Мародёры

– Мы раньше ездили на легковой, около десяти часов. Тысяча километров. Про себя же Асов произнес: «За тысячу верст, как же это далеко от дома!»

– Нам нужно сейчас найти катафалк.

– Мы сможем выехать часов в девять или раньше.

– В девять не получится, нам необходимо встретиться в офисе, вызвать катафалк. Может, часов в одиннадцать?

– Мы точно выедем завтра в одиннадцать часов? Может, в «Ритуале» смогут выехать, если у вас нет катафалков?

– Нет, – чересчур быстро ответила она, на что Асов обратил внимание. – Они не смогут.

– Мы выедем завтра в одиннадцать? – еще раз спросил Асов.

– Да, – твердо и уверенно ответила она.

– Добро, – сказал Асов. – Где ваш офис?

– В центре, около моста на окружную.

– В самом низу?

– Да, в девять часов подъезжайте.

– Добро. Какой у вас катафалк?

– «Газель», микрофургон с холодильником в кузове.

– Понял.

Разговор закончился, и Асов сохранил номер телефона в памяти своего мобильника, потом решил сделать еще звонок:

– Дежурная часть.

– Леха, ты?

– Да, Сань, чего?

– Я должен третьего дежурить, но у меня отец разбился под Песковом, я уезжаю.

– Сань, я такое не решаю, позвони Девяткину.

– Ладно, но все равно передай по смене, что я не выйду. Какой у него телефон?

– Сейчас продиктую.

«Начштаба, правильно, он отвечает за график», – думал Саша, ожидая, пока ему продиктуют номер телефона. Запомнив его, набрал номер и стал ждать. Номер был городской, ответила веселая женщина:

– Алло?

– Диму можно? – спросил Саша.

– Да, сейчас.

Саша услышал, как, смеясь, к телефону подошел мужчина.

– Алло?

– Дим, привет. Это Асов.

– Привет, Саша.

– Дим, у меня отец разбился под Песковом, так что я не выйду третьего на дежурство, я уеду.

– Ладно, понял.

– Ну, пока. – Саша прервал разговор.

Он прошел в комнату и сказал, что завтра выезжает. После этого он позвонил тете:

– Алло, да это он. Я договорился, что завтра выеду около одиннадцати за телом на «Газели».

– Хорошо, я созванивалась с «Ритуалом», они сейчас тоже ищут машину. Если что-то будет, я сообщу.

– Я решил все делать через военную похоронную компанию, завтра в девять встречаемся в офисе с агентом.

– Хорошо, держи меня в курсе.

– Добро.

Попрощавшись с дедом и бабушкой, Асов с матерью пошли домой. По дороге мама спросила:

– Саша, Тоня предложила тебе помощь деньгами?

– Да, мам, – ответил он.

– Возьми, пусть хоть чем-нибудь помогут, хоть раз в жизни.

– Хорошо.

Вернувшись домой, Асов попросил накрыть стол. Он просто сказал, что ему хочется напиться. Хмель медленно овладевал им. Стол поставили напротив компьютера, который работал в режиме телевизора. Пока накрывали на стол, Асов лихорадочно искал документы отца. Его вещи хранились на съемной квартире, но часть вещей оставалась у Саши дома. Небольшой шкафчик в углу комнаты, в котором лежали одежда и документы, точнее, даже всего одно отделение. Асов открыл шкафчик высотой в половину человеческого роста и, сев на пол перед вещами, стал вытаскивать пакеты, которые лежали между одеждой. Знакомый запах одеколона от одежды напоминал ему об отце, о том, что отец реален и что его не может уже не быть. «Вот мое единственное наследство, – говорил Саша себе, – больше я ничего не возьму. Да у него больше ничего и не было. Поганая армия. Поганый гарнизон. Как так можно? Всю свою жизнь он служил, и вот все, что у него осталось. Неужели меня ждет то же самое? Ну уж нет. У отца только-только стало все налаживаться. Он получил свою первую нормальную зарплату и вез деньги, чтобы перевезти свою семью сюда из этого гарнизона. Проклятая песковская земля. Она нам всю жизнь испоганила. Рафида, да. Он ехал к ней. Он погиб, когда ехал к ней. Этим все сказано, значит, ты должен помочь ей. Это многое меняет. Ты должен уважать тот факт, что он погиб, когда ехал к ней».

