Вечный капитан - Херсон Византийский

Хозяйка «гостиницы», увидев собаку, немного побурчала, но, когда я глянул на нее грозно, сразу заткнулась. Открыв дверь в каморку, пригласил Гарика войти. Он не решался до тех пор, пока я не подтолкнул его рукой. Закрыв дверь, я повернул деревянный ромбик. Не внушал он мне доверия. Я отщепил ножом от колоды толстую щепку и расклинил ей запор. Пес в это время обнюхал всё, уделив особое внимание сумке с сыром и лепешками, но трогать ее не стал. На всякий случай я придавил сумку положенным сверху мечом. Если пес потянет ее, меч упадет и разбудит меня.

Я лег на соломенное ложе, пес – на землю рядом. Не знаю, как он, а я вырубился сразу.

Разбудило меня тихое рычание. Я открыл глаза. Было темно и тихо. Потом послышался тихий скрип: кто-то пытался повернуть расклиненный запор. Гарри опять тихо зарычал. Видимо, гавкать его жизнь отучила. Я нащупал в темноте рукоятку меча и потянул его из ножен. Скрежещущий звук железа по бронзе показался мне очень громким. Услышали его и за дверью. Запор сразу оставили в покое, и в тишине послышались крадущиеся шаги двух человек. Потом проскрипела, открываясь и закрываясь, дворовая калитка. А ведь она закрывается изнутри на толстый засов, чужие зайти не могли.

Веселый здесь народец! За неполные сутки дважды нападали. Я для них хорошая добыча: при деньгах и, если исчезну, никто не будет искать. Надо срочно обзаводиться оружием, которым я владею лучше, чем мечом. Арбалетом. Можно было бы и самопал склепать, в юности делал, и порох бы изобрел, по химии отличником был, но заряжать его долго, успеешь выстрелить только раз, потому что точность стрельбы на большой дистанции желают лучшего. Арбалет тоже не так быстро стреляет, как лук, зато бьет сравнительно далеко и, у хорошего стрелка, очень точно.

Я с детства увлекался арбалетами. Чуть не поплатился за это увлечение глазом. Первый арбалет сделал из деревянного бруска, толстой ветки, веревки, бельевой прищепки и алюминиевой проволоки. Стрелял он метров на пятьдесят, но мне тогда хватало. В одиннадцать лет не много надо, чтобы чувствовать себя отважным рыцарем. Но у того арбалета был недостаток: время от времени стрела упиралась острием в ложе и затем падала. В тот раз она не упала, а расщепилась, причем меньшая часть полетела назад и воткнулась мне в переносицы, пройдя под шкурой до глазного яблока, но не повредив его. Сразу, правда, я это не понял, был уверен, что окривел. Правый глаз залило кровью, видел им только что-то мутно-красное, а левым – кусок стрелы, торчавший вроде бы из глаза. Я обломал этот кусок на уровне переносицы и пошел к находившемуся неподалеку ряду сараев, в одном из которых мой ровесник по кличке Вишня ремонтировал велосипед «Орлёнок», забытый предыдущим владельцем на пять минут у магазина.

– Вишня, глянь, что у меня там, – попросил его.

Он оставил в покое велосипед, посмотрел на меня и открыл от удивления рот:

– Ни фига себе! Да у тебя в глазу древеняка торчит!

– Выдерни ее, – потребовал я.

Нам обоим даже в голову не пришло обратиться в больницу. Родители узнают – так влетит! Он осторожно вынул обломок стрелы. Кровь потекла еще сильнее. Но теперь ничего не мешало моргать правым глазом. Мы пошли к Вишне домой, потому что его мать была на работе, промыли там рану. Я открыл глаз и убедился, что вижу им. Ударь обломок стрелы посильнее или чуть правее – и не стал бы никогда капитаном, не пропустила бы медкомиссия. Однако любовь к арбалетам этот случай у меня не отбил. Я нашел литературу, по ней научился делать настоящие и безопасные для меня, а когда после развала СССР их стали продавать свободно, купил три разных систем и размеров.

