Пожиратель мух

* * *

Вика услышала долгий автомобильный гудок, и сердце замерло на мгновение, а потом заколотилось с удесятеренной силой. Сережа! Сережа вернулся, он разыскивает ее! И, о-Господи-спасибо-тебе-Боже, он совсем рядом!

Она захрипела, задергалась всем телом, забарахталась, как щенок, которого схватили за шкирку, пытаясь освободиться от железной хватки маньяка. Но чем сильнее она вырывалась, тем глубже впивался в горло воротник куртки, и тем слабее выходил хрип. Вика попыталась ухватить своего мучителя за ногу, но пальцы лишь скользили по кирзовому голенищу, или цеплялись за грязную полу плаща.

Незнакомец тоже услышал сигнал. Некоторое время он продолжал идти молча, но потом вдруг резко остановился и, не обращая внимания на пронзительный вопль Вики, которой удалось-таки хватить воздуха, сказал громко:

– М-может б-бросить с-ссуку здесь? Она д-дале-ко н-н-не уйдет.

Ответом ему был короткий, но такой яростный порыв ветра, что тонкая сухая сосенка, росшая рядом, с громким треском сломалась и накренилась, удерживаемая лишь кронами других деревьев.

Маньяк что-то недовольно пробурчал, потом грубо обхватил девушку поперек туловища и одним движением взвалил на плечо, как тюк с грязным бельем. На мгновение у Вики перехватило дыхание, когда острое костлявое плечо врезалось ей в живот. Но уже в следующую секунду она завопила изо всех оставшихся у нее сил, молотя кулачками по твердой, как дерево, спине незнакомца. На мужчину это не произвело никакого впечатления. Он зашагал дальше, и через несколько шагов перешел на бег.

Вика еще пыталась кричать, но вскоре замолчала, осознав, что ее вопли тают, едва сорвавшись с губ, как если бы она кричала в подушку. Она вдруг с беспощадной ясностью поняла, что все бесполезно. Сережа ее не услышит. Она и сама себя почти не слышит, скорее, просто чувствует, что голосовые связки напряжены.

Все бесполезно. И было бесполезно с самого начала. Как только она увидела светло-серую фигуру среди кустов соседского дома. В этот момент ее судьба была решена. Теперь она это знала наверняка. И вся эта беготня по дому, попытка спрятаться на чердаке, крики, бестолковые размахивания кулаками – все это подарило ей лишь несколько минут жизни. Не часов – минут! Сколько усилий, сколько борьбы – все ушло, как вода в песок… Она не смогла помешать ему ни в чем, не нарушила ни один пункт его плана.

Может быть, потому, что план этот был составлен не им? Может быть, он сам не больше чем орудие, чем часть плана? Кто-то или что-то привело его к ней, соединив линии их судеб в одной точке. Привело намеренно, в этом нет никаких сомнений. Для случайной встречи было слишком много совпадений.

А голос бывшего мужа? Мертвого мужа. Ведь тогда она действительно сошла с ума… Что же лишило ее разума? Или он явился к ней как посланник других, высших сил? Явился, чтобы помочь привести приговор в исполнение… Нет, нет, нет – все это не слепой случай.

Кара – вот что это такое. Воздаяние за ее грехи. А незнакомец в плаще – никакой не маньяк, как она вообще могла подумать такое? Он ангел смерти, явившийся за ней по приказу других, гораздо более могущественных сил. Не будь она такой дурой, поняла бы это раньше. И потратила бы оставшиеся часы жизни не на пустую бесполезную беготню, а на молитву. Но теперь, теперь, похоже, слишком поздно. Времени осталось так мало, что она не успеет раскаяться и в половине своих грехов. Господи, почему же она вела такую неправедную жизнь?

Вика с тоской вслушивалась в постепенно удаляющийся гудок, и слезы сами собой катились по щекам.

«Ну и пусть, – устало подумала он, – ну и пусть… Прости меня, Господи, прости за все».

Она хотела помолиться, но ничего, кроме «Отче наш, Иже еси на небесех!» – самой первой строчки «Молитвы Господней», услышанной давным-давно, еще в детстве, от бабушки и врезавшейся в память, не знала. Даже здесь, даже здесь она была грешна!

