Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пришельцы (Долина смерти)

ModernLib.Net / Приключения / Алексеев Сергей Трофимович / Пришельцы (Долина смерти) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Алексеев Сергей Трофимович
Жанр: Приключения

 

 


— Значит, мне там крестьянствовать придется? — спросил Поспелов.

— Как же иначе? От и до. Самое удобное прикрытие для той малонаселенной местности.

— Ничего себе! — весело возмутился Георгий. — Значит, от зари до зари? И чтоб рубаха на плечах сопревала? Когда же, пардон, «бермудским треугольником» заниматься? Свободного времени в сельском хозяйстве не бывает, и лето на носу.

Может, мне работников нанять?

— Что ты, майор, шутишь? Я собираюсь тебя аппаратурой напичкать, ни одного постороннего глаза! — полковник пристукнул бутылкой. — Возьмешь с собой жену. И хватит. Техника там есть вся, от трактора до сеялки-веялки…

— Техника-то, может и есть, жены нет, — скучно сказал Поспелов. — В разводе я, Александр Васильевич.

— Без жены дело не пойдет, — отрезал Заремба. — Тридцатилетний мужик и без бабы — это либо импотент, либо псих-одиночка. Для общения с местным населением не годится. Несерьезный мужик, если без жены. Придется сей недостаток исправить.

— Допустим, жениться я пока не хочу, — воспротивился Георгий. — Даже во благо безопасности полетов.

— Ничего! — засмеялся полковник и похлопал его по вялому плечу. — Я тебя сам оженю! И свидетельство о браке выпишу вот на этом столе. Правда, без цветов и шампанского. Все это будет потом, когда ты мне карельский феномен раскрутишь.

Свадебный марш лично сыграю. Ты каких невест больше любишь? Брюнеток? Блондинок?

Или все равно?

— Все равно, — тускло проговорил Поспелов. — Казенному коню в зубы не глядят.

— Верно, Георгий! — обрадовался Цыган. — Тогда я уж по своему вкусу подберу. А вкус у меня — вон видел? Вот это экстерьер! Вот это порода! Заметь, какой нерв, какой глаз кровяной!

Он влюбленно смотрел на изображение лошадиной морды и сам напоминал старого заезженного мерина с отвисшим брюхом… Золотозубый, простецки-фамильярный новый начальник оказался по-цыгански навязчив, а его заморочки с Долиной Смерти и неведомо куда исчезающими летательными аппаратами завораживающими.

Все-таки не зря говорят о цыганском очаровании и приводят примеры, когда искушенный, самостоятельный мужик, поддавшись неизвестно каким чувствам, вдруг покупает у цыгана полуживую конягу вместо резвого молодого жеребца, и потом, избавившись от наваждения, долго чешет в затылке — да что же это было-то со мной?!..

Лишь дома Поспелов очнулся, пришел в себя и постарался трезво оценить собственное положение. Однако было уже поздно: откажись он от службы у Зарембы, кадры поставят вопрос об увольнении.

Георгий видел в этом только совершаемое над ним насилие и ощущал желание сопротивляться. На прежней работе он был относительно вольным, раскрепощенным, делал так, как считал нужным, и не испытывал давления со стороны начальства.

Он любил делать дело играючи, с гонором и веселой куражливостью, что обычно и приносило успех. Иногда экспромт оказывался значительнее, чем плоды долгих размышлений, важно было подчиниться стихии, интуиции, самопроизвольному движению. Даже вопреки здравому смыслу. Но это при условии знакомой оперативной обстановки, без «черных дыр» и прочей чертовщины.

Дома он окончательно затосковал и на какой-то миг вдруг пожалел, что разъехался с бывшей женой. Пока жили под одной крышей, все-таки оставалась возможность поговорить, поспорить, наконец, поругаться — и то польза. На ночь глядя Георгий собрался и поехал к ней, по дороге вообразив, что тоска эта не что иное, как начало прощания. Прощальная тоска перед дорогой по всему, что окружало до сего дня, что было привычным и незаменимым. Вместо нового адреса, по которому теперь жила Нина, Поспелов почему-то оказался возле старого сврего дома, куда вселились совсем чужие люди. Задумался, поддался чувствам и механически приехал к обжитому месту.