Сидя за столом и глядя на изображение курантов, Асов пил водку. Несмотря на традицию, он не загадывал в тот вечер заветного новогоднего желания. Этот праздник был одним из двух праздников, который всегда раньше доставлял радость Саше. Теперь навсегда этот день стал для него черным. После двенадцатого удара часов наступил новый год, и экран заполонили надоевшие лица «звезданутых», разыгрывающих остроумие и не замечающих своей убогости.

Мама уговорила его лечь спать: «Завтра тяжелый день, тебе нужно рано вставать». Однако Асов лег спать только в два часа ночи. Засыпая, он думал:

«Как же я его довезу, у меня ведь не хватит сил даже для того, чтобы его поднять. Он весил около ста двадцати килограммов. Он был очень крупным. Здоровым и сильным. Хотя после армии он ушел на пенсию с диагнозом „гипертония второй степени“. Вот чем она его наградила. Теперь ни одна из гарнизонных тварей ему даже не попытается помочь. Почему я в этом так уверен? Нужно срочно забирать его сюда».

Асов проснулся в восемь утра, быстро оценил свое состояние. Голова была светлой, и в целом он чувствовал в себе силы. Однако если бы он и почувствовал себя нездоровым, то просто не обратил бы на это внимания. Он был сосредоточен, и ему было наплевать на собственное состояние. Именно из-за такого отношения, когда не рассуждаешь, а делаешь, у Асова откуда-то и возникали силы. Он чувствовал свой организм и знал, что у него всегда есть резерв сил, похожий на «второе дыхание». Подобное настроение зародило в нем уверенность в себе и стерло сомнения.

Собрать что-нибудь в дорогу у него не оказалось времени. Асов сложил все свои документы и документы отца в черную кожаную борсетку, которую нашел в его вещах. Саша помнил эту борсетку. Наверное, она была ему ровесница. Отец рассказывал, что купил ее, когда служил на Дальнем Востоке. Она не была похожа на современные борсетки, хотя и вешалась при помощи ремешка на запястье руки. Свое свидетельство о рождении и паспорт Асов положил отдельно от документов отца. Не зная, что с собой брать, он взял отцовские свидетельство о рождении, удостоверение ветерана, пенсионное удостоверение, удостоверение о праве на льготы. Саша взял даже пухлую и тяжелую отцовскую «Летную книжку» и «Медицинскую книжку», которые остались после увольнения. В этих книжках была записана вся служебная жизнь отца. Его вылеты, типы самолетов, на которых он летал, анализы вылетов и оценки, очередные военно-врачебные комиссии, в общем, все. Эти книжки не поместились в борсетку, и Асов положил их в свою черную наплечную сумку. Свое удостоверение, карточку-заместитель на оружие и вкладыш Асов положил в нагрудный карман черного блестящего пиджака на трех пуговицах. Ему необходимо было выглядеть солидно, и поэтому он решил надеть этот не классический пиджак. Другого подходящего пиджака у него просто не было. Под пиджак он надел черный вязаный свитер с высоким воротником. На синие форменные нательные штаны он надел черные зимние слаксы с покроем, как у джинсов. Надев вторые шерстяные носки, он подготовился, таким образом, провести несколько часов на улице и не замерзнуть. Осталось взять деньги. Асов открыл ящичек своего белого шифоньера и пересчитал деньги. Вместе с зарплатой, новогодней материальной помощью и квартальной премией у него было немногим более десяти тысяч. Он взял все, положил их во внутренний нагрудный карман своего пиджака и прошел на кухню, где его ждали мать с мужем.

Асов выпил, как обычно, очень крепкий и очень сладкий кофе.