Каюсь, браконьерствую помаленьку. После развода я купил по дешевке дом в деревне в средней полосе России, в тихом и спокойном месте, среди лесов, рек и озер. Во-первых, остался без жилья, и надо было срочно прописаться в другом месте, чтобы не видеть мою бывшую и потому, что у нас до сих пор крепостное право полностью не отменили, каждый должен быть приписан к какому-нибудь барину; во-вторых, в деревне коммунальные платежи сведены к минимуму, после возвращения из рейса тебя не ждет кипа неоплаченных счетов непонятно за что; в-третьих, и самое главное, там были хорошие места для рыбалки и охоты. Егеря там тоже были, но я по разрешенным для охоты дням ходил с ружьем и лицензией, а в остальные – с беззвучным арбалетом: попробуй меня поймай! Не то, чтобы я с голоду там умирал, скорее, наоборот, по деревенским меркам я был безумно богат, охотился ради самого процесса, а трофеи раздавал соседкам, бабкам-песионеркам. Впрочем, бывал я там и охотился редко, от силы месяц в году.

Завтра и займемся приобретением арбалета, чтобы не умереть раньше времени. Впрочем, моя смерть в любом возрасте в эту эпоху будет преждевременной для той, в которой раньше жил.

Я на ощупь достал девой рукой из сумку лепешку и протянул ее Гарри, награждая за отличную службу. Я не видел его, но почувствовал, как он осторожно взял награду, а потом быстро проглотил ее. Нащупав его спину, я левой рукой гладил густую комковатую шерсть. Доев лепешку, пес не отходил, пока я не перестал его гладить. Я был уверен, что Агиульф больше не придет, но долго не мог заснуть. И не выпускал меч из правой руки.

5

Разбудил меня опять Гарик. На этот раз скулением: просился на выход по нужде. Я открыл дверь, вышел вслед за стремительно выбежавшим псом во двор. Солнце уже взошло. Поперек двора висели две сети, влажные, пахнущие морем. С террасы мужской голос заорал на Гарри, который, задрав лапу, поливал стену дома. Пес скосил один глаз на меня, убеждаясь, что не хозяин орет на него, и с блаженным видом продолжил свое дело.

Тогда стоявший наверху мужчина, темноволосый, явно не гот, да и акцент был другой, крикнули мне:

– Убери своего пса!

– Чтобы легче было убить меня? – спросил я.

– Убить?! – удивился он. – Никто тебя не собирается убивать!

А ведь он, скорее всего, был в море и ничего не знал о плане Агиульфа легко подзаработать. Просто боится собак. Часто встречал таких. Вопреки распространенному мнению, не все они плохие люди.

– Мы скоро уйдем, – успокоил его и сказал спустившемуся сверху старику с палкой в руке, который, судя по заношенной, дырявой одежде, был рабом. – Принеси воды умыться.

– Сейчас, господин, – сказал старик и пошел к стоявшему в углу между концом дома и забором большому глиняному сосуду, похожему на амфору и накрытому деревянной крышкой.

А я пошел в противоположный угол двора, где за невысокой каменной отгородкой находился сортир – широкая дыра в каменном грунте, от которой в сторону улицы под углом вниз уходила труба из обожженной глины.

Раб принес кувшин с водой. Я укоротил кисточку, пристроил зеркальце на выступ в стене дома, мелко настругал в нижнюю половинку «матрешки» мыла, развел его водой, взбил пену, намылился ею и побрился. Хоть бритва и была острой, казалось, что с лица содрали кожу. Там я брился электробритвой и пользовался гелем после бритья. Лицо сразу помолодело. Не красавец, но мужественен и властен. Женщинам такие нравятся. Правда, не все они знают об этом.

Раб прямо таки залюбовался моей расточительность.

Я помыл бритву и кисточку, закрыл «матрешку», решив не выбрасывать остатки мыла, не удивлять раба еще больше. Умылся быстро. Вытерся полотняной рубахой, которая лежала верхней на стопке постиранного белья на камне возле моей коморки. Выстирано всё было хорошо. И как это она сумела без мыла или стирального порошка?!