Что-то раньше не замечалось подобных отключек! Георгий взял себя в руки и, развернувшись, уж совсем поздно приехал-таки к бывшей жене, чем вызвал ее неподдельное изумление.

— Что-нибудь забыл? — встретила она. — Что-нибудь случилось?

— Попрощаться заехал, — признался Поспелов. — Уезжаю в длительную командировку.

— А, — равнодушно бросила Нина, запахиваясь в ночной коротенький халатик. — Ну, прощай!

— Прощай!

— Это очень нежно с твоей стороны. И романтично: полуночное прощание, — с каменным лицом она приподнялась на цыпочки и чмокнула его в каменный лоб, как покойника. — Ну все, прощай!

И опахнула его теплом, знакомым и — что за дикость после развода! желанным запахом тела, уже разогретого, разнеженного в постели. Помимо воли Георгий подхватил ее под локоть, потянул к себе, но Нина возмущенно высвободилась.

— Что такое, Жора? Георгий Петрович?..

— Чаем бы напоила, — сладко немеющими губами, с кривой улыбкой вымолвил он.

— Чаем — пожалуйста, — Нина что-то заметила. — Ты не пьян?

— Слегка, — соврал он. — На улице прекрасная весенняя ночь, воздух под градусом…

Она шагнула к кухонной двери, и в полутемном коридорчике он увидел ее красивые, оттренированные на корте икры ног, привыкших к высокому каблуку. И этого хватило, чтобы вообще бросить поводья. Георгий подхватил ее на руки и понес в комнату: с корабля на бал, от порога и в бой. Так бывало у них в давние времена теперь уже утраченной счастливой жизни, когда Поспелов возвращался из командировки, живой и здоровый.

Нина сопротивлялась, выкручивалась, стонала от бессилия и только больше раззадоривала. Она всегда спала голой, под халатиком ничего не оказалось, и это окончательно погасило остатки сознания. Все было так привычно — гладкая кожа под ладонями, сильные мышцы живота, щекочущие волнистые волосы, запах дыхания и даже кровать, доставшаяся ей после развода. И одновременно от всего веяло неуловимым очарованием новизны, будто в руках его была не жена, а чужая, красивая женщина, яркая и энергичная в постели, отчего и совершается это единоборство. Он не видел выражения ее глаз, лишь контуры лица и гримасу нежелания, отторжения происходящего воспринимал как сладострастную истому…

А нового во всем окружающем и было-то всего — стены да потолок. Только Георгий обнаружил это потом, когда лежал расслабленный и пустой, механически поглаживая влажный живот Нины, кажется, такой же пустой и сломленной.

Она скинула его руку и включила торшер в изголовье.

— Теперь объясни, зачем ты это сделал?

— Что — сделал? — щурясь от света, тупо спросил он.

— Ну вот это все — насилие, заламывание рук… — Нина не находила слов, хотя казалась спокойной. — Для самоутверждения?

— Не знаю, — признался Георгий и перевернулся на живот, чтобы посмотреть ей в лицо. — Я тебя изнасиловал?

— А это можно назвать как-нибудь иначе? — она показала синяки на сгибах рук, оставленные пальцами.

Он промолчал, только сейчас ощутив острое жжение на горле и груди: кожа была расцарапана и следы от ногтей припухли, образовав белые рубцы. Хорошо, хоть не на лице…

— Зачем ты это сделал? — снова спросила она. — От великого голода? Зачем?

— Почему-то не удержался… Когда в прихожей… поцеловала в лоб.

— Да я была холодная как лед!

— Не заметил…

— А, значит, это я тебя совратила! — Нина повернула голову и положила ее на руку, согнутую в локте. — Хочешь сделать из меня любовницу?

— Да нет…

— Почему же? Очень-удобно! — ненавистным Георгию, металлически-жестким голосом заговорила она. — Пришел после очередной командировки, натешился и никаких обязательств… Только, Жора, я должна сообщить, что место уже занято. У меня есть любовник. И давно, несколько месяцев.

