Проект «АнтиРоссия» - Заговор Горбачева и Ельцина. Кто стоял за хозяевами Кремля?

После поездки Б. Ельцина в Соединенные Штаты Америки, где он фактически выдал президенту Бушу секреты особой важности, поскольку СССР занимался разработкой новейших видов биологического оружия в нарушение Международной конвенции, запрещающей такую деятельность государствам, подписавшим Конвенцию, он больше уже не был так откровенным. Похоже, ему популярно разъяснили, что соблюдать закон «О государственной тайне» должны все граждане России, в том числе и ее Президент. Трагедия в Свердловске до сегодняшнего дня остается государственной тайной, вот почему во всех вышеприведенных документах болезнь, от которой погибли люди, называется «сибирская язва». Возможно, что возбудителем неизвестной болезни действительно был один из штаммов вируса сибирской язвы. Другие специалисты полагают, что, судя по симптомам, это была или Q-лихорадка, или лихорадка Марбурга.

К уголовной ответственности никто не был привлечен, поскольку дезинформация населения была организована столь «грамотно», а все документы, где хоть что-то могло указывать на истинный характер разыгравшейся трагедии были уничтожены или «вычищены» столь тщательно, что виновников трагедии обнаружить не удалось, несмотря на свидетельства вышеприведенных специалистов, которые пытались донести до общественности правду о Свердловской трагедии. Осудили лишь одного человека – профессора Л. Федорова, который выступил в средствах массовой информации с разоблачительными материалами по поводу трагедии. Он знал, о чем говорил, поскольку длительное время сам работал по аналогичной тематике в одном из военных НИИ. Вина его очевидна – разглашение сведений, составляющих военную и государственную тайну. Вина военных и Хозяина Свердловской области не столь очевидна, а по прошествии времени она вообще испарилась, «как сон, как утренний туман».

Б. Ельцин, заступив на должность первого секретаря обкома, любил повторять, что он в Свердловске и одноименной области «Хозяин» и ему подвластны решения многих вопросов:

«А вообще, конечно же, в те времена первый секретарь обкома партии – это Бог, Царь. Хозяин области… власть Первого – практически безгранична… Мнение Первого секретаря практически по любому вопросу было окончательным решением. Я пользовался этой властью, но только во имя людей, и никогда – для себя. Я заставлял быстрее крутиться колеса хозяйственного механизма. Мне подчинялись, меня слушались, и благодаря этому, как мне казалось, лучше работали предприятия»[100].

Так почему же «Хозяин» области, который все может, а бесстрашия ему не занимать, вдруг спасовал перед московскими чиновниками, которые были озабочены лишь тем, как надежнее скрыть преступление? Почему он не пошел на них напролом, чтобы защитить людей, поверивших в него, как в Бога? Куда девалась его хваленная отвага, благодаря которой он в разгар ночной бури, рискуя жизнью, забирался в одних трусах на башенный кран, или отгонял перед носом мчавшегося поезда на переезде машину с бетоном? Вот когда выяснилось, что все вышесказанное – блеф, самореклама, банальное вранье и хвастовство, короче байки «дедушки Бориса».

А когда случилась страшная трагедия с многочисленными человеческими жертвами, куда девалась его партийная принципиальность, его человеколюбие, граничащее с самоотречением, бесстрашие, наконец?

Это чудовищное преступление Президента Б. Ельцина осталось безнаказанным, как и другие преступления, о которых уже сказано выше и о которых нам еще предстоит рассказать. Тяжесть этого преступления усугубилась тем, что людям, пострадавшим от последствий произошедшей катастрофы, беззастенчиво лгали, им не была оказана необходимая помощь, хотя все возможности для этого были. Издав федеральный закон-пустышку, Президент Ельцин как бы прикрыл преступление, подобно фиговому листку, прикрывающим срам у древнегреческих скульптур, но ничего для семей пострадавших фактически не сделал.