Потом мы с Гариком перекусили лепешкой с сыром. Я запил вином, а пес – водой. Зарядив часть солидов в пистон ремня, а остальные переложив в новый кошелек, и упаковав свои шмотки и меч в вещь-мешок, я нагрузил на себя весь свой багаж, взял в руки щит и копье и направился на выход. Посреди двора остановился и сказал наблюдавшим за мной с террасы хозяину, его жене и детям:

– До свиданья! Спасибо за гостеприимство!

– Бывай! – попрощался со мной один хозяин.

И мы с Гариком зашагали в сторону центральной площади Херсона.

По пути я сперва зашел в кузницу, где заказал стальной лук и рычаг для натягивания тетивы. Кузнец, напоминающий Тавра коренастостью и густой черной бородой, несколько раз переспросил: действительно ли мне нужен именно стальной лук? Я подтвердил, несколько раз повторил, что выковать его надо из самой упругой стали, и нарисовал на песке, который был насыпан в каменное корыто, стоявшее рядом с горном, какой формы должен быть лук и зацепы для тетивы, указал его длину, ширину и толщину. Затем объяснил, каким надо еще выковать рычаг из обычной стали, какой сделать на нем крюк, где присоединить к нему короткую подвесную деталь и какой у этой детали сделать на конце округленный вырез для натягивания тетивы. Кузнец настолько удивился заказу, что, когда я снизил на целый солид запрошенную им сумму, не стал торговаться. Впрочем, и запросил он немало. Получив половину суммы в задаток, пообещал выполнить заказ через два дня.

Следующим пунктом была мастерская столяра. Кусочком грифеля я нарисовал на доске в двух проекциях, вид сбоку и сверху, что именно мне надо изготовить из орехового дерева: длину, ширину и форму ложа; где сверху должен начинаться наклон ложа вперед, чтобы уменьшить трение стрелы; какой ширины и глубины должен быть желоб и как тщательно его надо отшлифовать; где и какие сделать вырезы для лука и замка; что покрыть лаком, а что нет; где очень крепко приделать спереди железную петлю для зацепа рычага и две бронзовые для ремня и где укрепить приклад бронзовой окаемкой. Я ведь буду упирать приклад в землю, чтобы рычагом натянуть тетиву. Да и может кого-нибудь по старой памяти огрею прикладом. А из твердого дерева столяр должен был изготовить седловину, чертеж прилагается. Столяр удивился не меньше кузнеца и тоже не стал торговаться. Я дал ему задаток и два дня на выполнение работы.

В мастерской по отливке бронзы, я заказал на всякий случай два комплекта замка: гайку с прорезью сверху и отверстием в центре, муфту, спусковой механизм, запорные пластины и винты для их крепления. Там ничему не удивились, пообещали успеть за два дня и долго поторговались.

И мастер по изготовлению луков и стрел, в мастерской которого работало пять рабов, что говорило о высокой востребованности его товара, торговался долго, хотя удивился, что мне нужны стрелы всего сантиметров по тридцать пять длинной и толщиной по полтора, причем к концу они должны быть немного толще, что улучшало их аэродинамические свойства и повышало точность, но заканчиваться узким хвостовиком для плотной вставки в гайку. Я заказал двадцать пять болтов с гранеными, в виде пирамидки, бронебойными наконечниками и пять без наконечников, тупых, для охоты на птицу. Древки должны быть склеены из четырех пластин с волокнами в разные стороны, каленые. Все деревянные стрелы со временем искривляются, но каленые медленнее, некоторые годами могут оставаться прямыми. Еще я заказал у него четыре тетивы намного толще, чем для обычного лука, причем одна из них должна быть длиннее сантиметров на пять, вспомогательная, чтобы с ее помощью сгибать лук и надевать рабочую. В заключение спросил, есть ли у него оленьи сухожилия? Их не было, но лучник пообещал достать, если заплачу. Я заплатил.

