Русские – успешный народ. Как прирастала русская земля

И Иван Малинов, вернувшийся с рубежа домой, не нашел никого и ничего. И с этой пропастью в душе, с саднящей раной в сердце, он должен был жить еще годы и годы, пока милосердный Бог не прибирал и его.

А вот сведения из ведомости о татарском погроме Белгородского полка в 1680 г.

В конце января «крымский хан с ордами перешли вал», разорил на черте Белгород, Волхов, Вольный, Карпов, Хотмыжск, за чертой Золочев, Олшанск и еще десяток городков и сел.

«Всего в Белгороде и Белгородском уезде в полон взято и побито и сгорело четыреста семнадцать человек. Женскаго полу с триста шестьдесят восемь человек…

И всего взято и побито и что позжено всяких чинов людей с женами и с детьми семьсот восемьдесят пят человек.

А в том числе у них недорослей[129]… трех лет шестнадцать человек, двух лет пять человек, году шесть человек, полугоду два человека. Женска полу… пяти лет одиннадцать, четырех лет тринадцать, трех лет двенадцать, двух лет девять, году шесть, полугоду два.

Всего недорослей двести девяносто четыре человека…»

Далее приводятся данные по Волхову Карпову и Карповскому уезду, Хотмыжску и Хотмыжскому уезду, Вольному и Вольнов-скому уезду, Ахтырскому и Колонтаевскому уездам и другим городам и уездам.

«Всего взято и побито и позжено в приход воинских людей Крымскаго хана с ордами в Белгороде и в иных городах, которые писаны в сих книгах выше сего… руских людей и черкас и жен и детей и всяких чинов людей три тысячи двести пятьдесят восемь человек.

Да в том числе… семи лет тридцать шесть человек, шести лет тридцать человек, пяти лет тридцать семь человек, четырех лет двадцать два человека, трех лет пятьдесят два человека, двух лет двадцать два человека, году девятнадцать, полугоду шесть человек.

Всего недорослей мужеска пола 443 человека. Да женска полу… семи лет 27, шести лет тридцать, пяти лет тридцать четыре, четырех лет лет 41, трех лет тридцать семь, двух лет девятнадцать, году одинадцать, полугоду шесть человек. Всего 397.

И всего недорослей мужска и женска полу восемьсот сорок человек».[130]

Пусть простит меня читатель за столь длинные цитаты. (Я привел далеко не все сведения, вскрывающие «анатомию обычного набега». Степные хищники сожгли дома, церкви, увели скот, увезли хлебные припасы и даже ульи с пчелами, истребили все, что нельзя утащить с собой.) Я лишь слегка приоткрыл масштабы исторического страдания России и ее фронтира.

Автор этой книги нисколько не склонен приписывать какому-либо племени врожденную жестокость. Те же европейцы, кичащиеся то своей просвещенностью, то склонностью к порядку, то демократичностью, запятнали свою историю постоянным хищничеством. В Средневековье «цивилизованные европейцы» вырезали целые города, а в Новое время методично истребляли целые народы. Но русская культура, вера и государственность неизменно отвергали уничтожение по конфессиональному, этническому или экономическому признаку. Попадая под влияние нашей культуры, тот же кочевой варвар менял свои привычки, а его сын уже был вполне русским человеком.

Либералы, взявшиеся писать и говорить о нашей истории, легко пробегают мимо русского фронтира XVI–XIX вв. и, уж конечно, не замечают его жертвенной роли. Пожалеть младенца можно лишь тогда, когда его каким-то образом причислили к «жертвам царизма». Тут будет политический смак и либеральное удовлетворение. А если младенца сжег, утопил или рассек саблей степной или горный «борец против самодержавия», то и вспоминать тут нечего. Мягок снаружи, но суров внутри российский либерал.

Не могу не привести слова виднейшего исследователя русской колонизации Любавского, написанные, кстати, в 1918 г., когда, казалось, Россия рухнула навсегда. Что предоставило русскому народу право обладания житницей, бывшей когда-то Диким полем?