Ну ладно, преступник президент, как напакостивший кот, который при этом льнет к ногам хозяина, формально извинился перед народом в канун нового XXI века, досрочно уходя в отставку, но его невыполненные обязательства перед пострадавшими в Свердловской катастрофе остались! Почему преемник Б. Ельцина – президент Путин, отсидев два срока на престоле, не взял на себя ответственность за грех своего предшественника? Ему-то, покрывшему все преступления Б. Ельцин своим Указом о статусе ППР, чего стоило вернуться к этому вопросу и расставить наконец-то все точки над известной буквой.

Не расставил, забыл, а скорее всего сделал вид, что не знал, не помнил. Так и передал эстафету с тяжкими грехами предшественника своему преемнику – Президенту Д. Медведеву. Обращаемся к Президенту Д. А. Медведеву.

Уважаемый Дмитрий Анатольевич!

Вы уже проявили себя в качестве ответственного хозяина страны за народные страдания. Вот уже пообещали не ранее, чем закончиться срок Вашего правления, обеспечить всех (буквально всех!!) участников и инвалидов Великой Отечественной войны, нуждающихся в улучшении жилищных условий – отдельными квартирами. Низкий Вам поклон от лица этих Великих воинов – страдальцев на наше нынешнее существование.

Убедительно просим Вас, решите эту проблему, отмените ельцинский закон-пустышку и верните людям надежду на компенсацию тех безвозвратных потерь, которые явились следствием непредсказуемого применения биологического оружия против собственных граждан.

Интересна, на наш взгляд, литературная версия случившегося в обработке замечательного психолога А. Гранатовой, изложенная в книге «Клан Ельциных» (М., «Алгоритм», 2008. С. 52–58): «Борис Ельцин – невольный участник катастрофы» и «Микробы в погонах». Приводим эти главы книги без изъятий:

«БОРИС ЕЛЬЦИН – НЕВОЛЬНЫЙ УЧАСТНИК КАТАСТРОФЫ.

НАША ВЕРСИЯ[101]:

…Теплое весеннее утро не предвещало никакой беды. Четвертого апреля 1979 года в приемной Бориса Ельцина объявились незваные гости из Москвы. Ранее этих людей он никогда не видел, и их появление не на шутку напугало первого секретаря обкома. Еще бы! КГБ был силой, которая могла напугать кого угодно.

– Борис Николаевич, к вам – зампредседателя КГБ СССР, генерал Пирожков, – доложила обеспокоенная секретарша.

Борис Николаевич машинально провел ладонью по лбу. Увидеть столь высокого гостя у себя в кабинете он никак не ожидал. После всех репрессий, обрушившихся на его семью по линии КГБ, от этого ведомства Борис Ельцин ничего хорошего не ожидал. И только в самом страшном сне ему могло привидеться, как его вызывают на Лубянку в Москву. Но чтобы всесильная элита КГБ сама выезжала в провинцию… Такого быть не могло! И все же это было реальным фактом. Значит, случилось что-то серьезное.

Генерал Пирожков вошел в кабинет быстрой уверенной походкой. Без тени улыбки на лице. Даже формальной. Ого! Это настораживало еще больше. Ельцин сделал несколько шагов навстречу и официально протянул руку для рукопожатия. Пирожков сжал ее изо всех сил, что называется, до слез. «Вот она, железная чекистская хватка», – мелькнуло в голове. По напряженному лицу генерала глава обкома понял, что с ним в бирюльки играть не собираются.

Пирожков сел без предупреждения в кожаное кресло напротив Ельцина. Поставил рядом пухлый кожаный портфель. Ельцин испытующе глядел на комитетчика.

– Вам уже доложили о гибели товарища Федора Николаева? – осведомился генерал тяжелым баритоном.

Николаева? Какого еще такого Николаева? И при чем тут он, Борис Ельцин? И как это связано с КГБ?

Глава обкома пожал плечами.