Пока мы с ним торговались, остальные лавочники и мастера, переговариваясь через улицу, обсуждали чудаковатого чужестранца, который покупает еще более чудные вещи, понапрасну тратя большие деньги. Чужестранец – что с него возьмешь?! Потом их внимание переключилось на процессию, которая продвигалась в сторону центральной площади. Впереди ехал Оптила и два десятка его конников. За ними везли на мулах, задом наперед, с выбритыми наголо головами и завязанными сзади руками, моих разбойников. На лицах обоих был полнейший пофигизм. Как я понял, в эту эпоху довольно пренебрежительно относились к жизни, и не только к чужой. Замыкали шествие десятка три пехотинцев. Ну, и ватага мальчишек, конечно, и толпа более взрослых зевак.

Пропустив их, я зашел в лавку-мастерскую по изготовлению и продаже одежды и обуви из кожи. Там купил уже готовые кожаные штаны и высокие сапоги для верховой езды и заказал ремень, чтобы носить арбалет на плече, как привык носить ружье, и безрукавку с костяными пуговицами, петлями для поясного ремня и накладными карманами, четырьмя снаружи и двумя внутренними. Ну, люблю я карманы! Собирался надевать безрукавку поверх кольчуги, вместо ламеллярного доспеха, как носили богатые аборигены, чтобы было куда рассовать нужные предметы. С меня сняли мерки и пообещали сделать за три дня. Пока обмеривали, спросил, где можно снять жилье на несколько дней. Указали несколько мест, но посоветовали устроиться за городом, в слободе, где обычно останавливаются заезжие купцы: там и дешевле, и воздух почище.

Последней была лавка торговца тканями, где я купил отрез обметанной грубой ткани. Продавец посмотрел на меня с ухмылкой, но ничего не сказал. У меня появилось подозрение, что здесь эта вещь употребляется в похоронном или каком-нибудь другом, не менее веселом, ритуале. А мне она будет служить полотенцем, я не привык вытираться подолом рубахи. Разобравшись со мной, продавец сразу закрыл лавку и побежал на центральную площадь, вслед за толпой, сопровождавшей процессию с приговоренными.

А я направился на выход из города. По пути меня догнал протяжный и жуткий вопль, немного гундосый. Не знаю, что там делали с Тавром, но не хотел бы оказаться на его месте. И тут же радостно завопила, заулюлюкала и засвистела толпа. Наверное, радовались, что их черед придет позже. После паузы заорал лучник, выше и визгливее. Если вопли Тавра я слушал спокойно, то теперь у меня появилось чувство вины. Знал бы, как всё сложится, наверное, отпустил бы лучника. Отсутствие мозгов не опасно, если задать пустой голове правильное направление.

Жилье нашел на первом же постоялом дворе. Он был из известняка, большой, двухэтажный, буквой П, крытый светло-коричневой черепицей, с тремя дымовыми трубами, с террасой вдоль всего второго этажа, а с четвертой стороны отгорожен от улицы высоким каменным забором с широкими двустворчатыми воротами. В просторном прямоугольном дворе стояло с десяток длинных и широких кибиток на высоких колесах и с верхом, крытым войлоком или кожей. В центр двора слева и справа спускались с террасы две лестницы. Там находились жилые комнаты и столовая. На первом этаже располагались хозяйственные помещения: склады, сеновал, хлев, конюшня. Хозяином оказался славянин по имени Келогост – симпатичный жизнерадостный малый лет двадцати семи с совершенно неславянской внешностью: темноволосый, кареглазый и костляволицый. Точнее, хозяйкой была его жена. Келогост был дреговичем, вырос по ту сторону Дуная, под аварами, которых за что-то, наверное, за всё хорошее, люто ненавидел. Поэтому завербовался служить тяжелым пехотинцем в византийскую армию. С аварами долго воевать не пришлось. Судьба в лице командующего войсками провинции Нижняя Мезия закинула его в Херсон, где Келогост сумел охмурить молодую вдову, гречанку. Молодая, правда, была, как он выразился, «чуть-чуть» старше его, но славянин здраво рассудил, что это лучше, чем таскать тяжелые доспехи и щит и рисковать жизнью. Как ни странно, я понимал его славянскую речь хуже, чем латынь истинных ромеев, хотя, кроме русского, в совершенстве владею украинским и изучал в институте старославянский, благодаря чему свободно общался с поляками, сербами, словаками.