Через несколько минут они, как показалось Вике, начавшей впадать в мутное тяжелое забытье, вышли из леса. Незнакомец остановился и сбросил девушку с плеча. Она рухнула на спину. Земля поприветствовала ее влажным чавкающим звуком. Земля была очень теплой и какой-то рыхлой, податливой, будто совсем недавно ее тщательно перекопали и взрыхлили. И еще липкой. Она словно засасывала, пыталась поглотить все, что касается ее поверхности.

Вика с трудом разлепила веки. Она лежала в центре поляны, окруженной темной стеной деревьев. Если бы Сергей увидел эту поляну, он несомненно узнал бы ее, но очень удивился бы тому, как она разрослась. Это уже был не тот крошечный пятачок, на котором он с друзьями увидел одинокую могилу и едва не расстался с рассудком. Теперь участок свободной от всякой растительности, как будто выжженной земли, было бы вернее назвать полем.

Все, что занимало Вику в данную минуту – незнакомец, который возвышался над ней грязно-серым памятником Настоящему Кошмару. Как показалось девушке, мужчина стал пониже ростом. Посмотрев вниз, она поняла, откуда такое впечатление. Незнакомец чуть ли не по колено погрузился в черную, жирную землю. Девушка заметила вдруг, что она очень хорошо видит и мужчину в плаще, и вообще всю поляну. От земли исходило странное голубоватое свечение. Оно было слабым, можно сказать, призрачным, но его хватило, чтобы женщина смогла разглядеть какое-то шевеление по периметру поляны и небольшой, размером с голову, покрытый грязью валун в нескольких шагах.

Незнакомец постоял немного – Вика не могла разглядеть его лицо, скрытое капюшоном, но чувствовала, что он смотрит на нее – а потом, ни слова не говоря, развернулся и, с трудом выдирая сапоги из чавкающей земли, направился к краю поляны. Такого поворота дел она не ожидала. Ангел смерти должен был расправить могучие черные крылья и занести над ее головой сияющий меч, возвестив трубным голосом, что сейчас свершится кара небесная! Но вместо этого незнакомец шагал в ту сторону, откуда доносились автомобильные гудки, потеряв интерес к жертве. Он шел, как обычный человек, выполнивший скучную, но обязательную работу и получивший возможность, наконец, заняться тем, чем давно хотел.

Но это не вызывало у Вики никаких эмоций. Она не чувствовала ни радости, ни облегчения. Только опустошенность и почти непреодолимое желание заснуть. Она словно погружалась на дно глубокой впадины, отстраненно наблюдая за тем, как медленно тускнеет солнечный свет. Ее тянуло вниз, в прохладную темную глубину, откуда нет ни сил, ни желания вернуться.

«Воздаяние, воздаяние, воздаяние» – слово гулким эхом отдавалось в голове, постепенно теряя свое значение, превращаясь просто в набор ничего не значащих звуков.

Затуманенным расфокусированным взглядом уколовшегося наркомана Вика проводила долговязую фигуру в светло-сером дождевике. Та крохотная искорка сознания, которая еще не угасла, призывала ее бороться. Спасать жизнь, раз уж Ангел Смерти отказался по каким-то причинам выполнить свою миссию. Возможно, господь простил ее. Возможно, предоставил ей последний шанс спасти душу. А может быть, пощадил ее ради ее будущего ребенка. Ребенка, который обязательно появится, если она сейчас соберет в кулак всю волю, все силы и попытается встать на ноги и сделать несколько шагов, отделяющих ее от леса.

Подчиняясь этому приказу, Вика попыталась перевернуться на бок. Но что-то мешало ей. Ноги будто кто-то держал. Мягко, но надежно. Она не могла даже пошевелить стопой. Вика с трудом приподняла налитую ртутью голову и посмотрела на ноги. Кроссовки полностью были скрыты землей. И та, словно живое существо, огромный моллюск, продолжала наползать, подбираясь к коленям.