– Нет. А кто это, Николаев?

– Обычный житель Свердловска. Он скончался 2 апреля.

Обычный житель? Вот это да! Да мало ли обычных работников погибает? Даже если он погиб какой-то удивительной смертью, причем тут КГБ? Не достаточно ли заняться этим делом местной свердловской милиции. Что за чертовщина? Почему из-за этого Николаева перед главой обкома сейчас сидит действующий генерал комитета госбезопасности?!

– Простите, товарищ генерал, но я не понимаю, каким образом гибель этого… Николаева связана с вашим визитом.

– Вам в самом деле ничего не известно?.. Ваши подчиненные вас плохо информируют.

– Возможно. Я оставлю их без премиальных и объявлю строгий выговор с занесением в личное дело, – бросил первое пришедшее в голову Борис Ельцин, и дрогнувшим голосом добавил – Объясните, что случилось. Я рад быть полезным комитету госбезопасности.

Генерал Пирожков долгим пронзительным взглядом оценивал главу свердловского обкома. Казалось, что чекист опустил какой-то зонд в самое нутро Ельцина, отчего тот почувствовал неприятный нервный холод.

– Товарищ Николаев скоропостижно скончался от легочной формы сибирской язвы.

Этим было сказано все.

«Свердловск-19» – мелькнуло в голове у Ельцина. Да! Тот самый засекреченный военный объект, где шли работы с боевыми штаммами сибирской язвы.

– Эта смерть – первая, но к сожалению, не последняя, – продолжил генерал, тяжело роняя слова. – Я здесь для того, чтобы оценить масштабы ЧП в военном городке, а также чтобы привлечь вас к операции прикрытия.

«Привлечь к операции прикрытия!», – мысленно повторил Ельцин, разглядывая генеральские погоны. – Уже хорошо, что не к ответственности».

Глава обкома заерзал в своем кожаном кресле, и оно под ним натужно заскрипело.

– Борис Николаевич, в приемную подошли начальник 15-го управления Генштаба Вооруженных сил, генерал-полковник Смирнов, а вместе с ним замминистра здравоохранения генерал Бургасов и главный инфекционист Минздрава СССР товарищ Никифоров, – доложила секретарша.

Ельцин вздрогнул и вопросительно посмотрел на зампреда КГБ.

– Приглашайте, Борис Николаевич, – кивнул головой Пирожков. – Эти люди подошли как раз по нашему вопросу.

Ельцин неуклюже встал с кожаного кресла и торопливо пошел открывать дверь гостям. Они вошли, все как один с тревожно сдвинутыми к переносице бровями. Ельцин тогда подумал, что вот как может людей сближать трагедия даже лица становятся похожими.

Вслед за незваными гостями вошла секретарь и внесла на посеребренном серебряном подносе чайный сервиз с темно-синей кобальтовой гжельской росписью. Это была формальность. К чаю никто даже не собирался притрагиваться.

Ельцин широким жестом правой руки пригласил всех за стол переговоров.

– Каковы оперативные данные по аварии в городке Свердловск-19? – начал разговор зампред КГБ.

Гости потянулись к пухлым портфелям и достали какие-то сводки. Появилась и топографическая карта города. Ее разложили на огромном столе.

– Вот здесь, – начал густым басом генерал Смирнов, – находится закрытый военный городок. – С этими словами руководитель 15 управления Генштаба ткнул в карту отточенным карандашом. – А вот сюда направилось облако со спорами сибирской язвы…

– Насколько это опасно? – перебил Пирожков, обращаясь к военному медику.

– Это очень опасно, – покачал головой замминистра Минздрава Бургасов, – Ведь это не обычная сибирская язва. Это особая культура, вызывающая легочную форму болезни и поражающая преимущественно мужчин призывного возраста… Смертность близка к 100 %. – Генерал-врач намеренно избегал слов «биологическое оружие».