– Что будешь есть? – спросила его мама.

– Не знаю, ничего ни хочу.

– Ну поешь хотя бы салата.

– Хорошо. – Асов поел немного и выкурил сигарету. Все это время он старался не думать об отце, сознательно сосредотачивался только на том, что ему предстояло сделать. Нельзя было терять контроль над собой. Если бы он позволил себе думать об отце, то это могло бы подрезать его волю, и он просто бы ушел в депрессию. Однако не думать об отце у него не получалось. Асов чувствовал, как бы это и не звучало глупо, что сейчас его отцу нужна помощь, что сейчас рядом с ним нет ни одного родного лица.

– Давай я тебе бутербродов положу, – сказала мама.

– Нет, не надо. Если что, заедем домой на машине. – Асов прошел в прихожую и стал надевать верхнюю одежду. Он посмотрел на свою коричневую зимнюю дубленку и вспомнил, что эту дубленку подарил ему отец. Это было несколько месяцев назад. Отец позвонил ему на мобильный. На фоне уличного шума Асов услышал радостный голос отца, который сказал, что на рынке ОМОН «чистит» монголов или китайцев и они вынуждены срочно «сбрасывать» товар. Отец случайно проходил около рынка и, как любой любознательный человек, заинтересовался царившим там оживлением. Он предложил Саше купить дубленку всего за тысячу и спрашивал, какой у него размер. Но Саша отказался. У него не было тогда свободных денег. Однако вечером отец приехал к нему домой. Он купил две одинаковые зимние дубленки и подарил одну Саше. Оставалось только выбрать подходящую по размеру. Отец был крупнее Саши и ниже ростом. У него не было вредных привычек, и в молодости успел стать чемпионом города и кандидатом в мастера спорта по греко-римской борьбе. Он корил Сашу за то, что тот бывал слабее одноклассников, хотя те были старше его, и поэтому Саша стал заниматься в спортивных секциях. Саша выбрал темно-коричневую дубленку, у нее были длиннее рукава, а черная была более объемной, ее и оставил себе отец.

Взяв рыжий пушистый шарф из ангорской шерсти, Асов опять вспомнил, что этот шарф был отцовским. Он купил его в одной из командировок и носил, когда служил в ЗГВ[2]. Когда сын вырос, шарф перешел к нему. Саша натянул черную вязаную шапочку и черные зимние туфли, перекинув через плечо потяжелевшую наплечную сумку. Он был готов. В прихожую вышла мама и тоже оделась. Вместе они вышли на безлюдную улицу. На ходу он нащупал в карманах свои тряпичные черные перчатки, но надевать их не стал.

Асов приспособился к тому, что жизнь глупая и жестокая вещь, что она бьет при каждом удобном случае, и никто не может помочь и защитить, кроме него самого. Асов привык рассчитывать только на себя, ему просто не на кого было рассчитывать. Но он никогда бы не признал, что жизнь может его сломать. Слаб он был или силен, он никогда бы не позволил ей себя сломать, он просто не зацикливался на проблемах и шел к цели. Далекую или сиюминутную, Саша просто всегда выбирал какую-нибудь цель. Сейчас эта цель отвлекала его от эмоций. На непривычно пустом, с заледеневшими стеклами троллейбусе они доехали до центра города. Мать взяла его под руку, и они пошли под мост, под которым располагалась дорога, ведущая за город. Перейдя перекресток, они оказались около двухэтажного коричневого дома старой планировки. На первом этаже была широкая металлическая дверь, окрашенная в черный цвет. Сбоку от двери висела табличка, на которой большими позолоченными буквами было написано: «Военная похоронная компания». Дверь была заперта.

Около здания находилась стоянка такси, и было круглосуточное кафе, куда после ночной смены и перед началом дежурства заезжали гаишники и таксисты, чтобы выпить горячего кофе и перекусить пирожками или беляшами. Поэтому хотя в городе и было безлюдно, как бывает утром после праздника, около кафе вперемешку с таксистами сновали люди в форме.

