Женское нестроение - О ревности

Александр Валентинович Амфитеатров

О ревности

I

Убійство въ Царскомъ Сел? баронессою Врангель сестры своей, Чернобаевскій процессъ въ Москв? и р?чи и ходатайства женскаго конгресса въ Париж? заставили печать и общество снова разговориться на тему о ревности, мирно спавшую въ архив? чуть ли не со временъ «Крейцеровой сонаты».

Признаюсь откровенно. Говоря о ревности, я буду писать о чувств?, мн? совершенно неизв?стномъ, которое я могу вообразить себ? лишь вчуж?, отвлеченно, по конфиденціямъ добрыхъ друзей и знакомыхъ изъ разряда Отелло, да по романическимъ книжкамъ съ исторіями о ревности или съ анализомъ ея психологіи. Я, словомъ, знаю, что есть такое скверное чувство въ разряд? страстей челов?ческихъ – ревность, знаю, какъ она выражается вн?шнимъ образомъ въ поступкахъ челов?ческихъ, понимаю ея источники и мотивы; но р?шительно не въ состояніи вообразить ее въ субъективномъ прим?неніи. Мн? никогда не случалось ревноватъ, – думаю, что и не случится, разв? что къ дряхлой старости натура челов?ка, говорятъ, иной разъ м?няется до корня, и удовольствіе испытать муки Отелло или Позднышева сохранено для меня благод?тельною природою л?тъ на 70–75. Но старческая ревность, обыкновенно, относится къ разряду комическихъ явленій жизни, a не трагическихъ; она обычный сюжетъ для водевиля, но р?дко возвышается до трагедіи. Такъ что удивить міръ ревнивымъ злод?йствомъ я, кажется, пропустилъ вс? сроки. такимъ образомъ, могу говорить о ревности – «какъ старый дъякъ, въ приказахъ пос?д?лый, добру и злу внимая равяодушно, не в?дая ни жалости, ни гн?ва».

Прошу извиненія за субъективный и даже автобіографическій тонъ выше напечатанныхъ строкъ. Но такія сомнительныя, неопред?ленныя чувства, какъ ревность, всегда анализируются y насъ въ субъективной прим?рк?. Читаешь разсужденія о ревности россійскихъ Платоновъ и – такъ и видишь въ промежутк? общихъ фразъ, обвиняющихъ или оправдывающихъ, глядя по уб?жденіямъ автора, какъ онъ мысленно прикидываетъ теорію на свой личный практическій салтыкъ:

– A что, молъ, если бы сбрендила моя Марья Ивановна?! О!!!..

И точки. Много много выразительно-кровавыхъ точекъ. Или наоборотъ:

– A вотъ, кабы отъ меня сб?жала Пульхерія Андреевна, – ужъ показалъ бы я міру, какъ гуманно и рыцарски долженъ относиться къ подобнымъ происшествіямъ истинно интеллигентный и порядочный челов?къ.

– Ахъ, если бы онъ изм?нилъ мн?, я бы убила ero!.. ее!.. вс?хъ!!!

– A я… я пожертвовала бы собою для ихъ счастія и потомъ… умерла бы!

Мн? кажется, что сильное развитіе половой ревности въ нашемъ современномъ обществ?, – a развитія этого отрицать нельзя, – происходитъ отъ романической привычки уд?лять ей вниманія гораздо больше, ч?мъ она того заслуживаетъ, a вниманія больше заслугъ уд?ляется ей по романическому же предразсудку считать ревность чувствомъ возвышеннымъ, благороднымъ, украшающимъ любовь и представляющимъ непрем?нный ея признакъ, чуть не доказательство ея истинности.

Кому не случалось слышать жалобъ отъ женъ, сомн?вающихся, любятъ ли ихъ мужья, потому что:

– Что же это? За мною вс? ухаживаютъ, я кокетничаю направо и нал?во, a ему – что ст?н? горохъ: хоть бы зам?чаніе сд?лалъ, хотя бы поморщился… Значитъ, онъ не боится потерять меня для другого! Значитъ, я ему – «все равно!» Значитъ, онъ меня не любитъ! О, я несчастная! Или, наоборотъ, дикихъ и глупыхъ восторговъ:

– Ахъ? душка! какъ онъ меня любятъ, какъ любитъ! Иванъ Ивановичъ всего лишь т?мъ и провинился, что за?халъ къ намъ въ непріемный часъ, a я все-таки его приняла… Ну, и досталось же мн?! буду помнить! Чуть не убилъ, – право: ты, говоритъ, такая, ты, говоритъ, сякая… Едва-едва отговорила его не вызывать Ивана Ивановича на дуэль. Просто, – тигръ какой-то!

Изв?стенъ трагикомическій разсказъ Герберштейна, им?ющій уже почтенную давность четырехъ в?ковъ, о русской дам?, на которой жедился н?мчинъ. Супруги жили счастливо, но молодая думала, что она несчастна, и плакала горькими слезами, потому что мужъ ее не колотилъ.