– Количество жертв может исчисляться сотнями, если не тысячами, – кивнул главный инфекционист Минздрава Никифоров.

– Что мы можем сделать для сокращения количества жертв? – спросил Пирожков. – Вакцинацию провести можем?

На мгновение зависла пауза. Слышно было звон весенней капели за окном.

– Можем. Но эффект будет минимален. У нас… нет сейчас достаточно эффективной вакцины против сибирской язвы… – опустив голову, сказал генерал-врач Никифоров, – Это ведь… особая культура, с четкой вирулентностью, то есть повышенными поражающими свойствами.

– Как же так? – вскипел Ельцин. – Вы, медики, изобретаете новые формы болячек, а противоядия к ним не создаете!

– Борис Николаевич, я вас прошу помолчать! – командным тоном отрезал чекист Пирожков. – Такие формы, как вы выразились, болячек, – не вопрос медицины. Это вопрос политики. Международной политики. Россия находится в состоянии холодной войны. – И затем уже мягче добавил – Вы нам лучше скажите, кто в городе обладает достаточной компетенцией по инфекционным заболеваниям и кто может разобраться в картине происходящего?

– Наш главный городской эпидемиолог, – пожал плечами Ельцин и как-то неуверенно добавил, заглянув в официальный телефонный справочник, – Виктор Перлин. А что, он нам нужен?

– Нет, не нужен. Этим делом будем заниматься только мы, – сказал Пирожков, – А вам, Борис Николаевич, я поручаю: блокировать этому эпидемиологу и людям его уровня компетенции доступ к информации по ЧП.

– Наши свердловские медики вам не нужны?

– Для них это дело слишком серьезно. Итак, первое. Их всех надо лишить пропуска в военный городок Сведловск-19. Далее… Так, берите ручку и записывайте…

Под тяжелым взглядом чекиста Ельцин послушно, как школьник, потянулся за авторучкой и бумагой.

– Вся рабочая информация, а именно: карты, медицинские справки, свидетельства о смерти – все это должно быть передано в архив КГБ. Нарушители этого распоряжения будут наказаны. И все-таки, что мы можем сделать для людей? – Пирожков оглядел собравшихся. – Как нам уменьшить количество человеческих жертв?

– Как бы события ни развивались, мы не должны допустить паники в городе, – нарушил паузу эпидемиолог Никифоров, – А также утечки информации в прессу, особенно в зарубежную… Все, что мы сейчас можем сделать для людей реально, – это сохранить их психическое здоровье. Необходимо засекретить всю информацию по ЧП.

– И более того – необходимо разработать операцию прикрытия! – по-военному четко отрапортовал генерал Смирнов. Мы начинаем войну на особом фронте, и методы работы нам потребуются военные. Необходима грамотная дезинформация населения, отечественной и зарубежной прессы. Готов, как специалист Генштаба, предложить план… Сибирской язвой, к счастью, болеют не только люди, но и животные…

– Это совсем разные формы, – вставил Никифоров. – У животных это кожная форма, и она никогда не вызывает людских эпидемии. А здесь – легочная форма особого штамма…

– А мне идея товарища Смирнова нравится, – отреагировал генерал-врач Бургасов, мгновенно уловивший суть сказанного. – Это только мы с вами, только врачи вроде меня, защитившего докторскую по сибирской язве, разбираемся в клинике. А население-то ничего не знает…

Микробы в погонах

Наконец-то Борис Ельцин оказался дома. Голова трещала – сегодня он устал больше обычного. Наина Иосифовна пошла на кухню – разогревать котлеты. Подавая ужин, жена обеспокоенно посмотрела на мужа.

– Боря… Я уж боюсь теперь тебя котлетами кормить.

– Да?!

– Да. Больше делать, наверно, не буду эти котлеты…

– Почему? – Борис высоко поднял брови, уплетая за обе щеки аппетитную домашнюю котлету с поджаристой корочкой.