«Неустанное, но осторожное движение вперед, укрепление каждой приобретенной позиции, живое чувство своей народности, не позволявшее отдавать своих в обиду, чувство государственности, обусловливавшее выносливость в несении тягостей, налагаемых государством, и личных жертв. Примитивны были средства борьбы наших предков, несовершенно их вооружение, но закален был борьбою за существование их дух, тверда воля, крепка любовь, к своей стране, к своему племени… И с чувством великого нравственного облегчения следишь за тем, что усилия и жертвы Руси не остаются бесплодными».[131]

Действительно, жертвы не были напрасными. Покоряя и распахивая Дикое поле, мы пришли в конце концов туда, откуда веками к нам приходили деятели «набеговой экономики», грабя и сжигая наши жилища, обрекая нас на голодную и холодную смерть, захватывая наших детей в рабство. Пришли, чтобы возделывать землю и участвовать в мировой торговле.

Как пишет английский историк Тойнби, русский ответ на сокрушительный напор кочевников Великой степи «представлял собой эволюцию нового образа жизни и новой социальной организации, что позволило впервые за всю историю цивилизации оседлому обществу не просто выстоять в борьбе против евразийских кочевников и даже не просто побить их (как когда-то побил Тамерлан), но и достичь действительно победы, завоевав номадические земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав в конце концов кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища – в оседлые деревни».[132]

С XVIII в. степной вопрос окончательно превратился в вопрос борьбы с Турцией, в так называемый восточный вопрос («восточный» он, в общем, для европейцев, а для русских скорее «южный»). С ослаблением и исчезновением кочевых государственных образований в степной полосе от Дуная до Волги Россия все более входила в прямое столкновение с Османской империей, самым сильным и устойчивым из всех государств, созданных кочевниками. Султанская сверхдержава занимала огромные пространства в Африке, Европе и Азии. Черное море являлось «турецким озером», османский флот господствовал на значительной части Средиземноморья, османские купцы бороздили Индийский океан от Танганьики до Явы. Представляя собой огромный рабовладельческий рынок, Османская империя формировала набеговую экономику на всей своей периферии. Блистательная Порта осуществляла власть над христианскими «райя» (дословный перевод – стадо) террористическими методами, вгрызаясь в их биологию и беря «налог кровью». Спастись от этого можно было, лишь изменив вере отцов.

О богатствах султанов свидетельствует невероятная по тем временам сумма в 34 млн дукатов, найденная в покоях умершего в 1730 г. властителя Ахмеда III.[133]

Замечательным ноу-хау султанов стало то, что они «управляли империей с помощью обученных рабов, и это стало залогом продолжительности их правления и мощи режима».[134]

Лучшая часть турецкой армии, янычары (yeni ceri – молодые воины), также состояла из рабов, еще в малолетстве отобранных у христианских родителей и подвергшихся изощренной психологической обработке при помощи учителей из исламских духовных орденов.

Своеобразный естественный отбор – претендент на трон должен был непременно истребить своих братьев – делал султанскую власть весьма устойчивой…

Вот уже наш флот освоился на Балтике, русские поселения возникают на берегах Тихого океана, промысловики подплывают к Северной Америке, но крестьянин на Донце и Днепре не забывает об аркане и сабле кочевника. Подданные и вассалы турецкого султана все еще ведут ясырь из Киевской, Полтавской, Харьковской, Воронежской, Пензенской губерний. Нет покоя для земледельческого труда на Дону и Тереке, где любая оседлость может стать в любой момент добычей огня и стали. Степной наездник не дает поднять русский парус на Черном море.

Однако страна вышла из реформ Петра I – безусловно стоящих на хозяйственных достижениях предшествующего времени – с сильной регулярной армией, с уральской металлургией.

Сейчас принято «шпынять» первого российского императора. Почин дал Ключевский, приведший в качестве положительного примера Венецианскую республику. Дескать, можно было развиваться припеваючи, веселясь на карнавалах, не отягощая общество внешнеполитическими задачами. Пример очень удачный, только не в том смысле, в каком полагал классик. Венеция была по сути большой торговой корпорацией, которая поднялась на посреднической торговле между Левантом и Европой, не брезгуя и перепродажей рабов, захваченных монгольской ордой, да и самостоятельным грабежом в особо крупных размерах, как было в Константинополе в 1204 г. Имея такого сорта доходы, можно было и поплясать на карнавалах. И пусть Венеция обладала мощными финансами и флотом, что позволило ей захватить ряд островов и Далмацию, представить ее решающей какие-то большие задачи на материке просто невозможно.