Георгий промолчал: информация была не такой уж новой…

— Какая глупость! Как мерзко! — после паузы бросила она. — Знала бы не впустила…

— Я пришел попрощаться, — вдруг вспомнил он и уловил в своем тоне отголосок какого-то юношеского порыва.

И она услышала это, помолчала, неожиданно ласково потрогала его волосы, заметила сетку глубоких царапин на горле и груди, сказала примиряюще:

— Сам виноват, дурак… Достала из тумбочки вату, лосьон и принялась прижигать раны.

— Последнее время я везде почему-то виноват, — признался Георгий. Везде меня вывели за штат. Печально…

— Нет, ты скажи, зачем ты это сделал? — еще раз повторила она, и вдруг стал ясен этот ее назойливый вопрос, произнесенный на разные лады. Нина ждала выплеска, взрыва, неожиданного признания.

Георгий должен был выкрикнуть: «Да затем, что люблю тебя!» А это была не правда… Но ей очень хотелось это услышать! И даже искупая вину свою, раскаиваясь за несдержанность, он не мог и мысленно произнести такой фразы: в душе все давно перегорело. Нина же любила состояние, когда ее все любят, от кошек до трамвайных контролеров. Любят и все время говорят об этом.

Она ждала восторга в своей адрес, преклонения, безграничного почитания, причем от людей совершенно чужих, ненужных ей, даже случайных. Ей, как бриллианту, непременно требовалась достойная золотая оправа в виде мужчин, готовых припасть к ее ногам. С юности Нина была испорчена вниманием и поклонниками, когда, будучи десятиклассницей, победила на конкурсе «Мисс Очарование». Тогда вокруг нее завертелись крупные дельцы теневой экономики, в то время еще подпольной. На нее, как на породистую лошадь, делались крупные ставки; ее разыгрывали как предмет куплипродажи, устраивая негласные торги. Кто-то должен был обладать ею безраздельно, однако не для собственного удовольствия и престижа, а с целью дальнейшей продажи за пределами государства.

Нина ничего об этом не знала, захлестнутая счастьем победы и собственной божественной красоты. Поспелова тогда весьма удачно внедрили в окружение «Мисс Очарование», приблизили в качестве неофициального телохранителя, и он буквально выхватил будущую жену из коммерческого огня. Хотя задачу в проводимой операции имел совершенно иную, куда более прозаическую: выявить зарубежные связи в криминальных структурах… Теперь она стала бывшей… И, наверное, была несчастлива, поскольку вот уже года два как ее тоже вывели за штат. А от несчастья своего хотела прежней любви к себе!

Нина обработала царапины у него, спрятала флакон.

— Ну, что молчишь? Нечего сказать?

— Прости, мисс, — проронил он привычную фразу, которую говорил, когда был виноват.

— У тебя что, никого сейчас нет? — допытывалась она.

— Сейчас нет.

Ей это понравилось. Задумчиво улыбнувшись, она села на постели, оперевшись на высокую спинку кровати, не без кокетства прикрыла грудь краем одеяла. — Бедный Жора!.. Ты несчастлив?

— Тоскливо мне, — уклонился Георгий. — Тем более, надолго уезжаю.

— Хорошо, — не сразу сказала Нина. — Ты можешь иногда приходить ко мне. Пока не найдешь подругу. Но прежде обязательно должен позвонить.

— Нет, я больше никогда не приду, — трезво и определенно заявил он. Я пришел к тебе прощаться.

Это ее мгновенно возмутило. В спальне будто шаровая молния взорвалась, даже озоном запахло.

— Все! Убирайся отсюда! Супермен несчастный! Ненавижу!

Георгий невозмутимо развел руками:

— А все, мисс, на метро опоздал. Придется остаться до утра.

— Не хочу видеть тебя в своей постели! Видели, прощание с телом устроил! Уходи!