– Я сегодня видела в городе несколько плакатов… с больной коровой. Написано, что надо опасаться употребления в пищу говядины. Санитарные врачи обнаружили на нашем городском рынке мясо, зараженное сибирской язвой. Представляешь, какой кошмар? Приходили эпидемиологи… С какими-то приборами. Брали пробы мяса. Теперь все боятся покупать мясо. На рынке – все в панике. И продавцы, и покупатели. Люди говорят, что в городе началась эпидемия сибирской язвы.

Борис красноречиво махнул рукой.

– Не обращай внимания!

– Что значит, «не обращай внимания»? Я была не только на рынке. Знаешь, как народ переполошился? Говорят, на нашем керамическом заводе уже начали сжигать трупы зараженных сибирской язвой коров…

«Вот это да! Неплохо работает чекистская операция прикрытия, даже жену мою умудрились напугать», – мелькнуло в голове у Ельцина, но как утешить Наину, как сказать ей, что коровы, которых сжигают в печах керамического завода, выполняют функцию «дезинформации населения» и не имеют ничего общего с реальной картиной?! О реальной картине говорить ему запретили строго-настрого.

– Ная, если бы произошло что-то серьезное, то мне обязательно доложили бы, – попытался утешить жену глава обкома. – Но пока мне никто ничего не говорил. Я завтра обязательно все разузнаю по поводу плакатов с коровой, которые тебя так напугали…

Раздался телефонный звонок. Наина сняла трубку. Звонила старшая дочь Елена. Она едва не рыдала в трубку.

– Мам, здравствуй! Говорят, в городе началась эпидемия страшной болезни. Вроде, сибирской язвы. Что делать? Мне противопоказаны любые прививки, я ведь жду ребенка…

– Лена, успокойся. Только что об этой эпидемии я говорила с твоим отцом, он говорит: паника преждевременна. Он убежден, что вообще нет повода волноваться.

– Ну конечно! – Лена едва не кричала. – Он мужчина, и ему нет повода, а мне – рожать!

– Скажи Ленке, что я даже котлеты из говядины ем спокойно, – не отходя от обеденного стола, бросил Борис. – Пусть прекратит дергаться!

А в глубине души про себя подумал: «Ох уж эти военные, вечно мирным жителям не дают спасть спокойно. Была бы на них управа, я бы их научил уму-разуму…»»

Интересно отметить, что А. Хинштейн, для которого, повторимся: «…не осталось больше закрытых дверей и запретных тем», по прошествии, без малого, тридцати лет очень скромно «осветил» в своей книге свердловскую трагедию 1979 года:

«В 1979 году в Свердловске вспыхнула эпидемия сибирской язвы. Появились жертвы. По сей день причины произошедшего до конца не ясны. Экологи убеждены, что виной всему – утечка «исследовательских материалов» из военно-биологического центра Минобороны, более известного в народе как городок № 19.

Центр этот занимался разработкой сверхсекретного бактериологического оружия. Захоронение его отходов велось в Седельниковской свалке в непосредственной близости от города. И якобы «материалы» из подземных стоков-накопителей просочились наружу, попали в воду и вместо потенциальных врагов штаммами сибирской язвы попотчеваны честные советские труженики (совсем неуместная ирония, Александр. – А. К.).

По версии экологов, одним из тех, кто несет прямую ответственность за случившееся, был первый секретарь обкома. Именно Ельцин не принял упреждающих мер, не предотвратил трагедию, а потом сокрыл всю правду от жителей и на суровых репрессиях к виновным не настоял»[102].