Не годилась в качестве примера и Англия, которая воевала на европейском континенте в основном своими деньгами, а не солдатами. Как отмечал Бродель: «Блистательная Англия вела свои войны издалека, спасаемая островным положением и размерами субсидий, которые она раздавала своим союзникам».[135]

Россия же должна была сама биться и за выход к морям, и за овладение континентальным простором, и за покой для мирного земледельческого труда. Для этого ей была нужна большая армия. А ввиду скудости государственных средств еще и дешевая. Большая дешевая армия требовала постоянной рекрутской повинности.

Неудачный Прутский поход был первым в длительной серии войн России против Османской империи, растянувшихся на два века. И в ходе войн, и в мирных паузах государству пришлось создавать тыл для армии, осваивая причерноморские и предкавказские степи.

В 1713 г. началось строительство оборонительной линии вдоль реки Орели, притока Днепра, и Береки, притока Донца (в 1731 г. она получила название Украинской). На ней планировалось создать 17 крепостей и множество редутов.[136] Постройка была связана с переходом в 1711 г. Запорожья под власть Турции. Поселенные на черте ландмилицейские полки набирались из бедных дворян и однодворцев Белгородской черты. (К числу однодворцев относились потомки служилого населения на старых чертах, в том числе помещики, не имевшие крестьян.[137])

На новой линии однодворцы получили земельные наделы, но вместо исполнения рекрутской повинности служили в линейных гарнизонах, работали на постройке и ремонте укреплений.[138]

Русско-турецкая война 1736–1739 гг. хотя и считается историками неуспешной, стала переломом в борьбе со степью.

Началась война после того, как султан потребовал от России пропустить 70-тысячную крымскую орду через русские владения в Закавказье, где Турция конфликтовала с Персией. Турецкое требование поддержал и британский посланник в Стамбуле: ну дайте же транзитную визу крымским туристам. Россия за предыдущие два века хорошо узнала, как проходят транзиты крымцев, и вежливо отказалась.

Генералы Анны Иоанновны поставили себе первоочередной задачей взятие Азова.

Нынешний заштатный городишко был тогда грозной турецкой крепостью, державшей в страхе всю южную окраину России, базой для набегов, невольничьим рынком и портом, через который шло оружие.

Гарнизон Азова был невелик, но опирался на силы Крымского ханства, ногайских и черкесских племен, обитающих в западной части Кавказа, на Кубани.

Гости из этого края стали наведываться на Русь гораздо раньше, чем увидели у себя штык и саблю русского воина. Малые Ногаи были постоянными участниками крымско-татарских нашествий XVI–XVII вв. В начале XVIII в. кубанские татары (ногаи и черкесы) «брали людей в полон и скот отгоняли» вплоть до Саратова.[139] В 1711 г. ногайское войско с Кубани во главе с Чан-Арасланом ходило в Саратовский и Пензенский уезды громить русские села – на обратном пути казанскому губернатору П. Апраксину, по счастью, удалось перехватить его и отбить полон.[140]

А в 1736 г. ногаи переправились через Дон в районе Кумшацкой станицы, сожгли ее и, рассыпавшись по соседним селениям, хватали в плен женщин и детей, угоняли скот. Затем с богатой добычей и в полном удовлетворении вернулись в свои закубанские кочевья. Большинство казаков в это время находилось в дальнем походе.