Она металась по комнате, швыряя ему разбросанные впопыхах возле кровати вещи — брюки, рубашку, носки, — Поспелов все это ловил и аккуратно складывал на тумбочку. Она забыла недавний кокетливый стыд и совершенно не заботилась, что находится перед очами «чужого ненавистного» мужчины совершенно голой.

Природа вылепила из нее совершенство. Но зачем, с какой целью? В чем был промысел Божий, если это прекрасное существо служило лишь яблоком раздора, разочарования и несчастья?

Нина бросила ему пиджак, и на лету из него вывалился и грохнулся о паркет пистолет.

— Я же учил тебя осторожному обращению с оружием! — весело прикрикнул он. — А если выстрелит?

В полумраке он принял гримасу крайней решительности за растерянность и даже не шевельнулся, чтобы встать и поднять пистолет. Нина же склонилась, осторожной рукой взяла оружие и в следующее мгновение отпрыгнула в сторону кошачьим прыжком и наставила ствол на Георгия словно коготки выпустила.

— На колени, супермен! Это не шутка! Я застрелю тебя!

Поспелов уже понял это, ибо, наконец, разглядел ее лицо в косом свете торшера и услышал шипящий дребезг металла в голосе.

Пистолет был с глушителем, и патрон в патроннике…

Может, это и был рок? Вот такой вот поворот судьбы, ее месть?

— На колени! Я сейчас убью тебя. И мне ничего не будет. Ты меня изнасиловал! Есть следы!.. Мне ничего не будет.

Перед глазами почему-то возникла солнечная улыбка Зарембы, словно Цыган сейчас смеялся над ним.

— Перед такой женщиной можно встать на колени, — стараясь двигаться плавно, Георгий встал с кровати. — И умереть от ее руки.

— Не юродствуй, подонок!

— Что же мне, реветь теперь? Слезы лить в три ручья? — без всякой натяжки засмеялся он. — Ты мне хоть перед смертью поставь конкретную задачу, без капризов. Встать на колени, а дальше? Сразу выстрел в голову? Это же грубо!

— Ноги будешь мне целовать!

— Ну, это дело хорошее! — обрадовался Георгий. — Ты же помнишь, я даже люблю это дело. И тебе нравится, правда? У тебя между пальчиками самые сокровенные эрогенные зоны…

— Прекрати болтать, — тихо проговорила она и потянула спусковой крючок. Знаю-знаю, почему разговорился! Все твои штучки знаю. Это называется растащить ситуацию, так? Не выйдет. Сегодня у тебя не выйдет, Жора!

Она не все пропускала мимо ушей, когда Поспелов рассказывал ей кое-что о службе.

Хотя всегда казалась ветреной, невнимательной, отвлеченной,слушая его после долгих командировок на этой самой кровати…

— А я и растаскивать ее не хочу! — Георгий сделал движение, чтобы опуститься на колени. И тотчас же резко ушел под ее руку с пистолетом. Над головой хлопнул выстрел. Второго она сделать не успела и в мгновение ока очутилась на постели, уже без оружия, придавленная и распятая.

— Придется еще раз изнасиловать тебя, мисс, — сказал он. — Умирать, так знать, за что.

— Отпусти, подлец! Мне же больно! — выдохнула она.

— Представь себе: сейчас бы перед тобой лежал труп. А лежит живой и здоровый муж, хоть и бывший. К тому же на тебе. Что приятнее, мисс?

Она обмякла, перестала сопротивляться.

— Только не насилуй больше меня… пожалуйста.

— Да не буду. — Он лег рядом, продолжая удерживать ее руки. — Хотя ты заслужила насилие. Или нет?.. Ладно, все равно не стану. Полежу рядом. Если усну, а тебе еще раз захочется… Стреляй чуть выше уха, вот сюда, Георгий дотронулся пальцем до ее головы.

— Неужели тебе не страшно умирать? — через минуту спросила Нина.

— Страшно… Потому и прошу, чтоб наверняка.

— Всю жизнь не понимала, когда ты говоришь серьезно, а когда играешь. Как ты можешь в такие минуты?..