Асов вгляделся в лица, но знакомых не увидел. Он посмотрел на часы: было восемь сорок пять. Они зашли в кафе, и Саша купил себе карточку для пополнения средств на телефон. Они стали ждать, когда откроется похоронная компания. В девять часов Саша позвонил агенту. Долго шли гудки, а затем прозвучало приветствие автоответчика. Прервав звонок, Асов стал ждать. От мысли, что агент его обманула и ничего не выйдет, становилось еще хуже. Выхода не было, приходилось ждать около этих черных траурных ворот.

Несмотря на уговоры, мама оставалась с ним рядом, пока он вглядывался в приезжающие машины в надежде, что в одной из них приедет агент. Снова набрав ее номер, он услышал ответ: скоро приедет. Асов знал, что большинство необязательных людей после новогодней ночи вряд ли будут пунктуальными. Он продолжал ждать, нервно куря, на улице.

Ему позвонила тетя:

– Как у вас дела? – спросила она.

– Ждем агента, – затем Асов вопросительно добавил, – тетя Тоня?

– Да?

– Не могли бы вы одолжить мне денежку? – и про себя добавил: «Наконец-то произнес». Дело в том, что перед разговором Асов долго подбирал слово, как назвать деньги. Его коробило от звуков этого обыденного слова, он ненавидел деньги, презрительно к ним относился и считал их всего лишь средством.

– Сколько нужно?

– Тысяч десять.

– Десятью не обойдешься. Я подвезу деньги. Когда?

– Сейчас я договорюсь с машиной и перезвоню вам.

– Ладно. Я узнала про похороны. Можно снять зал в «Похоронном доме».

– Хорошо. – Асов увидел, что к двери похоронной компании, выйдя из такси, подходит женщина средних лет. Он прервал разговор и подошел к ней.

– Вы Светлана Николаевна? – скорее утвердительно, чем с вопросом произнес он.

– Да, проходите. Это вы мне звонили, – тоже утвердительно сказала она, отпирая ключом дверь. За железной дверью оказалась еще одна деревянная дверь, на которой висел бумажный листок с фразой «Осторожно, за дверью ступеньки». Мама следовала за Сашей.

Как только Асов зашел в офис компании, ноги у него стали ватными, а шаг потерял уверенность и четкость. Стала еще более очевидна утрата. Помещение располагалось на первом этаже, ниже уровня земли, и имело сводчатые низкие потолки, отчего казалось, что это подвал. В замерзших окнах, почти на уровне глаз, темнел уличный тротуар. Сами по себе полутемные комнаты подобной планировки давят. Хуже всего было то, что все комнаты были заставлены изделиями похоронной атрибутики. На стенах висели стенды с фотографиями памятников, надгробных плит, венков и т. п.

Женщина прошла дальше, в другую комнату, расстегивая на ходу шубу и снимая меховую шапку. Асов оказался в прихожей. Поочередно в комнатах, гудя и потрескивая, разгорались лампы дневного света, заполняя своим гулом все помещение. Воздух был тяжелым и затхлым, и в нем резко выделялся запах хвои и свежего дерева – запахи, которые в своем сочетании ассоциируются с похоронами. То присутствие духа, которое Асов в себе поддерживал, сразу пропало. Напротив входной двери, у стены, стояла надгробная плитаобразец, а на стене висел стенд с фотографиями могил.

Из этой своеобразной прихожей Асов прошел в более просторный зал, в котором, сразу слева от входа, стоял стол, заваленный бумагами, и на нем – телефон-факс. Рядом со столом – два офисных стула. Вся остальная часть зала была заставлена венками с ценниками. В углах и у стен стояли высокие деревянные православные кресты. В дальнем углу на подставках он увидел раскрытый гроб орехового цвета с крышкой из двух створок. Одна из створок была открыта, обнажая слепящую белизной обивку. Его борта отсвечивали лаком. Асов понял, что это выставочный экземпляр, о чем явственно говорил ценник под ним. «Боже мой, почему так дорого? – с горечью подумал он. – Проклятая служба, я не потяну такой своему отцу. Возможно, у них есть кредит?» У дальней стены, за венками, находилась надгробная плита с широкой цветочницей, в которой топорщилась низкая искусственная поросль. Пол так плотно был заставлен венками, что они почти перегородили вход в еще одну комнату, в которой можно было разглядеть лишь угол письменного стола. Из комнаты шел монотонный гул вытяжки.