На следующий год донцы во главе с атаманом Фроловым выступили на Кубань в числе 9,5 тыс. конных и пеших, с пушками и мортирами. На реке Ее к казакам присоединился калмыцкий тайши Дундук-Омбо с 40-тысячной ордой, чьи становища располагались тогда на реке Егорлык, – дипломаты императрицы Анны Иоанновны недавно приняли его в российское подданство. Степь была ногаями выжжена, и до Кубани добралось лишь 5 тыс. самых «доброконных» казаков. Вместе с калмыцкими воинами казаки переправились на левый берег Кубани и прошли до ее устья, учинив врагам повсеместный разгром.[141]

От кубанского устья донцы вернулись домой, а калмыки еще два раза прошлись по ногаям в чингисхановом стиле.

В ходе этих походов были взяты турецкие крепости на Таманском полуострове, следом пал и Азов.

Во время войны быстрыми темпами шло покорение Дикого поля, главного врага русских войск. Ударно достраивалась Украинская оборонительная линия – 300-километровая полоса укреплений между Донцом и местом впадения Орели в Днепр.

Прусский офицер на русской службе Х.-К. Манштейн писал, что «она простирается более чем на 100 французских лье, и на этом протяжении выстроено до пятнадцати крепостей, снабженных хорошим земляным бруствером, штурмфалами, наполненным водой рвом, гласисом и контрэскарпом с палисадом. В промежутках крепостей, по всей линии, устроены надежные редуты и реданы[142]».

Численность ландмилиции на линии была доведена до 20 регулярных полков. В 1736 г. решением фельдмаршала Миниха их преобразовали в конные и назвали Украинским ландмилицион-ным корпусом. По мнению Манштейна, белгородские и курские однодворцы, служившие в ландмилиции, являлись «прекраснейшим войском в России».

Кстати, строительство линии вызвало недовольство со стороны малороссийских дворян, потомков казачьей старшины. Работавшие на старшину простые казаки теперь воздвигали укрепления, а часть дворянских земель перешла ландмилиционерам…

С постройкой Украинской линии крымские татары лишились многих дорог, которые вели их в Южную Россию. В то же время степь все еще оставалась главным союзником Крымского ханства. Настоящим оружием массового поражения были поджоги степи. Из-за раскаленного воздуха и дыма люди и лошади русского войска оказывались как в печи. Тот, кто спасся от огня и удушья, мог затем погибнуть от жажды и голода. После падежа коней русская армия становилась крайне уязвимой перед внезапными нападениями крымской конницы.

Южнее Орели оседлости уже не было, за исключением редких поселений в речных плавнях – их обитатели жили речными промыслами. Южнее реки Самары не было и лесов. «Можно пройти, – пишет Манштейн, участник походов Миниха, – 15 и 20 верст и не встретить ни одного куста, ни малейшего ручейка; вот почему надо было тащить дрова с одной стоянки на другую…»

Однако русская армия все же преодолела степи, опираясь на цепи спешно выстроенных редутов, соединивших ее с Украинской линией, и дважды входила в Крым.

Калмыки и донские казаки рассыпались по всему полуострову для захвата добычи. Грабительское ханство прочувствовало на своей шкуре, что такое настоящий набег.

Но на море все еще господствовал турецкий флот, организовать снабжение русской армии по растянутым сухопутным коммуникациям оказалось невозможно.

Несмотря на формальную бесплодность русских операций в Крыму – войска в итоге покинули полуостров, – ханским силам было уже не до помощи кубанским союзникам.

По условиям Белградского мира Россия получала крепость Азов, бывшую ключом к Западному Кавказу. Малая и Большая Кабарда, то есть центр Северного Кавказа, объявлялись нейтральными.

Русские потери, связанные с войной, в первую очередь санитарные, были огромны, но стало ясно, что господству турок на Черном и Азовском морях подходит конец. На Дону и Днепре действовали речные флотилии – русские готовились выйти в море. Крымское ханство было отрезано от кубанских ногаев.

Де-факто по результатам войны к России был присоединен огромный кусок Дикого поля к востоку от Днепра – вдоль Украинской линии, от реки Орели до реки Самары и от Донца до истоков Миуса. Назвали его СлавяноСербией – в честь поселившихся здесь вместе со своими дружинами сербских полковников Шевича и Прерадовича.