– Вс? мужья бьютъ своихъ женъ, a ты не бьешь, – значитъ, я теб? не люба! ты другую любишь.

Н?мецъ, изумленный столь странною логикою супружескихъ отношеній, долгое время уклонялся отъ доказательствъ своей н?жности чрезъ посредство побоевъ. Но, наконецъ, жена его такъ одол?ла, что онъ р?шилъ: «съ волками жить, по-волчьи выть», – и отдулъ благов?рную разъ, другой, третій, къ полному ея удовольствію. Потому-ли, что н?мецъ, какъ н?мецъ, любилъ все д?лать аккуратно, и, ужъ если взялся бить, то билъ на сов?сть; потому ли, что, ознакомясь съ новымъ спортомъ, вошелъ во вкусъ и сталъ упражняться въ немъ до чрезм?рнаго усердія, – только жена н?мца вскор? захир?ла и умерла. A н?мцу отрубили голову

Современное стремленіе женщины быть «интересно»-ревнуемою вполн? сродни этому среднев?ковому влеченію быть битою по любви. И, если смотр?ть въ корень, оно не мен?е унизительно для женщины, ч?мъ то, старинное, потому, что въ немъ, со стороны женшины, громко звучитъ то же странное, страдальческое желаніе сознавать себя вещью, собственностью мужчины, что въ среднев?ковыхъ просьбахъ о побояхъ.

– Хочу страданіемъ познать, что я твоя! – такова логика жены Герберштейнова н?мца.

– Обрати въ адъ подозр?ній и мою, и свою жизнь, – тогда я сознаю, что я твоя! – такова логика современныхъ охотницъ до трагедій ревности. Для нихъ любовь прежде всего является ч?мъ-то въ род? «наказанія на душ?», какъ для дуры эпохи Герберштейна была она наказаніемъ на т?л?.

Романтическая эпоха, когда ревность, въ качеств? сильной страсти, порождающей эффектныя эмоціи, была особенно въ чести, прославляемая, какъ чувство, хотя мрачно-губительное, но прекрасное благородное, навязала потомству предразсудки эти съ необычайною прочностью. Я зналъ и знаю весьма многихъ мужчинъ, совс?мъ не ревнивыхъ по существу, которые искренно стыдились отсутствія въ нихъ этой способности и – за неим?ніемъ гербовой, писали на простой: играли въ ревность, притворялись ревнивцами, при чемъ инымъ удавалось и въ самомъ д?л? ув?рить себя, будто они ревнивы. Ув?рить не только до громкихъ и страшныхъ словъ, но и до н?которыхъ д?яній даже уголовнаго характера, въ которыхъ потомъ они мало, что горько раскаивались, но и прямо и откровенно обвиняли себя: сдуру сд?лалъ! самъ не знаю, зач?мъ! Предразсудокъ о «порядочности» ревности создаетъ весьма частое театральничанье ревностью. Имъ полны романы мальчишекъ, – «на зар? туманной юности». Боже мой! да кто же изъ насъ не вспомнитъ, какъ въ 18–20 л?тъ онъ гримировался Отелло предъ какою-нибудь Анною, Марьею, Лидіей, Клавдіей и т. д. Простите за опять субъективные «реминисансы». Я, наприм?ръ, впервые въ жизни очутился въ Петербург?, на двадцатомъ году жизни, потому что жестокая «она» вышла замужъ за военнаго офицера, и я всеконечно не могъ! не могъ!! не могъ!!! оставаться съ «нею» въ одномъ город?, дышать однимъ воздухомъ… И я у?халъ въ Петербургъ, разыгравъ такія сцены отчаянія, что просто Сальвини вс? пальчики перец?ловалъ бы, a главное, и самого себя стараясь держать въ глубокомъ уб?жденіи, что я д?йствительно несчастенъ, и жизнь моя разбита, и вс? св?тила потускли, и вс? радуги померкли. И ужасно злился на себя, когда, сквозь это театральничавье, вдругъ начинали мелькать настоящія-то молодыя мысли: – A хорошо въ Петербург? будетъ въ театръ сходить, Савину посмотр?ть! a улицы-то, говорятъ, въ Петербург? чястыя, a дома-то огромные! «М?днаго всадника» увижу, Эрмитажъ. Славно!.. И старался хмуриться еще мрачн?е, дабы окружающіе не зам?тили паденія барометра моихъ чувствъ и не ум?рили, въ соотв?тственномъ отвошеніи своего ко мн? сочувствія. Но въ вагон?, едва по?здъ двинулся, мн? вдругъ стало такъ мило и весело, что я ?ду въ Петербургъ, что я чуть-чуть не подскакивалъ на скамъ?… Объ «изм?нниц?» и по дорог?, и въ Питер? я ни разу не вспомнилъ, провелъ время самымъ счастливымъ и ут?шительнымъ образомъ, а, вернувшись въ Москву, едва не привалился на экзамен? по римскому праву y Богол?пова и, зубря лекціи, со злостью думалъ:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.