Но первым делом он спросил, хотя было видно, что нисколько не сомневается:

– Это ты Тавра поймал?

Я уже заметил, что слух обо мне разлетелся по всей округе, а так как внешне сильно отличаюсь от местных, меня сразу идентифицируют.

– Не ловил я его. Это он на меня напал, – ответил я.

– Какая разница! – произнес он и громко позвал: – Елена, иди посмотри! Это он Тавра поймал!

На террасу вышла темноволосая и смуглокожая, беременная женщина лет сорока и явно не прекрасная, с неглупым и твердым лицом. Такие вертят мужем, как хотят, но на людях показывают полную покорность. Подозреваю, что это она охмурила славянина. Елена с улыбкой поздоровалась со мной и, сославшись на занятость, сразу ушла.

Я уже обратил внимание, что здесь непривычно много беременных женщин, причем некоторые сами еще дети, лет двенадцать-тринадцать. Вот где истоки педофилии! Беременных здесь больше, чем в первый год после того, как Путин приказал платить материнский капитал за второго ребенка. Видимо, женщины шестого века считают, что дети и есть самый ценный материнский капитал. А может, сказывалось отсутствие телевизора с интересными вечерними и ночными программами и средств контрацепции.

Я объяснил Келогосту, что хотел бы поселиться в комнате, которая бы надежно запиралась изнутри и снаружи, и где я мог бы держать пса.

– Да можешь собаку держать в любой комнате, дело твое, – сказал дрегович. – Только чтобы она ночью не бегала по двору, а то мои порвут.

Действительно, три крупные собаки, не меньше Гарри, запертые в деревянной клетке, рвались пообщаться с ним. Мой пес игнорировал их.

– Насчет воровства не беспокойся, я сам приглядываю, и сторож есть, – показал он на вооруженного мечом и коротким копьем хромого мужика, видимо, бывшего солдата. – Я на том и зарабатываю, что сам не ворую и другим не даю. Купцы – народ недоверчивый, если раз подведешь, больше не поселятся у тебя.

– Многих это не останавливает – сказал я.

– Люди разные бывают, – согласился он. – Хочешь, наверху можешь жить, там сейчас три комнаты свободны, утром ушел обоз, а хочешь, возьми складскую комнату с висячим замком, только она подороже будет.

Он подвел меня к двери на железных петлях и закрытой на тяжелый, амбарный замок. За дверью находилась большая комната с двумя топчанами у боковых стен, застеленных соломой и накрытых серым полотном, и столом и лавкой у задней стены. Изнутри закрывалась на толстый засов.

– Ее обычно снимают купцы для ценного товара и доверенных людей, – объяснил дрегович.

– И сколько стоят такие хоромы? – поинтересовался я.

– Три фоллиса в день, – ответил он.

Я дал ему силикву за четыре дня, а он мне – большой железный ключ от замка, сняв его с кожаного шнурка, на котором висело еще штук пять.

– Жена моя хорошо готовит, – сообщил Келогост. – Берем недорого.

– Приду на обед, – сказал я и спросил: – Где здесь можно потренироваться с мечом?

– Да хоть во дворе, – разрешил он.

– Мне надо побегать в полном вооружении, – пояснил я. Не хотелось показывать всем свое неумение пользоваться оружием.

– Тогда на следующем перекрестке поверни в сторону гор. Поднимешься немного, там будет поляна с родничком. На ней скотина уже объела всю траву, так что бегай, сколько хочешь, – рассказал он. – Собираешься в армии завербоваться?