Дались тебе, Александр, эти дотошные экологи, сорвавшие в итоге так тщательно спланированную операцию прикрытия трагедии вашими коллегами по ведомству. Правильно говорят, что бывших чекистов не бывает, и корпоративные интересы превыше всего. Один ли Ельцин «сокрывал всю правду от жителей», и по своей ли «доброй» воле он ее «сокрывал». Не наградили ли часом генерала В. П. Пирожкова и иже с ним других высокопоставленных персон высокими правительственными наградами за тщательно спланированную и блестяще проведенную операцию по дезинформации перепуганного населения Свердловска и сокрытию правды о произошедшей трагедии от советского народа и мировой ответственности? Поделились бы своими, безусловно более глубокими, чем у Анны Гранатовой, знаниями тонкостей всей этой истории – «народ хочет знать»! Однако не всем дано иметь мужество – поделиться своими знаниями, как у профессора Л. Федорова, который ради правды сознательно взошел на Голгофу. Вам, уважаемый, Александр Евсеевич, подобная Голгофа уже не грозила бы, а вот несколько восторженных эпитетов к вышецитированной характеристике ваших журналистских, государственных и общечеловеческих достоинств, безусловно, было бы добавлено.

Между тем авторитет первого секретаря обкома стараниями подхалимов и лизоблюдов взметнулся на небывалую высоту, и Б. Ельцин возомнил себя первым после Бога. Все успехи области неизменно относились на его счет, словно он один возводил новые шахты, дороги и прежде всего знаменитую магистраль на север области до города Серова, метрополитен в Свердловске, новые жилые районы в областном центре и других городах области, десятки помпезных объектов и зданий: Дом актера, Театр драмы, Дворец молодежи, Дом политпросвещения и вершина всего его строительного гения – новое здание обкома партии – одно из шикарнейших в стране.

Каким образом он добивался признания своей исключительной роли в возрождении области и всенародной любви за отеческую заботу и внимательное отношение к их нуждам и запросам, говорит следующий, по сути незначительный, но весьма показательный эпизод его бурной деятельности, каковых было на его карьерном пути несметное множество. Пример этот взят из книги А. Хинштейна, а ему об этом поведал один из свердловских функционеров, пожелавший остаться неизвестным.

«В Свердловске остро не хватало колхозных рынков. Жители одного из городских районов много писали в обком, требовали свежих овощей и фруктов. В результате решение о строительстве рынка было принято, но когда к Ельцину пришли подписывать бумаги, он отложил их в сторону: «Пока не время».

А через несколько месяцев, приехав на встречу с жителями этого района, принялся расспрашивать: «Какие проблемы? Чем помочь?»

Граждане, понятно начинают талдычить о строительстве рынка. Ельцин внимательно их выслушал и прямо на месте, «идея навстречу пожеланиям трудящихся», чуть ли не на коленке подписывает решение о строительстве рынка. Еще и подчиненным досталось – «за нечуткое отношение к просьбам населения».

(Как похоже это на будущие его эффектные акции, типа подписания на броне БТРа указа о прекращении чеченской войны.)»[103]

О том, сколь значим был Б. Ельцин для всего трудового народа Свердловска и области, он без всякого смущения поведал в своих «Записках президента». Приводим эту довольно длинную цитату, которая, на наш взгляд красноречивее любых комментариев:

«Сегодня 7 ноября. Часть народа по привычке празднует, часть – иронически ухмыляется, глядя на красные знамена. Странное у меня отношение к этому празднику.

В Свердловске 7 ноября был для меня одним из самых напряженных рабочих дней. Организация народных торжеств в масштабе города с миллионным населением – занятие ответственное и утомительное. Однажды накануне праздника я возвращался в Свердловск. Ехать надо было километров шестьдесят, водитель сбился с пути, и в конце концов машина капитально застряла в какой-то канаве. Что делать? Темно, ничего не видно. В машине нет телефона, связаться с городом невозможно. Посмотрели по карте: до ближайшей деревни восемнадцать километров. Время – одиннадцать вечера. А в девять утра я должен быть в Свердловске. Если первое лицо в области не появляется 7 ноября, в главный праздник страны, на трибуне – это не катастрофа, это хуже. Такого не может быть. Значит, он либо умер, либо его сняли. А я не умер, меня не сняли, я полтора часа пытался вытащить «газик» из канавы, и во втором часу ночи стало понятно, что сегодня мы на этой машине никуда не уедем. Что будет завтра?