Послышался скрип створок шкафа, и из соседней комнаты вернулась агент. Она, скинув верхнюю одежду, уселась за стол, бросив Асову и его матери:

– Присаживайтесь, – указав на стулья за столом. Асов снял шапку, положил ее в свою сумку и сел на дальний стул. Мама села напротив него.

– Секундочку, – снова сказала женщина и стала звонить по телефону. Спустя некоторое время она сказала в трубку:

– Привет. Ну, как? Я? Нормально. Слушай, давай подъезжай уже. – Потом она повесила трубку и, посмотрев на них, спросила: – На кого будем оформлять похороны?

– В смысле? – переспросил Асов.

– Заключать договор.

– На меня, а что?

– Видите ли, лицо, которое осуществляет захоронение, имеет право на компенсацию. У вас пенсионное удостоверение с собой?

– Да, – ответил Асов и вытащил из сумки отцовскую борсетку. Он положил ее на стол и стал вытаскивать все документы, выискивая нужный. Агент с интересом стала рассматривать их, так же перебирая. Наконец она отложила один и спросила:

– Оформлять документ на вас? – и посмотрела сначала на Асова, а потом на его маму.

– Да, на сына, – ответила за него мама.

– А вы кем ему приходились?

– Я первая жена, – вздохнув, ответила мама. – Он сын от первого брака, и единственный.

– Отец ехал в гарнизон ко второй семье, чтобы забрать ее сюда, и по дороге разбился, – сказал Саша.

– Дело в том, – добавила агент, – что жена имеет право на единовременное пособие по потере кормильца.

– Хорошо, – ответил Асов, – но давайте сейчас решим, как будет транспортировано тело.

– Сперва нужно заказать гроб, – ответила агент.

– То есть? А там нельзя? – не понял Асов. Он заподозрил, что агент пытается просто «сплавить» именно свою продукцию.

– Ну вам его в чем-то везти сюда нужно, – ответила агент, – а гроб нужно уже сейчас делать.

– То есть его изготовят сейчас?

– Да, у нас есть стандартные заготовки. В течение двух часов он будет готов. Какие размеры?

– Гроб, скорее всего, нужен не стандартный. Отец был очень крупного телосложения, а рост… – Асов посмотрел на маму, от волнений он забыл рост отца.

– Сто семьдесят три.

– Угу, – ответила агент. – Сейчас я перепишу данные пенсионного удостоверения и мы пойдем выберем.

«Точно, – вспомнил Саша. – Каждое последующее поколение выше предыдущего на десять сантиметров. Так говорил отец, комментируя, что я выше его».

Агент стала переписывать данные пенсионного удостоверения на белый листок. В этот момент зазвонил ее мобильный телефон. Она ответила на звонок и, прижав трубку плечом к уху, продолжила писать.

– Ага, привет, – ласково произнесла она. – Да, вот разбираюсь с заказчиками, которых ты мне вчера подсунул.

Что-то выслушав, она ответила:

– Конечно, получишь, ну пока. – Переведя взгляд на них, она добавила: – Пусть пенсионное удостоверение побудет у меня. Я пойду в военкомат, чтобы они подключились, нужен документ. А у него там знакомые какие-нибудь были? – спросила агент, и Асов понял, что она намекает на связи.

– Нет. Сразу после увольнения из армии он работал несколько месяцев в Октябрьском военкомате, но таких уж знакомых не приобрел, а во Фрунзенском просто состоял на учете. Конечно, они его помнят, по работе он контактировал со всеми военкоматами. Он отвечал за мобподготовку, но вряд ли кто-нибудь станет тут помогать, – с грустью произнес Асов. Да, Саша был прав.