При императрице Елизавете Петровне русские присоединили еще одну область Дикого поля, к западу от Днепра, до реки Синюхи, бывшей границей с Польшей. Она получила название Новая Сербия (с 1764 г. Новороссийская губерния) благодаря пришедшим сюда из Австрии братьям-славянам во главе с полковником Иваном Хорватом.

В этих двух «сербиях» возникают Новосербское и Славяносербское поселения, Бахмут, Константиноград, крепости Булевская и Св. Елизаветы – Елисаветград (современный Кировоград).[143]

В отличие от последующей екатерининской эпохи, правительство раздавало здесь земли под поместья небольшими участками, типичными для Московской Руси.

Крестьяне старого Черноземья все еще были достаточно зажиточны и не очень легки на переселение в новый степной край России. Так, на двор государственных крестьян в Курской губернии около 1750 г. приходилось в среднем 5 лошадей, 5 коров и зерновой сбор в 300 пудов. В 1765 г. в Острожском уезде Воронежской губернии у крестьян-середняков в хлевах жевало сено по 5-15 коров, у зажиточных – 15–50.

Население края пополнялось из более отдаленных земель.

Сюда шел «отход» крестьян Нечерноземья, которые нанимались на работы к помещикам, однодворцам и казакам. Вслед за «отходом» часто происходило и переселение. Богатые землевладельцы привлекали крестьян низкими оброками и большими наделами. Аппетит помещика совпадал с желанием мужика найти тучную землю на юге. Если даже крестьянин сбегал от владельца на малой родине, то новороссийские власти никогда не выдавали обратно столь важных для них новых жителей.

В 1750-х гг. правительство вызывало староверов из Польши и Турции, отводя им земли в окрестностях Елисаветграда. Много старообрядческих слобод возникло в Бахмутском уезде.[144]

Существенным элементом при заселении нового края стали выходцы с Балкан. С 1752 по 1762 г. правительством была истрачена на сербскую колонизацию огромная по тем временам сумма в 700 тыс. руб.

Сербы и черногорцы в Новой Сербии действительно селились. Однако большинство переселенцев лишь выдавали себя за сербов: румыны, болгары, валахи (румыны), выходцы из Польши, как мелкие шляхтичи, так и беглые кметы.

Служить настоящие и фальшивые сербы должны были в иррегулярных гусарских полках, за что получали земли в потомственное владение, денежное жалованье, беспошлинные промыслы и торговлю.

Крепкий толчок к развитию торговой, промышленной и ремесленной деятельности нового края дали греки. В Елисаветграде, месте действия постоянной ярмарки, они составили около половины населения.

На российской стороне реки Синюхи возникли села Цыбулев и Архангельск (позднее – Новоархангельск), а также были поставлены укрепления для защиты от набегов окончательно одичавшей польской шляхты. В 1752 г. там имелось 4 тыс. дворов, принадлежавших казакам и беглым холопам из Польши.

Хотя установившийся в постпетровское время режим дворяновластия привел к углублению крепостных отношений в частных интересах землевладельцев, это пока мало затрагивало новый степной край России – здесь преобладали государственные крестьяне, казаки и однодворцы.

С 1719 по 1744 г. население недавнего Дикого поля увеличилось с 2,1 млн до 4,2 млн человек, а в 1762 г. сравнялось по численности с населением старого центра, составив 6 млн человек.[145]

Начало русско-турецкой войны 1768–1774 гг. продемонстрировало тесную связь восточного и западного вопросов для России. Французский дипломатический агент уговорил польскую Барскую конфедерацию, ведущую борьбу с русскими войсками, уступить османам Волынь и Подолию – в обмен на выступление Турции против России. Порта заключила русского посла в крепость и предъявила России кучу претензий, в том числе и по поводу ограничений польских «вольностей».

В ходе войны в 1769 г. состоялся последний крупный набег крымского хана на русские земли, на Новую Сербию, жертвами которого стали более 20 тыс. человек. Что интересно, набег проходил практически на глазах французского посланника в Бахчисарае барона де Тотта. Просвещенный европеец, называвший хана «татарским Монтескье», превращал в шутки подробности насилия над пленницами.[146]

Несмотря на поддержку Франции и действия Барской конфедерации (от которых больше всего пострадало православное население Речи Посполитой), Турция потерпела поражение.