– Еще не решил, – ответил я.

– Лучше в охрану к купцам наймись: и платят больше, и кормят лучше, и командиров меньше, – посоветовал он.

– Сколько они платят? – поинтересовался я.

– Кто сколько. Обычно пеший получает три солида в месяц. Хороший воин – до четырех или даже пять, как конный, – ответил Келогост и сделал мне, как он думал, комплимент: – Ты можешь рассчитывать на четыре!

Теперь я знал свою цену в шестом веке от рождества Христова.

– И еще можно провозить свой товара на продажу, но не тяжелый, обычно фунтов тридцать разрешает хозяин обоза, и получишь половину трофеев, если нападет кто или сами кого грабанете, – продолжил Келогост. – У меня на постое купец, иудей, через несколько дней собирается к антам идти, ему люди нужны. Если хочешь, порекомендую.

– А почему он не может их найти? – спросил я.

– Не знаю. Почему-то не держатся у него люди, – ответил Келогост. – Может, потому, что обоз маленький, опасно. Но он говорил, что у соляных промыслов соединится с боспорским обозом.

– Время еще есть, давай подождем, – не стал сразу отказываться я. – Если не найду ничего лучше, наймусь к нему.

– Как хочешь, – молвил он и, заметив трех иудеев, которые спускались в террасы, сообщил, – А вот и хозяин обоза, – и заспешил к ним навстречу.

Все трое были в желтых ермолках и с длинными пейсами. Если одеть их в черные одежды, ничем бы не отличались от ортодоксов, которых я видел в Израиле. Двое постарше, под пятьдесят, а третий раза в два моложе. Я бы подумал, что младший – это сын одного из старших, но уж слишком он прогибался перед обоими. Наверное, их младший компаньон. Если бы был достаточно богат, чтобы иметь обоз с товарами, сам бы не ездил, не рисковал жизнью. Кто бывал в Израиле, тот знает, как выглядит материализовавшаяся трусость: количество охраняющих, обыскивающих, досматривающих и подсматривающих превышает население страны. Если вас за день обыскали и допросили менее двадцати раз, значит, вы не выходили из дома. Как ни странно, молодой был разряжен и обвешан золотом побогаче. Зато пейсы имел короче.

Я уже научился определять по прическе, кто какой национальности. Римляне стриглись коротко и брили лицо. Греки стриглись коротко, но многие отпускали бородку. Готы стриглись «под горшок»: видел на улице, как готу надели на голову горшок и обстригали всё, что под него не поместилось, а потом выбривали затылок и лицо, оставив только длинные усы. Кочевники ходили с длинными волосами, часто заплетенными в косу или схваченными в конский хвост, и длинными бородами. Тавры стригли волосы на уровне плеч и бороду имели средней длины. Иногда встречались «гибриды», наверное, полукровки.

Я зашел в свою комнату, переоделся в рубаху лучника и штаны его жертвы. Сверху надел кольчугу. Размер был великоват, можно было поддеть под кольчугу толстый ватный халат, чтобы смягчал удары. Тавру она была до коленей, а на мне – выше их сантиметров на десять. Внутри шлема был стеганый подшлемник, который плотно прилегал к моей голове, как будто на меня сшили. Я надел портупею с мечом, опоясался. Попробовал быстро выхватить меч, но плохо получалось: слишком длинный. Пока не додумался наклонять ножны левой рукой и вынимать меч не вверх, а вбок. Он был не широкий, но тяжеловатый. И вроде бы острый. Щит показался мне легче меча, но и он весил не меньше трех килограмм. Итого на мне было килограмм пятнадцать. Интересно, долго ли я смогу таскать такую ношу?!

Сделав пару контрольных меток на вещь-мешке и двери, чтобы проверить Келогоста, повесил сумку с правой стороны, взял копье и вышел во двор. Замок был смазанный, закрылся легко. Сразу за воротами стояли младший иудей и славянин, провожали взглядами старших, отъезжающих верхом на мулах. За мулами шли двое вооруженных, судя по выбритым затылкам, готы. Я заметил, что большую часть армии составляли готы. Есть у немчуры склонность одновременно к дисциплине и драчливости. Когда я проходил ворота, младший иудей спросил что-то у Келогоста, кивнув на меня. Наверное, кто я есть такой и какая есть моя задача. Надеюсь, сейчас он прослушает рекламный ролик.