— Ты знаешь, что такое Бермудский треугольник?

— Слышала, а что?

— О «черных дырах» тоже слышала?

— К чему ты спрашиваешь?

Георгий отпустил ее руки, натянул одеяло до подбородка: она смущала и волновала его в любой ситуации…

— Это к слову о наших отношениях. Я и в самом деле не приду больше. И не сердись. Ты все время обезоруживаешь меня, делаешь слабым, бессильным. Ты как эта «черная дыра», как антипространство, втягиваешь человека, а зачем, и сама не знаешь. Правда же?.. Не хочу больше. Зачем я сегодня пришел?

— Попрощаться.

— Тогда мне нужно встать и уйти. Я ведь уже попрощался.

— Пойдешь утром, когда откроют метро, — холодновато сказала она. — Не бойся, в сонного стрелять не стану.

— И на том спасибо.

Нина погасила торшер, некоторое время они лежали беззвучно и неподвижно, не касаясь друг друга. Скоро она заворочалась — что-то ей мешало, беспокоило, давило спину, и Георгий нащупал под простынью твердый, с острыми заусенцами, комок.

Их брачное ложе, белый «Людовик», сработанный на вечные времена, верой и правдой прослуживший всего-то семь лет, оказался безнадежно испорченным…

— Что там? — спросила Нина.

— Пуля, — сонным голосом буркнул Поспелов.

Нина молча перебралась на его половину, потеснила к краю, непроизвольно прижавшись к спине. И лишила последней призрачной надежды на сон. Через несколько минут Георгия начало поколачивать от перевозбуждения, стиснутые кулаки и зубы не давали никакого эффекта. «Дрянь! — думал он. Мерзкая тварь! Дешевка! Проститутка! Лесба несчастная!..» Он стал считать про себя, чтобы на счет «пятьдесят» резко встать и уйти отсюда совсем и навсегда. Подняться, и то с трудом, сумел лишь сосчитав до ста. Увидел ее неприкрытые одеялом ноги, вытянутые, удлиненйые пальчики. Встал на колени и начал целовать ступни…

Утром Георгий ушел тихо, чтобы не разбудить Нину — по-воровски, на цыпочках спускался даже по лестнице, но уже на тротуаре не удержался, поднял взгляд на окна, черными дырами смотревшие на улицу.

В одном из них угадывался призрачный женский силуэт…

Он торопливо свернул за угол, сохраняя полную уверенность, что уходит навсегда… Начавшийся с бурных хлопот день стряхнул, развеял остатки наваждения, и все, что было прошедшей ночью, вызывало теперь чувство стыда за собственную слабость, неумение справиться — нет, даже не с чувствами, а скорее, с похотью, сильным физиологическим влечением. Как еще назвать такое положение вещей, когда этот яростный, бурлящий туман в голове возникает лишь в тот миг, если бывшая жена оказывается рядом? И напротив, приходит полное равнодушие, когда ее нет?

С утра начались бесконечные инструктажи, гоняли из кабинета в кабинет до обеда, а список тем и инструкторов почти не убавился. Его готовили, как подводную лодку для автономного плавания, впихивали специальную информацию по геологии, гравитации, ядерной физике; пичкали еще недоваренной кашей сомнительных познаний в области контактов с внеземными цивилизациями, что-то втолковывали о возможном существовании параллельного мира, показывали слайды и видеозаписи неопознанных летающих объектов. За тричетыре подготовительных дня Поспелов обязан был получить и усвоить все знания о всякой чертовщине, накопленные за историю человечества. Заремба со своими россказнями про Долину Смерти выглядел наивным простаком, способным запугать лишь детей дошкольного возраста. На самом же деле привычный, осязаемый мир буквально лопался от необъяснимых явлений и феноменов, трещали по швам все материалистические и философские учения, опровергаемые точными науками.

