазах участников движения и далеко за его пределами, и не кризис методов. Преподанный правозащитниками пример «непротивозаконного свободомыслия» (выражение В. Чалидзе), их жертвенная верность своему идеалу оздоровили нравственный климат советского общества, помогли выбиться из безвестности национальным и религиозным движениям, проложили дорогу независимой политической мысли, ныне ищущей альтернативы существующему строю на разных путях - от «социализма с человеческим лицом» до возвращения к национальным устоям.
      Я постараюсь обозначить основные этапы правозащитного движения, показать, как оно функционирует, и каковы его масштабы и перспективы.

I. НАЧАЛО (1953-1964 гг.)

      Днем рождения правозащитного движения можно считать 5 декабря 1965 г., когда в Москве на Пушкинской площади состоялась первая демонстрация под правозащитными лозунгами. Разумеется, событие это имело предысторию. В советских условиях период утробного вызревания открытого общественного движения растянулся на целое десятилетие. Не могло быть иначе в обществе, которое четверть века подвергалось невиданному в истории давлению со стороны государства.
      Тотальный террор прекратился после смерти Сталина. Стали массами возвращаться из лагерей осужденные по политическим статьям. Но общество оставалось в полуобморочном, шоковом состоянии. Осмысление пережитого происходило подспудно, лишь изредка прорываясь слабым всплеском на поверхность официальной литературы или прессы. Медленность оживания объясняется прежде всего вынужденной скрытостью этого процесса, а скрытость - не только страхом и даже не в первую очередь страхом. Главным тормозом самопознания общества оказалась его лишенность знания о самом себе, поскольку средства обмена идеями и информацией были полностью монополизированы государством.
      В деталях отработанная система контроля охватывала и прессу, и литературу (художественную и научную, не только современную, но и переиздания, и переводы), и кинематограф, и театр, и живопись (от станковой до этикеток на спичечных коробках), и радио (не только политические передачи, но все, вплоть до музыкальных), и систему обучения (от яслей до докторантуры).
      Тотальность идеологического контроля создала невиданные возможности для дезинформации и манипулирования общественным мнением. В результате общество огромной страны утратило реальное представление о своем прошлом и настоящем, его заменили мифы, разработанные официальными идеологами.
      История была переписана заново. Перестали существовать целые пласты фактов и идей, имена, направления мысли, исчезли из памяти политические программы, кроме официальной.
      Были забыты даже самые проблемы, прежде волновавшие умы наших соотечественников. Оставались неизвестными духовные искания современного мира за советскими границами, потому что «железный занавес» отгораживал Советский Союз от остального мира и его культуры на протяжении жизни по крайней мере двух поколений.
      Сведения каждого человека о реальной жизни ограничивались собственными наблюдениями: его знания о процессах, происходивших в обществе, были замкнуты в кружке людей, непосредственно ему знакомых. Общество атомизировалось. В некоторых его атомах делались попытки осмысления новой социально-экономической системы, новой морали, нового типа человека. Но и эти ограничительные результаты умственной и духовной работы одиночек и группочек оставались достоянием лишь той крохотной ячейки общности человеческого общества, внутри которой они были выработаны:
 
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны".
(Осип Мандельштам)
 
      Именно монополия правящей партии на распространение идей и информации обусловила огромную взрывную силу XX съезда КПСС (февраль 1956 г.), который санкционировал изменение картины мира, десятилетиями преподносимой советским гражданам. Сталин, которого десятилетиями обожествляли, предстал перед всеми коварным и кровавым преступником. Саморазоблачения партийной верхушки стали первотолчком для духовного раскрепощения общества. Однако я согласна с В. Буковским в том, что Хрущев не был демиургом этого процесса, а скорее сам оказался захваченным массовым, хоть и подспудным стремлением вырваться из призрачного неисторического мира в мир реальный. [3]
      XX съезд лишь слегка приоткрыл завесу в область запретного знания. Партия полностью сохранила контроль над распространением идей и информации. Официальная установка предусматривала критику «культа личности» Сталина (как на официальном языке назывались все ужасы сталинской эпохи), но исключала критику партии, в течение десятилетий проводившей этот «культ», и социально-экономической системы, сделавшей его возможным. Критика была строго ограничена сталинским периодом, и не допускалось ее распространение на послесталинское время, т.е. на текущий момент. Поэтому осмысление общего опыта сосредоточилось на художественной литературе и публицистике, обращенной в прошлое.
      На авансцену выдвинулись в те годы писатели и литературные критики. Событиями огромной политической важности стали роман В. Дудинцева «Не хлебом единым», повесть И. Эренбурга «Оттепель», очерки В. Овечкина о сельской жизни, альманахи «Литературная Москва» и «Тарусские страницы», но более всего - ежемесячный литературно-публицистический журнал «Новый мир». Главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский собрал вокруг журнала все талантливое и честное, что было в русской литературе. «Новый мир» способствовал не только распространению идей либерализма, но и сплочению его приверженцев: опознавательным знаком единомышленников стал «торчащий из кармана» очередной выпуск «Нового мира». Высшим достижением А. Твардовского было добытое им с огромным трудом разрешение на публикацию повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (1962 г.). Однако уже в феврале 1970 г. Твардовский был отстранен от руководства «Новым миром», и журнал зачах. Расправа с «Новым миром» произошла в общем русле ужесточения цензуры и вообще контроля над обществом. Но общество не погрузилось в прежнюю духовную и умственную прострацию. Краткосрочного ослабления давления и расширения пределов дозволенного знания оказалось достаточным для необратимых изменений в умах людей и общественной жизни. За эти годы произошло частичное сгруппирование атомов, на которые прежде распадалось общество. Эта консолидация породила демократические устремления на правовой основе в Москве, на Украине, среди депортированных народов (крымских татар, месхов, немцев и др.), привело в движение протестантские общины по всей стране (см. соответствующие главы). Эти общности были разрознены, но цементирование каждой из них сделалось возможным с помощью счастливо найденного способа неподконтрольного распространения идей и информации, теперь известного под названием «Самиздат»: «сам сочиняю, сам цензуирую, сам издаю, сам распространяю, сам и отсиживаю за это». [4]
 