На первом перекрестке я по совету славянина повернул направо. Дорога шла между высокими заборами, за которыми, как мне сказали, находились виллы с большими и не очень земельными участками. Некоторые виллы были внушительные, с башнями, напоминали замки рыцарей средней руки. Они закончились, когда дорога пошла в гору.

Поляна оказалась дальше, чем я ожидал. К тому времени я сильно вспотел, особенно голова под шлемом. Казалось, что пот там плескается. Снимать шлем и вытираться не стал, чтобы поскорее привыкнуть к нему. Траву на поляне, действительно, общипали почти под корень, да так ровненько, словно газонокосилкой. Только несколько репейников торчали там и сям высоко и гордо. На дальнем конце поляны из родника вытекал ручей, попадал в выдолбленную в горе яму примерно два метра в диаметре и метр глубиной и бежал дальше. Я оставил возле него сумку и принялся бегать по поляне, рубя мечом репейники, а потом по краю ее, расправляясь с кустами и молодыми деревцами. Наверное, со стороны выглядел дурак дураком. Гарик сначала бегал за мной, затем понял бессмысленность этого занятия, попил воды из ручья, съел что-то, как мне показалось, лягушку, и занялся лизанием интимных частей тела. А я воевал еще с час, пока тело не начало зудеть нестерпимо от пота, особенно в тех местах, где натирала кольчуга, а щит и меч – выпадать из рук.

Быстро раздевшись наголо, лег и напился прямо из ручья. Вода была студеная, зубы ломило. Когда долго поживешь в жарких странах, приходишь к выводу, что нет ничего вкуснее холодной воды. Я искупался в яме сам, потом заманил в воду Гарри и помыл его. Воды он не боялся, только не давал мочить голову. Вид у него был такой, будто говорил: ну, ладно, кормишь меня, значит, можешь издеваться. Я обрезал ножницами и ножом колтуны, после чего пес стал намного привлекательнее. Мясца наест – и будет совсем красавец. Оставив его вылизывать мокрую шерсть, расстелил на траве одежду, чтобы высохла, и растянулся рядом, чтобы не только высохнуть и отдохнуть, но и позагорать. Уверен, что в эту эпоху загорание не в моде. Небо было голубое, с несколькими белесыми перистыми облачками. А что, пока всё не так уж и плохо. По крайней мере, не скучно.

6

Келогост не соврал: метки остались не тронуты и жена его готовила хорошо. Я поел рыбную похлебку с просом, которую у нас назвали бы ухой, и жареного мяса с солеными огурцами. Елена рассказала мне, что солит огурцы в морской воде. На вкус они были не хуже, чем консервированные моей матерью. Елену очень удивило, что у меня греческое имя, и я знаю много греческих слов. Я прогнал и ей байку про учителя-монаха, который меня крестил, но теперь это был грек, и он не погиб на костре, а пошел дальше обращать неверных. Женщинам больше нравятся истории с открытым концом: появляется надежда встретиться с главным героем. Еще рассказал ей, что имя свое получил в честь Александра Македонского, что знаю обо всех подвигах его и Геракла, что читал Гомера и даже пересказал сюжет «Илиады». После того, как я спросил Елену, не из-за нее ли подрались греки с троянцами, Гарик бесплатно получил большую щербатую миску объедков и костей.