— Оказывается, душа и в самом деле в момент смерти вылетает из тела и некоторое время висит над ним, как бы взирая со стороны на свою оболочку. И кому-то удалось даже взвесить ее, положив умирающего чуть ли не на электронные аптекарские весы, кому-то — сфотографировать в специальном излучении…

— Оказывается, бродят по земле привидения, над разрушенными храмами висит мученический светлый ореол, мироточат написанные человеческой рукой иконы…

— Оказывается, можно замедлять или ускорять время, причем довольно примитивным способом — находиться в абсолютном покое, как тибетский монах, или передвигаться по земле со скоростью выше сорока километров в час. Потому-де, мол, быстро стареют пилоты и шоферы-дальнобойщики…

— Оказывается, и на земле бывает эффект искривленного пространства. Оказывается, оказывается… Упади все это в почву обостренной чувствительности и безудержного воображения, можно за один день «рерихнуться» и потом запросто беседовать с Космосом, вызывать дух умерших, предсказывать, колдовать и лечить все болезни без разбора. Поспелов внимательно выслушивал инструкции и наставления, учился пользоваться специальной фототехникой и приборами, чтобы снимать то, чего как бы и не существует в природе, — например, пустоту, — мотал на ус словесные хитросплетения специалистов по полтергейсту и чувствовал, как его внутренний цензора виде мужика с вилами в руках все время стоит на страже. Крестьянский корень еще не оторвался и прочно сидел в земле, не давая Поспелову воспарить над человеческой суетой. Он смотрел на очередного спеца и, как профессиональный разведчик, делал умное лицо, согласно кивал, когда надо, показывал всплеск любопытства, а сам пытался представить, как этот великомудрый человек не от мира сего, например, ест, сидит и пыжится на унитазе, спит с женщиной, трется о косяк, если зачесалось между лопатками. И земные эти потребности в одночасье срывали все, даже самые искусные маски, претендующие на бытие. Ему хотелось прервать какого-нибудь душевидца в потрепанном пиджачке, специально приглашенного для инструктажа, хлопнуть его по тощему животу и сказать примерно так:

— Слушай, мужик! Кончай пороть хреновину. Давай поговорим за жизнь.

И не делал этого только потому, что в самом начале определился и как бы договорился сам с собой, что уже пошла его новая работа и вся эта дурь, которой дышит и тешится нынешнее общество, и есть предмет наблюдения, изучение обстановки, сбор развединформации.

Ближе к вечеру в тот день Поспелова неожиданно пригласил к себе Заремба, ухмыльнулся с цыганской хитроватостью:

— Что, рома, навалили тебе пищи для размышления? Навешали лапши?

— Нормально, — отмахнулся Георгий. — Через пациентов Кащенко тоже надо пройти. Для контраста ощущений.

— Ну ты кончай, — слегка обиделся полковник. — Я тоже когда-то не верил. Но все так просто…

Похоже, Цыган уже оторвался от земли. Табор его уходил в небо…

— Привыкну, — заверил Поспелов. — Специфика работы…

— Спецтехнику получил?

— Получил…

— Инструктаж по пользованию?

— Получил…

— Теперь получай жену! — весело заявил полковник. — Я слово сдержал такую женщину тебе подобрал! Такое яблочко, такой персик — сам бы ел. Да зубов уж нет укусить! Младший оперуполномоченный, старший лейтенант Курдюкова. Сейчас придет!

— Из «женского батальона»? — сразу угадал Георгий, не вкладывая никаких эмоций, но Заремба что-то сразу заподозрил.

— А что? Девушки там как в Голливуде! Глаза разбегаются. Так что подбирал по деловым качествам, как положено. «Женский батальон» занимался оперативной работой чуть ли не во всех отделах и по многим направлениям. Оперуполномоченные девушки работали секретаршами у крупных начальников и банкиров, горничными в гостиницах, официантками, валютными и просто панельными «ночными бабочками». Деловые качества могли быть самыми разными, в зависимости от того, где претендентка на роль жены служила раньше, какие задачи выполняла. Поспелов сильно сомневался, что кто-нибудь из «батальона» был приставлен доить коров, давать скотине сено и управлять колесным или гусеничным трактором. И, напротив, ни секунды — в том, что все остальное девушки делали мастерски и с профессиональным блеском. «Жена» явилась через несколько минут, и Поспелов невольно оценил вкусы нового начальника. Разве что в этом «прикиде» и макияже она годилась больше в жены «новому русскому», чем начинающему фермеру, уже замордованному падежом скота и дождями-сеногноями.