А у нас было не как в Москве, где на Красную площадь выходили только представители коллективов и демонстрация продолжалась два часа. У нас шли семьями через главную площадь, проходил весь город, и длилось это часа четыре-пять. Глаза закрою – и вижу эти бесконечные колонны людей, украшенные флагами и цветами, улыбающиеся, счастливые лица.

…И вот мы втроем, по колено в снегу, в кромешной тьме, бредем в сторону деревни, а я про себя считаю: по хорошей дороге быстрым шагом человек делает пять километров в час, значит, к тому времени, как мы по этому снегу добредем до деревни, уже утро настанет. Было градусов десять мороза, от нас валил пар. Вскоре мы уже падали с ног от усталости, хотелось лечь в снег и уснуть. Главное – не садиться, потом не встанешь… Один раз все-таки не выдержали, сели, и сразу – моментальное расслабление, тянет в сон, и потом встать просто невозможно. А шли по пашне, не по дороге.

Все-таки дошли до деревни часа в три ночи. Вся деревня, как назло, в дымину пьяная! В какой дом ни постучишь – все в стельку. Мы спрашиваем, где тут телефон, где можно трактор найти? Никто ничего ответить не может. Они уже вовсю празднуют.

Наконец, нашли трактор. Посадили тракториста, тоже пьяного, с собой в кабину. Время уже к шести. Меня дрожь берет. Покажи, где телефон, кричу трактористу, где телефон!.. Ничего понять не может. Все-таки нашли сельсовет, открыли дверь, дозвонились до начальника областной милиции. Я говорю: операцию надо провести быстро, точно, как вы умеете. Первое: срочно высылайте вертолет на ближайшую трассу. На место, куда мы доедем на тракторе, вышлите трезвого водителя, чтобы трактор отправить обратно в деревню. Продумайте маршрут по городу, чтобы я успел быстро доехать до дома. (В городе уже перекрывают движение, строятся колонны. А жил я от площади буквально в трех минутах ходьбы.) Исполняйте! Я должен быть на трибуне в половине десятого, максимум без двадцати…

В девять мы добрались без приключений на тракторе до дороги, вертолет уже кружит. Летчик видит нас, садится. Я впрыгиваю в вертолет, взмываем. В полдесятого вертолет садится на площадку аэропорта, к самому трапу подъехали машины, «скорая» и ГАИ. Прекрасно сработали гаишники – по городу промчались за какие-то минуты. Милиция на несколько секунд останавливала колонны, «разрезала» их, мы проскакивали, и колонны продолжали движение. Прямо со свистом доехали до моего дома, уже без пятнадцати десять. В этот момент я должен подниматься на трибуну. Дома все были предупреждены, и когда я открыл дверь, семья кинулась мне навстречу, кто с костюмом, кто с рубашкой, кто с галстуком. Все меня переодевали, а я в это время брился. С боем часов, в десять ноль-ноль я торжественно поднялся на трибуну. Успел!

Почему-то обязательно нужно успеть на трибуну, не опозориться. Страшная тревога. При малейшем ощущении своей беспомощности, скованности охватывает меня эта знакомая тревога»[104].

После этого злоключения и сам Борис Ельцин, и вся его семья жили в Свердловске одной мыслью: в Москву! В столицу! Сбудется и эта мечта Б. Ельцина и его семьи, дайте только срок!