От рвущего душу ужаса на секунду прояснилось сознание. Словно солнце выглянуло из-за иссиня-черных туч, залив ослепительным резким светом все вокруг. И Вика увидела, что шевеление на краю поляны усилилось. Оно напоминало волны от брошенного в центр пруда булыжника, которые расходятся концентрическими кругами, а достигнув берега – возвращаются обратно, сжимая кольцо. Сейчас это кольцо медленно сжималось вокруг нее.

Вика попыталась вытащить одну ногу из земли, но та будто превратилась в застывший цемент. Нога не сдвинулась ни на волосок. Зато от этих усилий под землю по локоть провалилась правая рука и тоже застряла, постепенно погружаясь все глубже.

Земля засасывала ее, подобно трясине.

Вот она – кара, поняла Вика. Вот оно – возмездие.

* * *

Виктор уже собрался сесть в машину, когда придорожные кусты, освещенные пламенем горящего дома, вдруг расступились, и на дорогу вышел человек. Сердце рванулось из груди, и пришлось прикусить губу, чтобы не завопить во весь голос. Зрение сыграло с ним одну из своих шуточек, показывая не то, что есть на самом деле, а то, что ожидаешь увидеть. На одну кошмарную секунду ему показалось, что на дороге появился псих-заика собственной персоной, в перепачканном дождевике.

Все героические идеи насчет того, чтобы схватить этого ублюдка за шиворот и как следует потолковать обо всем, что происходит на базе, тут же вылетели из головы, оставив лишь звенящую пустоту. И в этой пустоте, как астронавт в открытом космосе, плавала одна простая и четкая мысль: «Догуделся». Больше ничего. Виктор даже забыл, что собирался храбро удрать. Рука, едва отпустившая гудок, так и замерла в нескольких сантиметрах от руля, а сам он, радикулитно скрючившись, застыл, глядя поверх открытой дверцы на темную фигуру.

Длилось оцепенение не больше секунды, но этого времени хватило, чтобы первый панический ужас отступил. На смену ему пришла злость, приправленная изрядным количеством стыда. Возможно, обезображенное тело его друга лежит где-то неподалеку; возможно, рядом с ним лежит тело Кати, кое-как забросанное комьями земли и прелыми листьями. И человек, который убил их, вон он – стоит в двадцати метрах и чувствует себя замечательно. А он, Виктор, такой весь из себя крутой сукин сын смотрит на него, как кролик на удава, забыв обо всем на свете, кроме собственной шкуры. Ведь он сам искал встречи с этим психом, так какого же черта?..

Виктор начал выпрямляться, еще не зная, что собирается сделать. Но уж точно не стоять вот так, отклячив задницу, чтобы психу было сподручнее отвесить ему пинка. И в этот момент человек на дороге сделал шаг по направлению к нему.

Из Виктора будто выпустили воздух. Это был кто угодно, только не псих. Воображение и неверные отблески пламени сделали свое дело, слив воедино силуэт человека и куст, росший прямо за его спиной, в высоченную фигуру. То, что он принял за островерхий капюшон, оказалось всего лишь верхушкой куста, а карабин превратился в обыкновенную палку. Человек, который сразу стал ниже на две головы, сделал несколько неуверенных шагов, а потом тонко вскрикнув, бросился к нему. И Виктор, наконец, узнал Катю.

* * *

Он был близко. Настолько близко, что чуял запах той течной сучки, которой удалось скрыться в лесу. Надо было схватить ее сразу, но он был слишком занят мужчиной. Уж очень мясистым тот был, чтобы так вот просто отказаться от удовольствия запустить зубы в его плоть. Вкусную, сочную плоть. При одном воспоминании о толстяке у него начинала течь слюна. Отличная муха, просто отличная. Жирная, мягкая, а главное, совсем свежая… Трепещущая… Жаль, что пришлось делиться с ней. Как всегда, ей доставались лучшие свежие куски. Прожорливая тварь. С каждым днем ей требовалось все больше еды. А ему приходилось жрать тухлятину и глодать кости. Но договор есть договор, ничего не поделаешь.