Военные победы русских были прямым следствием упорного освоения степей и движения фронтира к югу. Возникавшие поселения составляли естественный тыл русской армии.

Согласно Кючук-Кайнарджийскому мирному трактату, русско-турецкая граница на Западном Кавказе устанавливалась по реке Кубань. Крымское ханство политически отделялось от Османской империи. К России переходила часть черноморского побережья между Днепром и Бугом, а также Большая и Малая Кабарда.[147]

Пункт 2 артикула 16 данного трактата обязывал турок разрешить беспрепятственный выезд из Турции христианских семей со всем имуществом. Это сыграет немалую роль в колонизации российского Причерноморья.

Трактат накладывал на Османское государство многочисленные обязательства по гуманизации его отношения к христианским подданным. Заметим, что ни Франция, ни Англия, имевшие на турков большое влияние, даже не пытались как-то оградить от произвола и постоянного насилия жизнь христианских «райя».

Трактат открывал Черное и Азовское моря, как и Черноморские проливы для свободного плавания российского флота.

В 1785 г. был утвержден первый штат Черноморского флота. Россия стала черноморской державой и в военном, и в торговом плане.

С созданием Черноморского флота существование Крымского ханства теряло свой внутренний смысл – крымцы более не могли бы сбыть ни одного раба туркам.

Следствием победоносной войны было заключение в Георгиевской крепости договора о протекторате с Картли-Кахетией. 26 января 1784 г. царь Ираклий II и грузинский народ в тифлисском Сионском соборе принесли присягу на вечное подданство российской государыне.

Следствием Кючук-Кайнарджийского мира был переход под контроль России всего Днепровского водного пути – вернулись времена князя Игоря.

Россия могла приступить к освоению Южного Причерноморья (позднее составившего части Херсонской и Екатеринославской губерний) и побережья Азовского моря – все это получило многообещающее название Новороссия.

Несмотря на то что это был юг, он весьма отличался от того средиземноморского юга, который был известен европейцам, что они охотно отмечали в свои путевых заметках.

Климат Причерноморья XVII–XVIII вв. характеризовался резкой континентальностью, напоминая современный североказахстанский.

Зимой здесь нередко свирепствовали морозы. Боплан описывал их с непритворным ужасом: «Обыкновенно стужа охватывает человека вдруг и с такой силою, что без предосторожностей невозможно избежать смерти».

Осталось описание очаковских холодов: 13 октября (по старому стилю) выпал большой снег, 7 ноября началась настоящая зима с метелями, убийственная для скота, не имевшего теплого хлева, а накануне 12 июня мороз убил огородные овощи.

Быстрое испарение почвенных вод из-за сухих ветров было причиной частых засух.

Засушливыми оказались черноморские берега от Днепра до Днестра. Родники и колодцы в юго-восточной части Новороссийского края находились только у речных берегов, в степи их не было, поэтому и дороги проходили лишь возле рек.

Летом вся трава в степи выгорала, и она обращалась в пустыню. Если не случалось сильной засухи, то растительность истреблялась саранчой.

Цитата из изрядно напуганного Боплана: «Саранча летит не тысячами, не миллионами, но тучами, занимая пространство на 5 или 6 миль в длину и 2 или 3 мили в ширину… она пожирает хлеб еще на корне и траву на лугах…»

А реки были, по словам Боплана, богаты на другие «дары природы»: «Берега днепровские замечательны бесчисленным количеством мошек… в полдень являются большие, величиной в дюйм, нападают на лошадей и кусают до крови…»

Укушенный насекомым француз получил такую опухоль на лице, что почти не мог видеть.

Чума гуляла по причерноморским степям тогда, когда в Европе о ней уже забыли.

Три большие реки, протекавшие через причерноморские степи, Днепр, Буг и Днестр, были перерезаны порогами, что делало судоходство возможным лишь ниже их. Речки, впадавшие в Днепр и Буг, оказались мелководны, непригодны для судоходства…

Еще во время войны в 1769 г. были образованы казачьи полки из воронежских и белгородских крестьян, переселившихся в Азов и Таганрог (крепость Троицкая). А в 1770 г. протянута Днепровская оборонительная линия – от впадения в Днепр Мокрой Московки к Азовскому морю по р. Берда и Конские Воды.