— Татьяна, — представилась она без всякого жеманства, однако с едва уловимым смешком.

— Посмотри, Георгий! — ликовал и приплясывал «цыганский барон». Какая стать!

Как голову держит! Ну-ка, Танюша, пройди, пройди, покажи товар лицом!

Она игранула манекенщицу, вильнула бедрами, повела полуприкрытым взором.

— Н-ну, муж? — спросила. — Нравлюсь я тебе?

С такой бы на Канары закатиться или в кругосветку на теплоходе…

— Ты на антураж не смотри, — заметил полковник. — Она во что хочешь обрядится, платочек повяжет и под корову сядет.

— Посмотрим, — сдержанно ответил Поспелов.

— Что ты, Георгий! — воскликнул Заремба. — Товарищу по службе в зубы не глядят! Вот комплект ваших документов, получайте. И сридетельство о браке, между прочим. От прошлого оставили только имена, привыкайте, приспосабливайтесь друг к другу. Время есть, целых три дня!

— Александр Васильевич, — усмехнулась Татьяна. — Мой муж… Он по легенде такой хмурый или по жизни?

— Не обращай внимания, — отмахнулся тот. — С женой недавно разошелся. У него слишком необъективные ассоциации с женитьбой. Придется тебе восстановить его тонус.

— Постараюсь, товарищ полковник! — она взяла под руку Поспелова. — Ну что, инструктажи на сегодня кончились? Пойдем приспосабливаться? Ко мне или к тебе?

Заремба спрятал улыбку, распорядился деловито:

— Ты, Танюша, подожди его в коридоре. У нас еще один разговорчик остался, чисто мужской.

Старший лейтенант Курдюкова послушно вышла из кабинета. Полковник плюхнулся в свое кресло, бесцельно поводил взглядом.

— Значит так, Георгий. У Татьяны есть сынишка, четыре года. Живет с бабушкой. Так что ты особенно-то губу не раскатывай: она не шлюха, а человек семейный. Чтоб все у вас там было… по совести, что ли. Не обижай ее… Что так глядишь? Совсем не нравится?

Поспелов сунул руки в карманы, сел на край стула: перед глазами стояла черная дыра окна с силуэтом Нины…

— Да нет, ничего… Только я прихожу в восторг всего лишь от одной женщины — от бывшей жены.

— От восторга и разошелся?

— Тяжелый случай…

— Ладно, твои заморочки, — проворчал Заремба. — С Татьяной найди общий язык… Ну нет другой в «женском батальоне»! Чтоб с тобой на ферме смогла жить. Кроме нее, конечно… И предупреждаю: чтоб без всяких там драм и трагедий.

— Это вы о чем, товарищ полковник? — насторожился Георгий.

— Да все о том же! Ты в семейных парах не работал и не знаешь… Когда живешь неделю — ничего, в удовольствие. А месяц-два — вот тут и начинается. Природа-то берет свое, обычно «жены» влюбляются, голову теряют. И плевать им на операцию, на службу. Конфликты, рапорта на увольнение… Вплоть до самоубийства. Ты мужик, береги ее, держи в руках и повода не давай. Конечно, это бесчеловечно… Но мой тебе совет: постоянно ворчи на нее, нуди, брюзжи. Женщины в нудных не влюбляются. Впрочем, и это не панацея. Они же в этом «батальоне» после трех лет службы спят и видят себя настоящими женами и матерями. У них для любви душа всегда нараспашку.

Георгий слушал его и почему-то примерял все не на товарища по службе, а на бывшую свою жену, некогда купавшуюся во всеобщей любви и теперь обделенную…

Бывший хозяин Горячего Урочища выстроил дом по финскому проекту, с претензией на полную автономность и отчасти — европейскую культуру. Но русский характер проявился и тут: английский камин оказался удачно спаренным с русской печью, средневековая кладка из дикого камня первого этажа соседствовала с деревенскими лавками, и вдобавок ко всему скотный двор был прирублен непосредственно к самому дому, как будто к крестьянской избе.