– Ладно, – вздохнув, ответила агент.

– Еще вопрос, – перебил ее Асов. – Отец часто говорил, в шутку правда, что ему как офицеру положен салют.

– Не салют, а залп, – пояснила агент, хоть Асов и не уловил в чем разница. – Не знаю, будет ли в этот раз караул. Все-таки выходные. Обычно так и поступают.

– Он офицер и должен быть похоронен как офицер, – безапелляционно и спокойно заявил Саша. Он знал, что звание офицера дает обязанности, а не привилегии. Обязанность быть первым и лучшим, обязанность вести за собой. И за то, что его отец нес на себе тяжесть такого звания, теперь ему должен был быть оказан этот последний знак уважения.

– Ладно, пойдемте, – агент встала из-за стола и пошла в ту комнату, которую Асов не смог разглядеть.

Стараясь ненароком не задеть расставленные по полу венки и корзины с искусственными цветами, Асов с мамой прошли за агентом.

Комната, в которой они оказались, была такой же, как и предыдущая, только меньших размеров, но с таким же выгнутым бетонным потолком и заплесневелыми стенами, которые застыли от мороза и теперь поблескивали льдинками из этого льда. Напротив боковой стены стояли два стола, на которых были сложены какие-то бумаги. На внешней стене имелось маленькое полуовальное оконце, почти полностью закрытое алюминиевой коробкой с электромотором и вентилятором. Эта коробка и была источником звука вытяжки.

Асов не ожидал увидеть в этой комнате одну немаловажную деталь. Она застала его врасплох, так как его сознание вдруг застопорилось от отчетливой мысли, что сейчас эта деталь касается непосредственно его.

Одна из стен этой комнаты была не чем иным, как фанерной перегородкой с деревянной, покрытой лаком дверью. Агент щелкнула где-то выключателем и прошла в эту приоткрытую дверь, скрывшись за перегородкой. Чуть различимое раньше, а теперь хорошо видимое содержимое этой комнаты стало причиной ступора Саши. Медля, Асов пропустил вперед маму, и она тоже скрылась за перегородкой. Наконец он перешагнул порог.

Все пространство за перегородкой было заставлено гробами, и оставался лишь маленький пятачок возле входной дверцы, где и стояли теперь три человека. У переднего ряда гробов на бортах висели ценники. Обычные деревянные гробы, обитые красной материей. Крышки их были немного сдвинуты в сторону, обнажая внутреннюю обивку. Именно от них шел тот запах, который придавал особенность этому затхлому воздуху. До этого момента Асов любил запах хвои, который ассоциировался у него со свежестью и малой Родиной. С теми местами, сосновыми борами, где он и родился, на границе Сибири и Урала.

Сейчас Саша и начал более осознанно понимать то, что у него больше нет отца. Что всего лишь несколько часов назад отец был, а теперь он – Александр Сергеевич Асов, даже с именем, которое дал ему отец в честь примера для подражания и мечтаний, которые он хотел реализовать в сыне, – стоит в этом помещении и выбирает для него гроб. Последний материальный подарок для близкого человека. Он стал понимать, что нет одного из двух родных людей, которые держат его на этом свете. Что грань между бытием и небытием очень призрачна. Смерть может наступить в любое мгновенье. «Почему я не успел выразить ему всю свою любовь раньше? Так много не рассказал ему? Так много не сделал для него? – И Асов понял. – Ясно, если хочешь понять, как дорог тебе человек, если хочешь отдать ему все, что он заслуживает, и ты не знаешь эту меру, силу чувств к нему, просто представь, что завтра его не будет. Тогда ты все ему простишь». На самом деле, как всегда, Асов был слишком строг к себе. Он уже давно простил отцу все, на что раньше обижался, и принимал его таким, каким он был. С горечью Саша чувствовал, что отец, который жил со второй семьей, все больше отдаляется от него, не заботится о нем, даже не интересуется жизнью и переживаниями сына.