На ней встало 8 крепостей, последняя, Святого Петра, находилась близ места, где позднее появится Бердянск. Охраняли ее три казачьих полка, а первыми мирными поселенцами были отставные солдаты.

Благодаря ей поселения около Украинской линии стали глубоким тылом.

Еще большее значение для колонизации причерноморских степей имело присоединение Крыма к России (1783).

Если ранее оседлое население Причерноморья держалось речных берегов, где могло как-то укрыться от степных хищников, то теперь отправилось создавать земледельческие поселения в чистом поле.

В1784 г. начата была новая военная линия, призванная служить обороне уже не от крымцев, а от польских конфедератов, османов и кочевников Западного Причерноморья. Прошла она через место впадения Синюхи в Буг (позднее г. Ольвиополь), Ингула в Буг (здесь возникнет Николаев), Кинбурн, Херсон, крепость Днепровскую на Збурьевском лимане и крымские укрепления. Не все укрепления новой линии были отстроены до конца ввиду бюджетных дыр, свойственных екатерининскому времени, однако слава русского оружия уже устрашала противника более, чем крепостные стены.

При воцарении Екатерины II города на Слободской Украине были ограждены деревянными стенами с башнями, земляными валами и рвами.[148] А к концу ее царствования они совершенно потеряли военно-оборонительный характер. Осыпались их валы, заполнялись всяким мусором рвы, сгнивали деревянные стены. Город зачастую превращался в заурядное земледельческое поселение, село, слободу. На его сонных улочках вряд ли вспоминали, как еще тридцать лет назад гудел вестовой колокол и пели в воздухе смертоносные стрелы кочевников…

В 1778 г. был основан на Днепровском лимане первый русский черноморский порт Херсон, с крепостью и верфью. Через пару лет сюда уже приходили корабли за зерном, предназначенным для французских, итальянских, испанских портов.

Появление морских портов благоприятно подействовало на колонизацию степей – здесь стали создаваться крупные товарные хозяйства, сбывающие зерно на внешний рынок.

Сотрудник Потемкина купец Фалалеев в 1783 г. смог провести речными путями из Брянска в Херсон барки с железом и чугуном, а также провиантом.

В1784 г. прибыло 20 судов из Херсона в Марсель, 15 из Марселя в Херсон. Торговля велась также со Смирной, Ливорно, Мессиной и Александрией.

На херсонскую верфь нанимались плотники из далекого Олонца и с петербургской Охты, кузнецы-немцы из Москвы, работали здесь и солдаты, но за вознаграждение.

Примечания

1

Зона освоения новых территорий. Понятие, введенное американским историком Тернером.

2

Любавский М. К. Наступление на степь. М., 1918. С. 3, 4.

3

Соколовский П. А. Экономический быт земледельческого населения России и колонизация юговосточных степей. СПб., 1878. С. 1.

4

Клесов А. Откуда появились славяне и «индоевропейцы»? Ответ дает ДНК-генеалогия // Вестник РА ДНКГ. № 3. 2008.

5

Соколовский. С. 5.

6

Миклашевский И. Н. К истории хозяйственного быта Московского государства. М., 1894. С. 7.

7

Хроника Быховца. М., 1966 (http://www.vostlit.info/Texts/rus/Bychovec/ frametext3.htm).

8

Шмурло Е. Ф. Курс русской истории. Т. 2. СПб., 1999. С. 220.

9

Каргалов В. В. Русь и кочевники. М., 2004. С. 320.

10

Багалей Д. И. Очерки из истории колонизации и быта степной окраины Московского государства. М., 1887. С. 90

11

Багалей Д. И. Очерки из истории колонизации и быта степной окраины Московского государства. М., 1887. С. 90.

12

Гуревич Г. И. Лоция будущих открытий. М., 1989.

13

Цит. по: Керсновский А. А. История русской армии. М., 1994.