Полковник Заремба не обманул: место действительно напоминало уголок Швейцарии.

Сосны, взбегающие уступами к вершинам сопок, живописное поле на склоне, где когда-то стояла деревня, голубое озеро, над которым дом несколько даже нависал, одна стена поднималась непосредственно из воды, и тихо шумящая на перекатах речка с широкими плесами. Но жить здесь человеку, не приспособленному к хуторской «финской» жизни на особицу, человеку, древними корнями напрочь привязанному к общинной жизни, вероятно, было трудно, если вообще возможно.

Ощущение пустоты, глуши и безлюдья отчего-то начиналось вечером, когда солнце садилось за сопки и багровые отблески покрывали каждый бугорок на земле. В полном безветрии природа замирала, настораживалась, вслушивалась и дичала: чернела голубая вода, чернели золотые стволы старых сосен, и по-весеннему зеленеющее поле напитывалось мраком, расплывалось неясными, бегущими тенями.

Здесь было очень легко напугать себя, вызвать щемящий, необъяснимый страх, испытанный разве что в раннем детстве. Пробыв всего сутки в Горячем Урочище, Поспелов успел почувствовать и понять, отчего бывший хозяин Ворожцов, вложив в ферму много денег и труда, все-таки не вынес одинокой жизни и бежал, отдав свое детище за совсем не большую сумму. Поди, еще и радовался, что нашелся ненормальный, согласившийся жить в этом первозданном, но увы! — неуютном месте.

А так бы вообще все прахом пошло…

Однако предаваться чувствам и собственным ощущениям в первые недели жизни в Урочище особенно-то было некогда. Следовало оправдывать легенду, отработанную в конторе, то бишь обзаводиться скотом, ремонтировать технику, пахать и сеять ячмень и овес на фураж. Одним словом, внушать своей ежедневной жизнью, что на ферму пришел настоящий хозяин. По новым документам Поспелов был уроженцем Карельской АССР из города Кондопога, а его жена Татьяна, финка по национальности, из Сортовалы. То есть не чужие пришли в эти земли обетованные, а как бы свои, волею судьбы унесенные когда-то в дальние края.

Конечно, в течение нескольких дней пришлось обставлять и обустраивать дом, и, главное, наделать удобных тайников, где следовало спрятать до времени большое количество аппаратуры, спецтехники, в том числе и компьютер, поскольку для начинающего фермера держать его открыто было бы слишком. А кроме того, установить во всех комнатах и помещениях вплоть до скотного двора незаметную охранную сигнализацию, которая не звенит, не ревет в случае проникновения посторонних, но тихо записывает на аудио-и видеопленку и в критической ситуации без всякого участия человека передает по космической связи сигнал тревоги в контору. И устроить конспиративные встречи с двумя агентами, внедренными сюда Зарембой после исчезновения самолета АН-2 и теперь переданными на связь Поспелову. Один носил кличку Ромул, жил в Верхних Сволочах и работал сельским фельдшером, другой, разумеется, Рем, был завклубом в Нижних Сволочах. И оба были женщинами… Пока что они собирали информацию в виде сельских сплетен и бабушкиных сказок, однако могли сослужить хорошую службу в период адаптации супружеской пары в Урочище: что там поговаривают в народе по поводу новопоселенцев-фермеров?

Однажды вечером Георгий взял спиннинг и отправился на озеро к мысу, выступавшему с южной сопки: лед сошел совсем недавно и рыба неплохо играла у самой поверхности полой воды. Играла, но почему-то никак не желала брать ни блесну, ни «обманки», сделанные в виде насекомых и мышей. Он хотел уж возвращаться домой — наступило как раз то неуютное состояние природы, когда солнце опустилось за сопку, — однако почувствовал пристальный человеческий взгляд из прибрежных кустов.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6