И все-таки он попробовал этого толстяка…

Теперь приходится спешить, чтобы не упустить этих двух. Сучку он отдаст целиком ей, пусть жрет. Ему женское мясо не по вкусу. Оно хоть и мягче мужского, но имеет неприятный запах и привкус. А вот мужское… Немного жесткое, но восхитительно вкусное. И этого хитреца, сумевшего все-таки выбраться из паутины, он обязательно попробует на зуб. Обязательно. Ну, а то что останется (если останется), он тоже скормит ей.

Только бы успеть. Только бы не дать им добраться до деревни и закрыться в доме. Тогда будет трудненько их оттуда достать. Испуганные мухи – это осторожные и хитрые твари. С ними не так просто, как с глупыми сучками вроде той рыжей. Если они ускользнут, ему снова придется голодать. День, два, три, а может и больше… О, нет, он больше не хочет испытывать это чувство, когда голод грызет тебя изнутри, как здоровенная крыса. Все, что угодно, только не это. Он терпел эту кошмарную крысу почти полвека. Полвека она терзала его, резвилась внутри, полосуя длинными острыми клыками его потроха. Наконец, эта паскуда успокоилась. И он не хотел, чтобы она снова проснулась. Это было бы слишком… слишком жестоко. Да, жестоко.

Поэтому нужно спешить. Перехватить их на дороге. Не дать забиться в нору, откуда их надо будет выманивать. Он уже упустил так одну муху. Поганую, хитрющую, изворотливую муху. Она сумела-таки сбежать от него и запереться в доме. Мерзкая тварь сидит там уже много дней и никак, никакими силами ее не вытащить из норы. Сидит и смеется над ним. Гнусно хихикает, считая что ей удалось одолеть его. Ничего, пусть пока повеселится. Придет и ее час. Может быть, он съест ее последней, чтобы дать ей возможность почувствовать, каково это – остаться одной в вымершей деревне, когда рядом, за стеной дома ее поджидает он. Но это потом. Потом. Сначала нужно поймать тех двоих. Поймать, пока они не поняли до конца, с кем столкнулись. Поймать, пока страх не сделал их слишком уж осторожными.

Он шел широким размашистым шагом, не разбирая дороги, с треском продираясь напрямик сквозь кусты и буреломы. Руки в брезентовых перчатках, под которыми на изъеденные червями кости медленно нарастала новая плоть, были глубоко засунуты в карманы дождевика. Он был похож на грибника, потерявшего где-то корзинку и спешащего ее найти, чтобы вернуться домой к ужину. Он уже чувствовал, как внутри начинает ворочаться просыпающаяся крыса, и это чувство гнало его все быстрее вперед, к дороге, ведущей на базу.

* * *

Катя кинулась Виктору на шею, рыдая и что-то бормоча. Бормотание то и дело прерывалось судорожными всхлипами. Ее всю трясло. Виктор попытался успокоить девушку, но горло перехватило, и он смог издать только сдавленный писк, в котором не было ничего утешительного.

Некоторое время они стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова. Наконец, Виктор отстранился:

– Катя, как ты? Цела? Не ранена?

Девушка замотала головой. Она понемногу успокаивалась, но слезы все равно продолжали бежать по щекам.

– Ну, слава богу! Что с Андреем?

Ответом ему был новый взрыв рыданий. Виктор похолодел. Да, он допускал мысль, что Андрей мертв. После того, что он увидел на этой базе, допустить можно было любую мысль. Но одно дело предполагать и совсем другое – знать наверняка.

Катя всхлипнула и отступила на шаг.

– Прости, – сказала она. – Разревелась, как дурочка… Андрюша мертв, Витя. Этот урод… Ну, которого мы подвозили… Он… – она сделала над собой усилие, чтобы снова не зарыдать. – Поехали, поехали отсюда быстрее, пожалуйста!

– Успокойся, Катюша, – Виктор положил ей руку на плечо. – Понимаю, звучит глупо, но сейчас нужно успокоиться. Хотя бы чуть-чуть. Подыши немного. Ты уверена, что Андрей…

Катя кивнула.