Б. Ельцин был поистине публичным человеком, в самом, что ни на есть прямом смысле этого слова. «Может быть, сам того не подозревая, он все время боролся с собственным комплексом неполноценности, намертво вбитым в него отцовским ремнем. Потому-то все свои подвиги Борис Николаевич неизменно совершает на публике. Подобно мифическому Антею, черпавшему свои силы из земли, Ельцин заряжался энергией от зрителей. Без них он просто недвижим…

Годы ельцинского правления в Свердловске ознаменовались проведением множества шумных кампаний. Он едва ли не первым в стране начал возводить МЖК – молодежно-жилищные комплексы, строящиеся силами самих же потенциальных новоселов; изобрел великий почин «коллективной ответственности», когда за прогул или любую другую серьезную провинность одного премий и наград лишали весь коллектив»[105].

При этом он утверждал и искренне верил в это сам, что он пользовался уважением и безграничной любовью окружающих его сотрудников и широких народных масс. Приведем один эпизод из его бурной, насыщенной делами жизни, о котором рассказал в своих мемуарах его верный оруженосец А. Коржаков:

«Очень показательной была его поездка в Чехословакию во главе свердловской делегации. В Праге у них возникло свободное время, и они зашли в оружейный магазин. От ружей, которые он увидел, Борис Николаевич ошалел: таких в Союзе отродясь не бывало. Но особенно ему запал в душу карабин «Зброевка». Уж он и прикладывался к нему, и прицеливался, только денег – все одно – не было. Даже руководителю делегации в загранкомандировки давали гроши. Ельцин грустный ушел.

А перед самым отлетом ему вдруг преподносят эту самую «Зброевку». Оказалось, что Федор Михайлович Мирщаков – секретарь обкома (он потом будет у нас работать управделами в Кремле) – обобрал всю делегацию, чтобы потрафить первому секретарю. Вытряс всю валюту до копейки.

Так Ельцин искренне посчитал, что это – знак любви подчиненных. Когда он пересказывал мне эту историю, специально подчеркивал: Видите, как люди меня любили. Уж так любили, что ни детям, ни внукам – подарков, ни больной матери – лекарство: последний кусок дорогому Борису Николаевичу»[106].

Однако все более стали заметны симптомы внутренней усталости. Девять лет, хотя и разнообразной и напряженной работы, срок достаточно большой, чтобы начать тяготиться ею. Чтобы испытать новый прилив сил и энергии Б. Ельцину требовалось сменить обстановку, начать виток новой работы на более высокой орбите. Он все чаще подумывает о Москве, сожалеет, что порвал со своим верным учителем – Я. Рябовым, о котором забыл сразу же, едва только тот переехал в Москву. Причина такой забывчивости крылась в том, что Рябов, хотя и собутыльничал с ним, но все-таки сдерживал его от чрезмерного увлечения алкоголем.

«Все чаще Борис Николаевич прикладывается к бутылке. Для него было в порядке вещей за обедом и ужином выпивать по стакану водки: причем не залпом, а прихлебывая, как компот. Те, кто играл с ним в волейбол, перед матчем в обязательном порядке должны были употребить по 150 граммов. За компанию с застрельщиком, ясное дело.

В минуты особого душевного расположения, то есть где-то после четвертой рюмки, Ельцин частенько демонстрировал подчиненным свой коронный номер – двустволку: широко распахивал рот и вливал в себя водку сразу из двух бутылок.

Стрельба из двустволки кончилась печально. В 1982 году у Ельцина случился первый сердечный приступ и эти показательные выступления пришлось сворачивать»[107].

К концу своей работы в Свердловске Б. Ельцин окончательно сформировался в качестве алкоголика.

«Длительное употребление чрезмерного количества алкоголя повреждает многие органы, в первую очередь печень, головной мозг и сердце. От воздействия спиртных напитков у больного может возникнуть патологический ритм сердечных сокращений (аритмия) и острая сердечная недостаточность»[108].

Наина Иосифовна, как могла, боролась с прогрессирующим пьянством супруга, но что она могла сделать с этим самовлюбленным человеком, для которого окружающие его люди воспринимались, как малые планеты, вынужденные вращаться вокруг Бога – Солнца. Подобно сонму подчиненных, она тоже была лишь пылинкой, малой планетой в орбите Ельцина.