 
      В России почти всегда существовала более или менее жесткая цензура, и поэтому со времен Радищева запрещенные к публикации произведения ходили по рукам в списках. Но они лишь дополняли литературу и публицистику. Как массовое явление, как основное средство самопознания и самовыражения общества самиздат - явление уникальное. Оно характерно для послесталинской эпохи в СССР и странах со сходной социально-экономической системой.
      Механизм самиздата таков: автор отпечатывает свое произведение наиболее доступным частному лицу в советских условиях способом - на пишущей машинке - в нескольких экземплярах и раздает копии своим знакомым. Если кому-то из них прочитанное покажется интересным, он делает копии с доставшегося ему экземпляра и раздает их своим знакомым и т.д. Чем больший успех имеет произведение, тем быстрее и шире происходит его распространение. Конечно, самиздат чрезвычайно нерентабелен в смысле затрат труда и времени, но он нашел талантливых авторов, энергичных и бесстрашных распространителей, у него не переводятся читатели и техническая база его совершенствуется, потому что он оказался единственно возможной формой преодоления государственной монополии на распространение идей и информации. Люди, изголодавшиеся по правдивой картине мира и несфальсифицированному знанию, готовы ради этих благ жертвовать своим временем, трудом и даже терпеть преследования.
      Начался самиздат со стихов - возможно, из-за легкости перепечатывания их благодаря небольшому объему, легкости запоминания, а может быть, были тому и глубинные причины: духовное раскрепощение началось с области простых человеческих чувств.
      В конце 50-х - начале 60-х годов в самиздате циркулировали и эссе, и рассказы, и статьи, но господствовали там стихи. [5] Москва и Ленинград были буквально захлестнуты списками стихов запрещенных, забытых, репрессированных поэтов предреволюционного и советского времени - Ахматовой, Мандельштама, Волошина, Гумилева, Цветаевой и еще многих, сохраненных памятью людей старшего поколения. Жадно читали и поэтов-современников. Огромной популярностью пользовались и некоторые официально дозволенные (Евтушенко, Мартынов), но благодаря самиздату знали и не печатаемых государственными издательствами - Иосифа Бродского, Наума Коржавина и многих-многих других.
      Увлечение поэзией стало знамением времени. Стихами болели тогда люди, ни прежде, ни позже поэзией и вообще литературой особенно не интересовавшиеся. Более того, повышенная жажда самовыражения, пробудившаяся в сбросившем оцепенение обществе, многих заставила взяться за перо. По оценке Юрия Мальцева, в тогдашнем самиздате ходили произведения более 300 авторов. [6] Среди них преобладали молодые. [7]
      Владимир Буковский пишет о том времени, что по всей Москве в учреждениях и конторах машинки были загружены до предела: все кто мог перепечатывал для себя и для друзей - стихи, стихи, стихи… Создалась молодежная среда, паролем которой было знание стихов Пастернака, Мандельштама, Гумилева. [8]
      Страсть к стихам, вспыхнувшая в конце 50-х годов, породила впервые в советской столице не запланированные официально сходки под открытым небом.
      Получилось это спонтанно.
      29 июня 1958 г. в Москве открыли памятник поэту Владимиру Маяковскому на площади его имени. На официальной церемонии официальные поэты читали стихи. А когда официальная часть закончилась, стали читать стихи желающие из публики. Незапланированный вечер поэзии многим понравился, и договорились встретиться здесь же, у памятника, снова. Чтения стали происходить чуть ли не каждый вечер. Большинство участников составляли студенты. Наряду с разрешенными читали стихи забытых и репрессированных поэтов, а также свои собственные. Иногда возникали литературные дискуссии.
      Власти сначала не препятствовали этим сходкам. В «Московском комсомольце» от 13 августа 1958 г. даже появилась одобрительная статья с указанием места и времени встреч, но вскоре эти собрания были прикрыты. Однако в сентябре 1960-го их возобновила группа студентов. Прослышав об этом, стали приходить участники прежних встреч у памятника. На этот раз чтения происходили по субботним и воскресным вечерам. Собиралось по нескольку сот человек. Люди были самые разные. Некоторых действительно интересовало лишь искусство, они горячо настаивали на праве искусства оставаться «чистым от политики», что парадоксально приводило их в самую гущу общественной борьбы того времени. Но для многих участников сходок они были привлекательны именно своим общественным звучанием.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38