Между тем агент говорила, и то, что она вела себя так буднично, позволяло Асову сосредоточиться и не поддаться панике:

– Вот этот с покрытием из бархата, – она указывала рукой на конкретный гроб, объясняла их различие в цене. – Этот с ручками, этот с постелью внутри: покрывало и подушка. Этот просто с креплениями и застежками на крышке. Какой?

Асов решил взять самый дорогой. Но у некоторых на крышках были прибиты чеканки в виде православных крестов. «Главное, чтобы обязательно был один из таких», – решил он. Мама указала на один из гробов:

– А это какой?

– Покрытие из бархата, по бокам декоративные ручки, внутри постель, – агент отодвинула крышку. – Покрывало и подушка шелковые. Запоры на крышке, – она поставила крышку на место и указала на саморезы с пластмассовыми ручками по краям крышки.

– Ну, что? – спросила мама Сашу.

Асов посмотрел на крышку. На ее боках были прибиты черные ленты, а на лицевой стороне тускло мерцал медным отблеском православный крест. На ценнике сумма стояла выше, чем на остальных.

– Хорошо, – ответил Асов, глядя на рядом стоящий гроб, на крышке которого разместились обычные защелки, как на крупногабаритных ящиках.

Его передернуло от мысли, что содержимое ящика с такими застежками будет восприниматься только как груз.

– Идет, – ответила, облегченно вздохнув, агент. – Значит, номер пятьдесят один.

Они вышли из комнаты, и агент, как бы вдруг что-то вспомнив, спросила:

– Временный крест будете ставить? – Увидев вопрос в их глазах, она пояснила: – Ну пока памятник не поставят.

– Да, надо, – ответил Асов.

– Тогда пойдемте выберем. Дату какую ставить? – И агент снова пошла в первую комнату.

– 02.02.1958 и 31.12 прошедшего года, – ответил Асов и подумал: «Нескольких месяцев ему не хватило до сорока семи лет».

У входной двери стояли деревянные кресты около двух метров высотой. Они отличались разными оттенками темных цветов, однако были православными, то есть с прибитой наискосок планкой под основным перекрестием.

«Значит, это временные кресты, вот для чего они здесь стояли», – понял Асов. И снова он выбрал крест, не думая о цене.

После этого агент села за стол в зале и стала выписывать ряды чисел на маленьком листочке и складывать их в столбик. Одновременно она подняла трубку телефона и стала звонить:

– Леша? Привет. Прими заказик, срочный. Номер пятьдесят первый. Не стандарт.

Она продолжила что-то обсуждать, но Асов уже ее не слушал. В это время в помещение вошла старая женщина. Она ходила по залу и вела себя спокойно и деловито, с интересом рассматривая похоронную атрибутику. «Возможно, большинство людей так себя и ведут в подобных ситуациях», – подумал Асов, угрюмо всматриваясь в передвижения старухи. Все, что касалось людей, Саша воспринимал как пессимист, все, что касалось неодушевленных вещей, он воспринимал как оптимист. Поэтому он так скептично рассматривал эту старуху, подозревая ее в цинизме. Саша пытался не быть похожим на большинство людей, которых воспринимал как эту старуху. «Не важно, что думают обо мне окружающие, гораздо важнее то, что думаю о себе я сам. Пусть все вокруг будут мразями, но это не значит, что я должен быть таким как они». Он стремился быть нормальным, то есть, в его понимании, человеком, чья внутренняя морально-нравственная шкала ценностей соответствует общепринятым ценностям, а не тем, которые появились в нашем обществе в последнее время, с такими категориями как цинизм и приспособляемость.

Агент заметила пришедшую женщину и, закончив разговор по телефону, обратилась к Асову:

– Подождите несколько минут, и мы продолжим.