– Черт! Вот ведь сучий потрох!.. Извини…

– Витенька, я тебя очень прошу, поехали… Мне страшно. Он наверняка где-то поблизости, – Катю передернуло. – Господи, я чувствую, что он рядом. Поехали быстрее!

Она почти кричала. Виктор посмотрел на ее искаженное от страха лицо, лихорадочно блестящие глаза и понял, что разговаривать сейчас бесполезно. Она вне себя от ужаса. И к тому же у него самого вдруг появилось неприятное ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Он списывал это на нервное напряжение, но лучше было подстраховаться. Психа и так что-то давно не видно. Уже пора бы ему прибежать, посмотреть, что там случилось с домом.

– Хорошо, хорошо, не волнуйся, Катюша. Садись в машину, – сказал он.

Дважды повторять не пришлось. Бросив испуганный взгляд на полыхающий дом, она обежала «девятку», распахнула дверцу и, поколебавшись секунду, села на сиденье, где совсем недавно сидел ее муж. Бывший, прости господи, муж.

Виктор положил руки на руль и ойкнул.

– Что с тобой? – спросила Катя, глядя на его забинтованные ладони.

– Барбекю, – ответил Виктор, поворачивая ключ в замке зажигания. – Барбекю, мать его…

Он посмотрел вперед, туда, где в кромешной темноте исчезала дорога, выбегая из освещенных пожаром ворот базы. Ему снова вспомнился стишок Петчена. Иди же сюда, дитя…

Кожа на спине покрылась мурашками. Незамысловатое стихотворение, способное напугать разве что ребенка, сейчас как нельзя лучше отражало мрачную реальность. Да, там, у дороги, в самом темном уголке леса, действительно притаилось чудовище. Жуткий монстр в человеческом облике.

Ржавые ворота показались Виктору воротами в ад. Не в лубочную христианскую преисподнюю со сковородами и мельтешащими чертями, а в настоящий ад, где царит подлинное зло – бесстрастное, бессмысленное и беспощадное, лишенное какой-бы то ни было доступной пониманию формы. Он подумал, что, пожалуй, настоящий ад наверняка должен быть именно таким – сгусток тьмы с притаившимся в ней монстром. И грешник обречен вечность идти по темному лесу, каждый миг ожидая услышать рядом утробный рев чудовища.

– Витя, ну чего ты ждешь? – нервно облизывая губы, спросила Катя. Она тоже не отрываясь смотрела вперед. – Я тебя умоляю, поехали!

Виктор заставил себя оторваться от созерцания тьмы.

– Ты уверена, что Андрей… Что мы уже не можем ничем ему помочь?

– Да, да, да! Господи, Витя, он ел его, понимаешь? – Катя спрятала лицо в ладонях, и голос ее звучал глухо. – Ел живьем! Как он кричал, боже мой, как он кричал! У меня до сих пор в ушах этот крик.

– Что значит, ел? – Виктор почувствовал, как в животе закопошился ужас.

– Да то и значит, черт тебя подери! – взвизгнула Катя, оторвав руки от лица. – То и значит! Ел, жрал, кушал, хрумкал! Ты лежал без сознания, а я все это видела. Видела, понимаешь? И не надо смотреть на меня, как на сумасшедшую. Забудь свои профессиональные штучки. Лучше увози нас отсюда, пока этот маньяк снова не пришел и не сожрал тебя или меня!

Катины слова отдавались каким-то металлическим лязгом в голове.

«Ел, жрал, кушал, хрумкал! Да нет же, нет, этого не может быть! Живьем? Она сказала «живьем»? Бред, она несет чепуху… Ну, а трупы? Обглоданные трупы, если быть точным. Собственно, а почему тебя это смущает. Вспомни хотя бы сержанта Бертрана. Вовсе не нужно быть Дракулой, чтобы вытворять всякое дерьмо. Достаточно, чтобы шарики как следует зашли за ролики – и готово дело».

Внутренний голос, поганый внутренний голос, любящий называть вещи своими именами, был неумолим. И Виктор решил не спешить с выводами. Он давно убедился – от человека можно ожидать всего, что угодно. Та зверюга, которая живет в мрачных глубинах подсознания, иногда принимает настолько причудливые очертания, что можно сойти с ума, даже просто пытаясь понять, как такое возможно.

Не говоря ни слова, он снова положил руки на руль, вздрогнул от боли и, стараясь не замечать, что ладони поджариваются на медленном огне, нажал на педаль газа. Бредила Катя или нет, одна здравая мысль в ее словах, несомненно, была – нужно уезжать отсюда.

Едва они выехали за ворота базы, Катя напряженно спросила:

– Мы в город?

Виктор покачал головой:

– В деревне Серега с Викой. Нужно сказать им, чтобы они тоже сматывались. К тому же, на двух машинах безопаснее. «Девятка» может застрять – дорогу вон как развезло. А у Сереги «Нива».

– Сказать им… – горько усмехнулась Катя. – Если только они еще живы.

– Не каркай. – Виктору резанул слух ее бесцветный голос. – Все будет в порядке, Катюша, не волнуйся. Заскочим в деревню, заберем ребят – и в город.

Катя, ничего не ответив, достала сигарету из пачки Виктора и закурила. Виктор удивился, зная, что она вроде бы никогда не курила, но промолчал. Пусть лучше курит, чем…

Чем «что», он додумать не успел. Впереди яркий свет фар высветил на дороге того, кого Виктор меньше всего хотел бы увидеть. Это было похоже на дежа-вю. Виденная несколько часов назад картина снова возникла у него перед глазами, будто снятая под копирку – залитая светом фар дорога, и посреди неподвижная высокая фигура в светло-сером дождевике.

Где-то в другом измерении пронзительно завизжала Катя.

До незнакомца было метров тридцать, не больше. И расстояние это стремительно сокращалось, хотя Виктор, помня о размытой дождями дороге, старался ехать помедленнее. Казалось, что фигура в дождевике скользит им навстречу, не касаясь земли. Он продолжал жать на педаль газа, и даже автоматически объехал подозрительную лужу. Способность критически оценивать ситуацию улетучилась вместе с верой в то, что эта история закончится хорошо.

– Витя! Дави его, дави! – до сознания донесся истерический крик Кати.

Он и вывел окончательно Виктора из ступора. Случилось это очень вовремя – незнакомец продолжал изображать соляной столб уже в десяти метрах от бампера «девятки». За долю секунды в голове с первой космической скоростью промелькнули, сменяя друг друга, две мысли. Первая шла из мрачных глубин подсознания, где угрюмо ворочался далекий мохнатый предок, кровожадный и мстительный парень в звериных шкурах. Он, беснуясь, требовал сбить этого сукина сына, пихнуть его как следует бампером, а потом для верности проехать пару раз туда-обратно, закатывая переломанное тело в грязь. Вторая мыслишка, голос тонкой цивилизованной оболочки, опасливо подсказала, что такая выходка тянет на умышленное убийство.

Пока мозг пытался прийти хоть к какому-нибудь компромиссу, тело сделало все само. Виктор резко крутанул руль влево, пытаясь объехать неподвижную фигуру. «Девятку» немного занесло, и она чуть задела, вернее, скользнула бортом по незнакомцу. То, что произошло в следующий миг, позже дало повод задуматься о том, что основные законы физики – штука весьма условная и относительная.

Незнакомец не отлетел в сторону, хотя должен был. Вместо того, чтобы получить ускорение от соприкосновения с движущимся телом большей массы, он, извернувшись каким-то немыслимым образом, с такой же немыслимой силой и скоростью выбросил одну руку вперед. Кулак в брезентовой рукавице угодил в окно задней двери, и оно взорвалось, усыпав стеклянной крошкой салон. В машину ворвался сырой ветер, наполненный запахом земли. Рука незнакомца огромной уродливой клешней ухватилась за дверь, и Виктор почувствовал, как дернуло и повело в сторону «девятку», когда мужчина повис на дверце, на манер какого-нибудь супергероя из комиксов.

Катя завизжала еще громче:

– Витя! Витя! Он лезет сюда!

Виктор, забыв про боль в ладонях, ожесточенно сражался с рулем, пытаясь удержать машину на дороге. Обернувшись на секунду, он увидел, что незнакомец, извиваясь, как огромный червяк, подтягивается все ближе, и уже сумел схватиться за дверцу второй рукой. Вот-вот в разбитом окне должна была появиться его голова…

– Фонарь! – заорал он. – Возьми фонарь и бей!

– Где он?!

– Слева, на консоли!

– Что это такое?!

– Блядь, между сиденьями, Катя! Между сиденьями!

Сзади послышался гнусавый торжествующий голос:

– М-мухи! М-мухи!

Виктор с ужасом увидел, что псих пытается просунуть голову в окно. Медленно вползает в салон, заполняя собой все пространство.

– Да бей же ты! – завопил Виктор, бросая машину из стороны в сторону.

Катя, наконец, нащупала фонарь и, встав коленями на сиденье, повернулась к незнакомцу. Крича от ужаса и ярости, она обрушила тяжелую рукоять маг-лайта на закрытую капюшоном голову мужчины. Удар получился несильный – не хватило замаха. Катя совсем забыла о том, что в двух сантиметрах от ее макушки – крыша автомобиля. Перехватив фонарь поудобнее, она снова замахнулась, на этот раз отведя руку в сторону, что едва не стоило Виктору проломленного затылка.

– М-мухи… – начал было незнакомец, но удар, теперь уже хороший, увесистый удар, оборвал его на полуслове.

Раздался сочный хруст, мужчина удивленно хрюкнул и от неожиданности немного подался назад.

– Бей, Катя, бей! – крикнул Виктор, прибавляя скорость. Ему уже было наплевать на опасность увязнуть. Сейчас он думал только об одном – как избавиться от психа.

Катю не нужно было уговаривать. Она словно обезумела. Вопя что-то нечленораздельное, она снова и снова опускала маг-лайт на голову незнакомца, вкладывая в удары всю силу. Железная рукоять фонаря врезалась в плоть мужчины уже не с хрустом, а с каким-то тошнотворным чавканьем, будто отбивали сырое мясо. Но, тем не менее, незнакомец продолжал цепляться за дверцу и издавать жуткие булькающие звуки, в которых угадывалось одно слово: «мухи».

– Мне никак, Витя! Никак! – в отчаянии крикнула Катя. – Он держится!

– Бей по рукам!

Катя, всхлипывая от ужаса и отвращения, рубанула по брезентовой рукавице. Снова раздался хруст, рука дернулась, но дверцу не отпустила. Катя ударила еще раз. Потом еще и еще… Виктор обернулся. Это было самое настоящее безумие. Пальцы незнакомца наверняка были раздроблены вдрызг, смяты, расплющены. Но тот каким-то непостижимым образом продолжал цепляться за дверь.

Прошла целая вечность, прежде чем одна из рук, наконец, соскользнула с края дверцы. Катя издала победный вопль. Заглушая его, послышался полный ненависти вой:

– Сука! Она все равно сожрет т-т-тебя!

Вместо ответа девушка нанесла очередной удар.

Виктор теперь не отрываясь смотрел на дорогу. Позади чуть справа слышались крики, хруст ломающихся костей, завывания незнакомца, но Виктор запретил себе даже думать об этих звуках. Ему в голову пришла идея, рискованная идея, но, похоже, это был их единственный шанс. Оставалось только молиться, чтобы нужный момент наступил раньше, чем Катя выдохнется.

– Витя! – крикнула девушка. – Ну сделай же что-нибудь!

В ее голосе слышалась паника. Неудивительно, учитывая, что ей приходится делать. Виктор стиснул зубы. «Ну лее, ну же, – твердил он про себя. – Давай, появись, наконец! Появись, в бога душу мать! Где-то здесь, где-то здесь»… Краем глаза он заметил, что незнакомец снова просунул башку в окно. И черт знает, как ему это удалось с измочаленными в кашу руками.

– Витя, я больше не могу! Он все еще здесь!

И тут Виктор увидел то, что хотел – дерево, росшее почти на дороге. Он хорошо помнил его. Два года назад эта ольха оставила отметину на борту его машины. Коле давно говорили, чтобы он спилил ее, но у того все не доходили руки.

«И слава богу, что не доходили», – подумал Виктор и крикнул во все горло:

– Катя, держись!

Он бросил машину вправо, пытаясь сделать так, чтобы борт прошел впритирку с деревом. На такой дороге это было почти самоубийством.

Раздался рвущий уши скрежет и сразу за ним – глухой удар. Точнее, два удара. Первый – от соприкосновения человеческого тела с деревом, второй – с задним крылом. Виктор вдавил газ в пол и машина, взревев, рванулась вперед.

Несколько минут он слушал рычание мотора и судорожные всхлипывания Кати, которая так и продолжала стоять на коленях, опершись на спинку сиденья. Рук в брезентовых рукавицах на двери не было.

На Виктора навалилась смертельная усталость. В висках тяжело пульсировала кровь, колени противно дрожали, во всем теле чувствовалась убийственная слабость. Приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы удержать руки на руле. Он вспомнил тот вечер, когда нашел жену мертвой. Такое же состояние было и тогда. Ему пришлось опуститься на холодный кафельный пол ванной, чтобы не упасть.

Он услышал тихий стон и посмотрел на девушку, ожидая увидеть ее в полуобморочном состоянии. Но лицо девушки оказалось вовсе не усталым. Его перекосило от ужаса, а взгляд, устремленный в заднее стекло, был взглядом приговоренного к смерти, наблюдающего за приготовлениями к собственной казни. Виктор обеспокоенно глянул в зеркало. И явственно почувствовал, как внутренности превращаются в холодный скользкий комок.

По дороге за ними ковыляла фигура в светло-сером плаще. И ковыляла на удивление быстро.

«Господи, – подумал Виктор, – неужели это никогда не кончится?»

И нажал на газ.

Глава 6

Сергей дернулся в кресле, будто через него пропустили электрический заряд. Дернулся и открыл глаза. Сначала он не мог понять, где находится. Бессмысленно таращился в темноту и хватал ртом воздух. Сердце бултыхалось где-то в животе, со скоростью двести тысяч бултыханий в секунду. Мочевой пузырь настоятельно требовал как-то уменьшить внутреннее давление на свои стенки.

Постепенно, очень медленно, будто Сергей поднимался с большой глубины, сознание стало проясняться. Не последнюю роль в этом сыграл резкий кислый запах рвотных масс, который, казалось пропитал весь мир. От него кружилась голова. Во рту стоял такой привкус, будто Сергей сожрал дохлую крысу. Безумно хотелось пить, язык распух и был шершавым, словно его обмотали наждачной бумагой. Шея затекла от долгого сидения в неудобной позе, и Сергею с трудом удалось оторвать голову от подголовника.

Блуждающий взгляд остановился на огоньках приборной панели. Машина. Он сидит в машине. Ну, конечно, вот руль, вот рычаг переключения скоростей с допотопным набалдашником в виде розочки в оргстекле. Никакого леса, никаких мальчишек, никаких велосипедов, никаких… Здесь воспоминания о сне (ну, конечно, ведь это был всего лишь сон, не так ли?) обрывались.

– Что за хня? – сказал Сергей, и не узнал собственного голоса.

Он поморщился от запаха, стоявшего в салоне, и открыл дверцу. В машину ворвался свежий ночной воздух. После нескольких глубоких вдохов, туман в голове рассеялся окончательно. Да, он ездил встречать друзей, не встретил и решил возвращаться в деревню. Кажется, напился. По дороге ему стало плохо. Ни с того ни с сего. Можно сказать, вырубило на ровном месте. И ему приснился какой-то сумасшедший сон. Жуткий сон, если уж совсем честно. Стопроцентный ночной кошмар. Что именно в нем было ужасного, вспомнить Сергей уже не мог, как ни пытался. Смутные образы стремительно таяли, превращались в блеклые тени, и исчезали из памяти, оставляя после себя дурное послевкусие.