После обеда мы с псом немного погуляли по окрестностям. Вернувшись на постоялый двор, сел во дворе точить меч. Видимо, делал настолько неумело, что подошел хромой охранник и начал показывать, как правильно точить. Я все равно делал не так. Сказал, что раньше мне слуга точил. Тогда он наточил сам. Я хотел заплатить ему, но охранник отказался. Я предложил вместе выпить – и правильно сделал. На мои деньги охранник, которого звали Дулон и был он гетом из Фракии, принес из кухни кувшин красного вина и тарелку с мясом, сыром и хлебом. Мы сели за трехногий столик под террасой и тепло общнулись, заодно поужинав. Я угадал, он был солдатом, пехотинцем, служил вместе с Келогостом. Выслужить надел земли не успел, потому что был ранен и охромел, вот и приходится работать охранником. На жизнь не жалуется. Здесь легче, чем в армии. И живет он с рабыней, которая помогает Елене на кухне. Я обратил на нее внимание, потому что была симпатичнее и моложе хозяйки. Обычно некрасивые бабы таких рядом не терпят. Я ему рассказал свою легенду. Впрочем, он ее уже знал. Сплетни здесь распространяются так же быстро, как и у нас, несмотря на отсутствия журналюг, как профессии. Только в его варианте кораблей с дружиной у меня было три и бандитов тоже было трое, одного я убил на месте. Любовь к троице – явный признак христианина. Дулон был ортодоксом, как он с гордостью заявил. Келогост тоже. Поэтому Келогоста взяли в мужья, а Дулона – на работу. В общем, к тому времени, когда стемнело и пришло время закрывать ворота и выпускать собак, меня уже уважали по полной программе.

Перед сном я закрыл дверь на засов, на всякий случай расклинил и его щепкой и переоделся в шелковую рубаху Тавра и свои трусы, потому что предыдущей ночью у меня постоянно чесалась спина. Сперва я списывал это на солому, а потом вспомнил, что раньше очень было распространено существо по имени клоп. Я их никогда не видел, но знал, что с шелком справиться не могут ни клопы, ни вши, ни прочая подобная гадость. Поэтому и провел ночь более спокойно. Гарри спал на полу рядом с моей кроватью, хотя я предлагал ему занять вторую.

На следующее утро, позавтракав у Елены, я пошел с Гариком в город. Там я купил еще одни порты на смену и стеганку, набитую хлопком, чтобы надевать под кольчугу и не натирать ею тело. Жарковато, конечно, будет, но лучше потеть, чем лечить потертости. Не знаю, как Тавр носил кольчугу только на одной рубашке?! Наверное, дело привычки. В стеклодувной мастерской приобрел темно-зеленую бутылку емкостью грамм четыреста и пробку к ней из пробкового дерева. Что-то у меня слишком много барахла становится.

Потом прогулялся на рыбный рынок. Там торговля шла в полную силу. Туда всё ещё подвозили на тележках и подносили в корзинах свежую рыбу с причаливших неподалеку лодок и баркасов. Я заметил, что рыба в лодках была уже рассортирована по названиям или величине. Большую часть, в основном средней и примерно одинаковой величины, сразу отвозили на засолку, маринование или вяление. Еще часть – на изготовление гарума, соуса-приправы. Рыночный продавец этого соуса рассказал мне, что рыбу укладывают в керамические сосуды в три слоя – травы (какие – секрет фирмы), рыба, соль, чередуя их до заполнения, и ставят в теплое место тухнуть на неделю, потом, перемешивая, томят еще месяц. Образовавшаяся жидкость – и есть гарум. Самый лучший получается из анчоуса или его смеси со скумбрией, но можно делать из любой рыбы, даже из рыбьих кишок. Теперь понятно, что дает наибольший вклад в городскую вонь. Вкус соуса меня не впечатлил, в отличие от его цены. Остальную рыбу, более дорогую, дешевую или нестандартную, продавали на рынке. Здесь было всё, что водится в Черном море, включая белугу, осетра и султанку (местные называли ее по-другому) – рыбу сантиметров до сорока, с усиками и без желчного пузыря, благодаря чему ее можно было готовить, не потроша. Очень вкусная, кстати, и дорогая. Как-то пробовал ее в турецком ресторане. Султанкой ее назвали турки, потому что считалось, что из-за дороговизны ест ее только султан.