– Хорошо, – ответил Асов и, встав со стула, прошел в комнату с вытяжкой. Мама сказала ему:

– Пойду подышу свежим воздухом. Он кивнул ей и зашел в комнату, оставив дверь приоткрытой. Прислонившись к косяку двери, Асов смотрел на гробы. Он перешел в эту комнату потому, что ему внезапно захотелось побыть одному. Саша принадлежал к той породе людей, которые предпочитают переносить свою боль в одиночестве. Он вздохнул, глядя на деревянные ящики, обитые материей, и понял, что переоценил свои силы, потому что неожиданно для себя тихо произнес:

– Папа, папа, папа. Как же так? – Его взгляд вдруг подернулся дымкой, которая была не чем иным, как влагой, внезапно исказившей изображение в глазах. Все вокруг расплылось и потеряло свои очертания, приняв вид нечетких пятен. Из груди вырвались рыдания, которые он, как мог, заглушил, но его всего трясло, по щекам текли слезы. Он плакал. Абсолютно неожиданно для себя. Он плакал, пытаясь не издать ни звука. Боясь, что кто-то это заметит, он взял край своего шарфа и прижал его ладонью левой руки к своим глазам.

Асов уже успел перенести многие тяготы и лишения, какие выпадают не каждому человеку. Но он не плакал уже много лет и успел забыть это чувство. То, что с ним сейчас произошло, не удивило его, он просто вспомнил, что это такое, и принял как есть. Теперь, одинокий и убитый горем, он стоял и плакал в комнатке с гробами. Он прятал свое горе, свои чувства и свою внезапную слабость, потому что четко осознавал, что он остался один и сейчас слабость для него непозволительна, как и нерешительность. Возможно, эта слабость не воспринималась бы окружающими негативно, но ему не хотелось, чтобы её видели. Сейчас его не волновали стыд и сочувствие к себе. Нет. Он просто оплакивал своего отца.

Асов стал медленно и глубоко дышать, но сомкнутые губы предательски дрожали. Затем он заставил себя ни о чем не думать, сосредоточившись взглядом на мерно и монотонно гудящей коробке из нержавеющей стали – вентиляторе в оконном проеме. Саша стал делать глубокие вдохи, как после напряженного бега. Одновременно он закрыл глаза и в конце глубокого вдоха закатывал глазные яблоки кверху. Такое движение глаз чуть раздражало участок мозга, который затормаживал нервную систему, успокаивая ее. Прием, который Асов заучил и апробировал ранее, подействовал и теперь.

Боясь, что глаза красные, а ресницы еще не высохли от слез, но не желая больше оставаться в этом помещении, он вышел в зал, намереваясь идти на улицу. Проходя мимо агента и сидящей перед ней за столом старушки, он услышал отрывок разговора:

– Да нет, не надо. Пусть все будет по-простому. Зачем ей это? – говорила старушка. – Мы с ней были просто соседи, – добавила она, как бы оправдываясь. При этом она укладывала в обычные целлофановые пакеты беспорядочно разбросанные по столу медали тускло-желтого цвета и маленькие книжечки документов в красных обложках.

«Значит, умерла фронтовичка, – решил Асов. – Настолько одинокая, что организовать похороны взялась соседка. При этом она не желает слишком обременять себя». Мгновенно перед мысленным взором Асова промелькнуло несколько вариантов, как одинокий ветеран мог оказаться в подобном положении. Старушка и агент быстро взглянули на Сашу, агент задержала свой взгляд на нем, но выражение ее лица не изменилось. На выходе Асов встретил маму, которая вернулась с улицы:

– Пойду покурю, – сказал он ей.

Морозный воздух подбодрил Асова. Он старался никогда не курить на улице, потому что при курении ослабевал иммунитет и можно было легко подхватить болезнь горла или легких, но в данный момент ему было все равно. Через несколько минут он уже смог подготовиться к новой встрече с давящей атмосферой похоронного бюро.

Из бюро вышла старушка, и Асов вернулся к агенту, которая продолжала что-то высчитывала на маленьком листочке бумаги. Мама сидела на одном из стульев, рядом со столом. Увидев Асова, агент оторвалась от своего занятия и спросила: