Дамское общество (№1) - Ловушка для джентльмена

— К чертям Годфри, — пробормотал Маркус. Он дошел до двери и остановился, чтобы бросить на Гвен вопросительный взгляд. — Так вы хотите уехать из Лондона?

— Ну… не сию же минуту. — Она теребила узел его галстука. — Вполне можно сделать это завтра.

— А знаете, вы пропустите много всяких увеселений. Балы, рауты и тому подобное.

— Я пропускала их и раньше. — Она нахмурилась и посмотрела на его галстук. — Никак не могу развязать эту проклятую штуку.

Он усмехнулся:

— Терпение, дорогая.

— Терпение — это добродетель, которой у меня никогда не было в избытке. — Она заглянула ему в глаза. — Мне кажется, что Холкрофт-Холл — это звучит замечательно.

— Вот как?

— Да, замечательно. Я уже много лет не бывала в английском поместье — ни летом, ни зимой, ни осенью, ни весной. Даже в детстве я гораздо чаще находилась в школе, чем в Таунсенд-Парке.

Он смотрел на нее с улыбкой.

— Вы действительно хотите поехать?

— Я хочу поехать куда угодно, если вы будете рядом, — выпалила Гвен и тут же пожалела, что нельзя взять свои слова обратно. Она еще не была готова делать подобные признания. — Да, конечно. Весна в деревне. Да кто же откажется от такого?

— Почему вы вышли за меня замуж, Гвендолин? — спросил он неожиданно.

— Какой странный вопрос. — Она провела пальцами по его рубашке и восхитилась тем, как напряглись его мускулы под тканью. — Вам был нужен этот брак. Наши отцы решили, что он к лучшему. Кроме того, — она улыбнулась, — полагаю, я вышла за вас замуж по вполне обычным причинам. Вы, милорд, необычайно лакомый кусочек.

— А вы, леди Пеннингтон… — Он открыл дверь и понес ее к лестнице. — Вы действительно совершенно необыкновенная.

Сдавленный вздох прозвучал где-то в сумраке, и Маркус усмехнулся.

— Годфри! — окликнул он невидимого дворецкого. — Утром мы уезжаем в Холкрофт-Холл. Прошу все приготовить.

— Слушаю, милорд. — В голосе дворецкого звучало смирение.

Гвен хихикнула и уткнулась лицом в грудь мужа.

— Он все еще относится ко мне неодобрительно.

— Годфри ни к кому не относится одобрительно. И потом, его одобрение нам не требуется. — Маркус уже поднимался по ступенькам. — Вы хозяйка дома, а он состоит у вас на службе.

Маркус добрался до своей спальни и распахнул дверь.

— Он одобрит вас, дорогая, в тот момент, когда поймет, что я нашел. — Маркус вошел в комнату и ногой затворил дверь. Его взгляд, темный, зеленый и страстный, встретился с ее взглядом. — Мне действительно повезло.

Глава 13

Нет ничего более очаровательного, чем влюбленный мужчина. Разумеется, если это богатый влюбленный мужчина.

Колетт де Шабо

— Отсюда можно увидеть большую часть поместья. — Сидя в седле, Маркус внимательно оглядывал пейзаж, который мог описать даже с закрытыми глазами. Этот подъем в дальнем конце поместья нельзя было назвать настоящей горой, но он вполне его устраивал; это было одно из его самых любимых мест с тех пор, как он научился держаться в седле.

— Замечательный вид, — сказала Гвен, проследив за взглядом мужа.

Маркус посмотрел на нее и попытался скрыть улыбку.

Гвен сидела на лошади довольно уверенно, а ведь всего лишь пять дней тому назад, когда они приехали в Холкрофт-Холл, она казалась очень неловкой наездницей. Конечно, это было понятно: прошло несколько лет с тех пор, как она регулярно ездила верхом. Но сейчас эта женщина уже сидела в седле вполне естественно и быстро превращалась в превосходную наездницу. Гвен твердо решила овладеть искусством верховой езды.

После приезда они с Маркусом каждое утро совершали верховые прогулки, а во второй половине дня она отправлялась на прогулку одна. Поначалу он, естественно, беспокоился, но Гвен наотрез отказалась от сопровождения, сказала, что грум будет ей только мешать, и заявила, что имение — ее дом, поэтому здесь с ней ничего не случится. Маркус же не мог постоянно ее сопровождать — в поместье было множество хозяйственных дел, требовавших его внимания. Но все же он решил, что непременно отправится ее искать, если она когда-нибудь задержится и не вернется с прогулки вовремя.

— Мне здесь очень нравится, — сказал он, все еще глядя вдаль. — Вон там — дорога, ведущая в городок, а за этим поворотом находится домик, который я намерен купить. Вдали можно рассмотреть озеро, но на самом деле это скорее пруд. Когда-то я часами просиживал под тем деревом и смотрел на воду. — Маркус улыбнулся. — В детстве я целыми днями играл вон там, — он повернулся в седле, — у северной стороны дома. Я устраивал битвы игрушечных солдатиков. Да, я командовал замечательными армиями.

Она подняла бровь.

— И всегда побеждали?

Он сделал вид, что удивлен.

— Просто поверить не могу, что вы задали такой вопрос. Разумеется, всегда. Иначе просто быть не могло. Я ведь состоял на службе его величества. — Маркус усмехнулся. — Правда, следует заметить, что ростом я намного превосходил всех придворных.

— Отсюда и дом хорошо виден, — сказала Гвен.

— Удивляюсь, что вы не нашли это местодо сих пор, — проговорил он с усмешкой. — Ведь вы столько времени разъезжали верхом.

Она бросила на него укоризненный взгляд.

— Когда человек изо всех сил пытается усидеть в седле, многие подробности пейзажа пропускаешь.

Граф весело рассмеялся — так он смеялся лишь в детстве.

Маркус прекрасно понимал: Гвен совершенно не нуждалась в опеке. Она была самостоятельной и независимой женщиной, но именно эти ее качества ему больше всего нравились — он понял это только сейчас.

Впрочем, он понял и еще кое-что… Теперь ему стало ясно: Реджи прав и его страхи совершенно беспочвенны, они порождены прежде всего его сомнениями в себе — сомнениями, которые слегка досаждали ему почти всю жизнь и о существовании которых он узнал только сейчас.

В последние дни он понял несколько важных вещей о самом себе. Это произошло среди ночи, когда Гвен лежала рядом. Конечно, у нее были собственные комнаты, но Маркус предпочитал, чтобы она находилась в его постели, и она, кажется, тоже это предпочитала. И вот он наконец-то осознал: его опасения насчет истинной привязанности к женщине, насчет любви — это всего лишь сомнения в самом себе, вернее, сомнения в том, что он достоин любви. Да, как ни странно, ему всегда казалось, что он не достоин любви, но почему — на этот вопрос Маркус затруднялся ответить.

Однако все это было до встречи с Гвен. Теперь же Маркус знал: в его жене есть все, что он искал в женщине. Да, он всегда мечтал именно о такой жене. Гвен была не только хороша собой, но также сообразительна и остроумна.

И, несмотря на независимость своего характера, она старалась делать все необходимое, чтобы стать именно такой супругой, какая была ему нужна, — шла ли речь о том, чтобы научиться изящно сидеть в седле или ответить очаровательной улыбкой на приветствие очередного визитера. Она успела познакомиться с арендаторами и многими обитателями городка и со всеми была неизменно приветлива и любезна. И местные жители, как ему казалось, уже приняли ее в свое сердце.

Как это сделал он.

Если же время от времени какая-то странная тень мелькала в ее глазах, и если он иногда замечал, что она смотрит на него с какой-то необъяснимой грустью, и если она временами погружалась в молчание, словно скрываясь за своей личной стеной, — ну что ж, он вряд ли мог упрекать ее за это. Он и сам провел большую часть жизни за такой стеной — холодный, насмешливый и надменный. Бесчувственный.

— А знаете, дом… необыкновенно величествен. Гораздо более величественный, чем Таунсенд-Парк. — Гвен в задумчивости смотрела на особняк. — Он производит прямо-таки устрашающее впечатление.

Маркус рассмеялся:

— Не могу себе представить, чтобы вам что-то казалось устрашающим.

— Мне многое кажется устрашающим, — ответила она со смехом.

Дом был действительно великолепен, хотя Маркусу это раньше никогда не приходило в голову. Он стоял в самом центре имения уже почти два столетия, и на фоне соседних построек, возможно, и впрямь казался величественной каменной громадой.

— Да, он выглядит весьма внушительно. — Маркус поднес к губам руку жены. — Но это наш дом.

— Наш дом… — пробормотала она с улыбкой. — Как приятно это звучит.

— И будет звучать еще приятнее, когда дюжина детей наполнит его комнаты смехом.

Она выдернула руку.

— Дюжина детей?

— Разве я не говорил об этом? — Он усмехнулся. — Может, вы забыли.

— Полагаю, про дюжину детей я не забыла бы.

— Мне всегда хотелось иметь большую семью.

— Но дюжина детей?! — Она покачала головой. — Честно говоря, Маркус, это…

— Как хотите… — Он вздохнул, изображая разочарование. — Что ж, предположим, дюжина — это действительно многовато. Хватит и полдюжины.

— И все мальчики, разумеется.

— Нет, ноя дорогая леди Пеннингтон, вы ошибаетесь. Она насупилась.

— Но ведь вы говорили…

— Что бы я ни сказал при довольно странных обстоятельствах нашего знакомства, это не совсем то, что я имел в виду. — Он посмотрел ей в глаза. — Гвен, мне хотелось бы иметь одного или двух сыновей, наследников титула…

— Да, разумеется. — Она кивнула.

— Однако, — голос его был тверд, — это вовсе не означает, что я не буду рад появлению дочерей. Больше всего мне хотелось бы, чтобы небольшое стадо рыжеволосых, синеглазых особ женского пола с воплями носилось по всему дому.

Гвен в изумлении уставилась на мужа. — Я знаю, это вас тревожит, потому что будущее женщин не всегда оказывается безоблачным, а положение в)бшестве зачастую бывает весьма неопределенным. Мне сажется, что вы не хотите иметь дочерей из-за вашего собственного жизненного опыта, Жаль, что вы не можете забыть о том, что вам пришлось пережить после смерти уща.

Маркус умолк и снова посмотрел ей в глаза. Немного юмолчав, продолжал:

— Но клянусь, я сделаю так, что будущее всех дочерей, которые появятся у нас с вами, не будет зависеть только от того, насколько удачно они смогут выйти за-гуж. Обещаю, что сделаю для этого все возможное. Что бы ни случилось, они будут хорошо обеспечены.

Ошеломленная словами мужа, Гвен словно лишилась дapa речи.

Маркус затаил дыхание. Что, если он ошибается? Что, :сли ее отношение к девочкам не имеет ничего общего с ее прошлым? Что, если она вообще не хочет иметь детей?

Он наконец нарушил молчание:

— Так как же, дорогая?.. Что вы об этом думаете?

— Мне кажется… — Гвен покачала головой. — Девочки не ходят стадами. — На ее лице медленно проступала улыбка. — Толпой — возможно. Или же группами или стайками…

Он засмеялся. У него словно гора с плеч свалилась.

— Значит, вы ничего не имеете против? Ничего не имеете против девочек?

— Нет, конечно. Мне и самой всегда хотелось иметь большую семью. — Она помолчала, словно обдумывая свои слова. — И я должна просить у вас прощения. Видимо, я просто вас не поняла. Впрочем, ничего удивительного, ведь я тогда совершенно вас не знала. Надеюсь, вы на меня не сердитесь.

— Разумеется, не сержусь. Я прекрасно вас понимаю. Нас с вами свело весьма необычное стечение обстоятельств…

— Судьба? — Она улыбнулась.

— Да, судьба. — Он тоже улыбнулся. — Но кое-кому из нас доверие дается нелегко.

— Возможно. Хотя доверие — это очень важно. Раньше я никому не доверяла, кроме Колетт и мадам Френо, конечно. Но у меня не было никаких оснований не доверять вам. И мне следовало хорошенько подумать, прежде чем делать выводы, основанные только на моем собственном жизненном опыте.

— Кажется, у нас с вами много общего, — пробормотал Маркус.

Она взглянула на него с удивлением:

— Что вы имеете в виду?

— Не имеет значения. — Он пожал плечами. — Сейчас имеет значение только наше с вами будущее. Поэтому, — он ухмыльнулся, — мы должны немедленно приступить к созданию большой семьи, о которой шла речь.

Она весело рассмеялась, и этот смех взбудоражил его кровь и, казалось, проник в самое сердце. Ему хотелось сказать, что он ее любит, но говорить о любви было бы преждевременно. Возможно, она поверила бы ему, но он считал, что для любви нужно побольше времени. И все же Маркус был уверен, что дорог ей, и вполне допускал, что она действительно его любила, но не была готова признаться в этом — точно так же, как и он не решался открыться ей.

И если она не любит его сейчас, то в конце концов это все равно произойдет — он нисколько не сомневался, потому что уверенность исходила из глубин его собственной любви.

Вспомнив один из последних разговоров с Реджи, Маркус мысленно улыбнулся. Друг оказался прав: «полет» действительно был великолепен.

Они пустили лошадей медленным шагом. Наконец показался домик, который Маркус хотел приобрести.

— Проклятие… — Он натянул поводья, останавливая лошадь.

— Что такое?

— Видите, вон там… Этот дом. Я хотел купить для матери, если, конечно, она не откажется в нем жить. Вы ведь видите, да?

— Да, конечно. Он похож на коттедж, верно? Очень симпатичный домик.

— Я не об этом. Кажется, там уже кто-то живет. Смотрите, Гвен, у дома стоит экипаж, сушится белье и… Это что, ребенок?

Гвен усмехнулась:

— Один из дюжины, можете не сомневаться. Он с удивлением взглянул на нее:

— В этом нет ничего смешного.

— Да, разумеется. — Она с трудом удержалась от смеха. — Но если этот дом — часть вашего поместья, то вы могли бы просто выселить их, не так ли?

— Нет-нет, дом мне не принадлежит. — Маркус вздохнул, он был явно огорчен. — Когда-то этот дом действительно принадлежал нам, и я уже давно пытаюсь вернуть его. Мой отец продал дом незадолго до своей смерти. Продал… по какой-то непонятной причине. Я так и не смог выяснить, по какой именно.

— Возможно, он думал, что вы никогда не женитесь и, стало быть, вашей матери этот дом не понадобится, — проговорила Гвен с серьезнейшим видом, но Маркус понял: его жена почему-то находила эту ситуацию ужасно забавной.

Пожав плечами, он пробормотал:

— Странно, я только в прошлом году узнал, что он продан.

— И новый владелец не желает с ним расставаться?

— Я даже не знаю, кто владелец. — Маркус провел ладонью по волосам. — Этим делом занимался Уайтинг. Он заявляет, что не имеет права открыть имя владельца. И он был очень удивлен, узнав, что я ничего не знаю о продаже.

— Судя по всему, ваш отец оставил множество распоряжений, о которых не пожелал сообщить.

— Судя по всему, так и есть. Уайтинг пытался уговорить владельца продать дом. Дом пустовал много лет, и у меня создалось впечатление, что хозяину он совершенно не нужен.

Гвен пожала плечами.

— Как бы то ни было, теперь в доме уже живут… Маркус кивнул:

— Да, живут. И все же я непременно поговорю с хозяином.

— Прямо сейчас? — спросила Гвен.

— Сейчас — самое подходящее время, дорогая. Если мне повезет, я уговорю этого человека продать мне дом сегодня же. — Он направил свою лошадь в сторону дома. Потом остановился и оглянулся. — Вы со мной?

— Конечно, если вы не против. — Она подъехала к мужу, положила руку ему на плечо и с лукавой улыбкой проговорила: — Но у меня создалось впечатление, что у вас были другие планы на самое ближайшее будущее.

Он посмотрел ей в глаза и, судорожно сглотнув, пробормотал:

— Другие планы?..

Она провела ладонью по его щеке.

— Бы говорили что-то о семье. Вернее, о том, что нужно незамедлительно заняться ее созданием.

— Да. — Он усмехнулся. — Дом может и подождать.

— Я тоже думаю, что может. — Она снова улыбнулась, и Маркус едва удержался от желания стащить ее с лошади и предаться с ней любви прямо на траве. — А теперь, мой дорогой, мне кажется, что пришло время показать вам, как я овладела мастерством держаться в седле. Поедем домой наперегонки.

— Я никогда не участвую в скачках, если не намереваюсь выиграть. И я никогда не держу пари, если не знаю, каковы условия. — Он окинул ее взглядом, потом поерзал в седле — ему вдруг стало ужасно неудобно сидеть. — Если я выиграю, какой приз я получу?

— Ну, мой дорогой лорд Пеннингтон, если вы выиграете, — она улыбнулась с вызывающим видом, — вы получите все, что пожелаете. — И, рассмеявшись, Гвен пустила лошадь галопом.

— А если выиграете вы?! — прокричал он ей вдогонку. Ее слова донес до него ветер:

— Все, что я пожелаю!

Маркус дал лошади шпоры и поскакал следом за женой. Его не очень-то заботило, выиграет он или проиграет. Но условия были таковы, что он, судя по всему, в любом случае оставался в выигрыше.

— У тебя такой вид, как будто ты не ждешь ничего хорошего, — прервал размышления Маркуса знакомый голос.

Он поднял голову от корреспонденции, разложенной перед ним на массивном письменном столе, который прежде служил его отцу и отцу его отца, и усмехнулся, взглянув на Реджи — друг стоял, прислонившись к дверному косяку.

— Ты прав, не жду.

— Почему же? — Реджи прошел в библиотеку и опустился в мягкое кресло, стоявшее у письменного стола. — Кстати, разве у тебя нет управляющего, который занимался бы всем этим?

Маркус откинулся на спинку стула.

— Конечно, есть. Но он выполнил свою часть работы, и теперь моя очередь, тебе это хорошо известно. Ты управляешь своим поместьем точно так же.

Реджи пожал плечами, и что-то в его поведении показалось Маркусу странным. Он внимательно посмотрел на друга и проговорил:

— Я думал, ты приедешь не раньше конца недели. Неужели так скучно?

Реджи кивнул:

— Да, ужасно скучно. Во всяком случае, так мне показалось. К тому же, — Реджи язвительно улыбнулся, — сейчас как раз конец недели.

— Неужели? — Маркус искренне удивился. — Уже? Ты уверен?

— Абсолютно уверен, — подтвердил Реджи. — А у тебя, я вижу, настроение лучше, чем при нашей последней встрече.

— Реджи, ты видишь перед собой совершенно другого человека. — Маркус закинул руки за голову и качнулся на стуле. — Ты видишь человека, довольного своей участью. И даже не просто довольного — счастливого. — Он усмехнулся. — По-настоящему счастливого.

— Понятно, — кивнул Реджи. — А какова причина этого счастья?

— Причина? Мне кажется, уж тебе-то она должна быть известна.

— Боюсь, что так.

Маркус подался вперед и пристально взглянул на друга.

— Тогда ты тоже должен радоваться — за меня.

— Да-да, конечно, — пробормотал Реджи. — Поздравления сейчас последуют. Давай выпьем в честь такого события.

Реджи поднялся с кресла и направился к шкафчику, встроенному в стену между книжными полками, — в этом шкафчике Маркус хранил бренди. Открыв дверцу, он оглянулся и спросил:

— А ты выпьешь стаканчик? Маркус отрицательно покачал головой:

— Нет-нет, спасибо. — Насмешливо улыбнувшись, он добавил: — Но ты очень любезен, особенно если учесть, что это мое бренди.

— Я знал, что ты оценишь мою любезность. — Реджи вернулся к столу, держа в одной руке два стакана, в другой — графин.

Маркус взглянул на него с удивлением.

— С твоей стороны было бы весьма невежливо заставлять гостя пить в одиночестве. — Реджи поставил стаканы на стол, и тут вдруг Маркус снова заметил, что друг ведет себя не совсем обычно — казалось, Реджи нервничает или чем-то озабочен. — Но я абсолютно уверен, что ты прекрасно ко мне относишься и поэтому не откажешься составить мне компанию.

— Не откажусь?

— Ни в коем случае. — Реджи наполнил стаканы, подтолкнул один в сторону Маркуса и снова сел в кресло. — Не откажешься, Маркус. Ты всегда был на редкость вежлив.

— Да, старался, — пробормотал Маркус, продолжая наблюдать за другом с нарастающей тревогой.

Он знал виконта так же хорошо, как самого себя, и сейчас прекрасно понимал: с ним что-то неладно. Реджи молча рассматривал бренди в своем стакане, словно янтарная жидкость содержала ответ на терзавшие его вопросы. Уже одно это молчание вызывало беспокойство.

Реджи был не из тех, кто склонен к задумчивости или унынию. Необузданный по натуре, он всегда быстро оправлялся даже от самых сокрушительных поражений. Маркус вспомнил, как десять лет назад умер отец Реджи. Хотя боль его друга была очевидной, Реджи предпочел справиться со своим горем, отпраздновав скорее жизнь отца, чем оплакивая утрату. Этот урок очень пригодился Маркусу, когда умер его отец.

— С тобой все в порядке? — спросил Маркус. Реджи, казалось, не расслышал его. Действительно, за долгие годы их дружбы Маркус не мог вспомнить случая, когда основное качество Реджи — жизнерадостность — не взяло бы верх над любым злосчастьем. Даже страдая по поводу окончания очередного неудачного романа — а Маркус давно уже потерял счет этим романам, — Реджи был неизменно бодр, громогласен и отчасти философичен. И он всегда с величайшим удовольствием обсуждал причины очередной неудачи.

— Реджи!

Тот по-прежнему молчал.

И Реджи никогда не бывал подавлен и молчалив. Такого никогда не случалось.

Маркус снова взглянул на друга и проговорил:

— Да, у меня действительно хорошее настроение. Видишь ли, солнце сегодня было… замечательного оттенка. Полагаю, это поможет моим арендаторам, и у них будет неплохой урожай.

Реджи нахмурился и пробормотал:

— Что ты сказал? Маркус тяжело вздохнул:

— Просто я пытаюсь поговорить с тобой. Что у тебя случилось?

— Ничего. — Реджи пожал плечами и сделал глоток бренди.

— Ничего? — Маркус усмехнулся. — Ты можешь быть превосходным лжецом, когда нужно сказать даме, что она самая красивая женщина на свете, но меня обмануть не удастся.

— А я вовсе не говорю, что ты так красив. — Реджи улыбнулся. — Честно говоря, я не нахожу тебя ни в малейшей степени…

— Речь не обо мне, а о тебе, — перебил Маркус. — Я никогда еще не видел тебя в таком меланхолическом настроении. Да ведь ты просто… — Маркус на несколько секунд задумался, подыскивая слово. Потом с усмешкой сказал: — Поэтичен.

Реджи хохотнул:

— Ну что же, если мои планы добиться привязанности дам, будучи дерзким и самонадеянным, не оправдали себя, я вполне могу стать задумчивым поэтом.

— У тебя это слишком хорошо получается, мой друг, — заметил Маркус. — Что могло случиться за эти несколько дней? Почему ты погрузился в меланхолию?

Реджи тяжело вздохнул:

— Я выяснил, что вполне мог ошибаться.

Маркус засмеялся — у него словно гора с плеч свалилась.

— И это все? Ты и раньше ошибался относительно очень многих вещей. Полагаю, будешь ошибаться и впредь.

— Бесспорно, — кивнул Реджи.

— А в чем именно ты ошибался?

Реджи пожал плечами; было очевидно, что ему не хотелось продолжать этот разговор.

— Ошибался в природе мужчин и чести женщин, — проговорил он наконец.

Маркус прищурился.

— Звучит весьма философично. Но вряд ли это ответ.

— Ты так думаешь? А мне кажется — замечательный ответ. — Реджи в задумчивости уставился на стакан, который держал в руке. Потом вновь заговорил: — Я обнаружил, что оказался перед довольно неприятным выбором.

— Неужели?

— Да, боюсь, что, какой бы выбор я ни сделал, последствия будут ужасные. — Реджи встал и направился к ближайшей книжкой полке. — Как я уже сказал, выбор очень неприятный.

— Звучит устрашающе. Но что же это за выбор? — Маркус внимательно посмотрел на друга. — Кажется, я догадываюсь… Похоже, что за те несколько дней, что меня не было в Лондоне, ты снова впутался в какое-то сердечное дело.

— В этом случае все было бы просто, — пробормотал Реджи, просматривая корешки книг, словно пытался найти в них ответ.

Будь все проклято, Реджи! — взорвался Маркус. — Раньше из тебя никогда не нужно было тянуть слова клещами. Почему же теперь тебе так не хочется все мне рассказать?

Реджи снял с полки книгу и стал листать ее.

— Теперь ставки гораздо выше.

— Какие ставки? Перестань ходить вокруг да около, старина, и переходи к делу. О чем ты говоришь?

Реджи захлопнул книгу и поставил ее обратно на полку.

— Судя по всему, у вас с женой все хорошо, не так ли?

Маркус кивнул:

— Да, конечно. У нас все в порядке. Моя жизнь идет как нужно. В настоящий момент тревогу вызывает твоя жизнь.

— Моя?.. — Реджи скрестил на груди руки и прислонился к книжной полке. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но еще я полагаю, что ты ринулся в полет над пропастью?

— Да-да, ринулся! — закричал Маркус. — И «полет» мне очень нравится. А теперь, когда…

— Я ошибся, Маркус. — В голосе Реджи звучало сожаление.

— Ты уже это говорил, но я все еще ничего не понимаю. О чем все-таки речь?

— Обо всем. — Реджи снова вздохнул и посмотрел Маркусу в глаза. — Я был не прав, а ты — прав.

Какое-то время Маркус смотрел на друга, по-прежнему ничего не понимая. А потом вдруг понял все. И теперь ему стало ясно, какие именно слова Реджи никак не решался произнести.

Маркус вскочил из-за стола и замер на несколько мгновений — ему казалось, что он вот-вот задохнется.

И тут он вдруг услышал странный звук — словно что-то упало с большой высоты и разбилось вдребезги.

И он понял, что это его сердце.

Глава 14

Глупее влюбленного мужчины может быть только мужчина вообще.

Хелен Пеннингтон

— Ты что-то узнал в Лондоне, так? О Гвен и том человеке, которого, как ты был совершенно уверен, не существует?

— Мне очень жаль, Маркус. — Реджи сокрушенно покачал головой, — Я не хотел тебе говорить…

— Ты и не сказал! — Маркус схватил свой стакан и осушил его одним глотком. Потом схватил графин и снова наполнил стакан, однако пить не стал. — Ты ничего мне не сказал!

— Да, конечно… — Реджи пожал плечами. — Это очень сложно сделать, понимаешь?

— Прошу прощения, что так осложнил твою жизнь. — Маркус сделал глубокий вдох и попытался взять себя в руки. — Что ж, выкладывай. Что именно ты узнал? Говори же!

— Я не узнал, — пробормотал Реджи. — Я видел.

— Что же такое ты мог увидеть в Лондоне?..

— Не в Лондоне, а здесь. Так что ты напрасно обвиняешь меня в том, что я молчал.

— Что?!

— Я видел ее, Маркус, Видел… с ним.

— Рассказывай с самого начала!

Реджи немного помедлил, собираясь с духом.

— Видишь ли, я ехал сюда и немного срезал дорогу. Знаешь, можно сэкономить добрые полчаса, если поехать мимо старого дома. — Он взглянул на Маркуса. — Ты знаешь, что там уже живут?

— Да, знаю, — Маркус стиснул зубы. — Дальше.

— Когда я проезжал мимо, я увидел, как к дому подъехал джентльмен. Он сразу же спешился и вошел. Я его не знаю. Он старше нас с тобой, явно богат и, — Реджи доверительно понизил голос, — судя по всему, он явно хотел остаться незамеченным.

— И что потом?

— Я, конечно, подумал, что это странно, поскольку в доме давно никто не живет. И мне стало любопытно — из-за скрытного поведения этого человека. Я готов был держать пари на все мое состояние, что у него назначена амурная встреча…

— Реджи!

— Прости. Так вот, я больше не стал размышлять об этом, только усмехнулся, потому что и сам оказывался в подобных ситуациях. И вдруг вижу — подъезжает твоя жена. Она подъехала прямо к дому и даже не постучала. Просто вошла без всяких колебаний.

Маркус кивнул:

— Понятно. И что же дальше?

— И… и все. — Реджи пожал плечами. — Разве этого недостаточно?

— Нет! — бросил Маркус. — Этого совершенно недостаточно.

Ему нужно было все как следует обдумать и не обращать внимания на то, как колотится сердце у него в груди. Что ж, на первый взгляд и впрямь выглядело так, словно Гвен отправилась на встречу с любовником. Реджи действительно заметил ее и какого-то незнакомого мужчину. Но какие у него доказательства?.. Ведь можно найти сколько угодно убедительных объяснений…

— Маркус!

Да, можно найти объяснения…

— Маркус, о чем ты думаешь?

— Я думаю, Реджи, — Маркус очень старался говорить спокойно, — что ты также склонен делать поспешные выводы.

Реджи с удивлением взглянул на друга:

— Поспешные? Но послушай, то, что я видел, выглядело гораздо убедительнее, чем все твои домыслы. Ведь я видел их собственными глазами. Поэтому и сделал соответствующие выводы.

Маркус криво усмехнулся:

— Ты сделал замечательные выводы.

— Прости, но я…

— Я не буду думать о ней худого, пока не узнаю правды, — решительно заявил Маркус. Впрочем, он прекрасно понимал: сделать подобное заявление гораздо легче, чем думать обо всем этом.

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю. — Маркус провел ладонью по волосам. Ведь только сегодня утром они с Гвен говорили о доверии. Как же он может ожидать от нее доверия, если сам не будет ей доверять? — За эти дни я довольно хорошо узнал мою жену. По крайней мере, так мне кажется. После смерти отца она была предоставлена самой себе, и было бы беспричинно с моей стороны ожидать, что ее характер изменится так же быстро, как изменилось ее положение, когда она вышла замуж. Я должен с уважением относиться к ее независимости и скрытности, а также к тому, что она во многом так же осторожна, как и я. Но я не сомневаюсь: она не станет мне лгать.

— Видишь ли, дело в том, что она — женщина. — Реджи покачал головой. — Женщины — совершенно другая порода. Я по собственному опыту знаю, что им никак нельзя доверять.

— Гвен можно, — сказал Маркус; ему очень хотелось верить в это.

— Ты отнесся к этому совсем не так, как я предполагал. Похоже, ты не очень огорчился.

— Неужели? — Маркус рассмеялся. — Ты ошибаешься, уверяю тебя.

— Дело в том, что я ожидал совсем другой реакции. Реджи допил бренди, шагнул к столу и налил себе очередную порцию. — Я хочу, чтобы ты знал: я поехал в Ходкрофт-Холл не сразу же. Я долго ездил, размышляя, рассказать ли тебе или нет. Ты представить себе не можешь как мне было трудно.

— Я очень тебе сочувствую, — проговорил Маркус с сарказмом в голосе.

Реджи сделал глоток бренди и сказал:

— Видишь ли, ты никогда еще не любил. Любовь всегда превращала меня в совершенно иррациональное существо, и, честно говоря, я ожидал и от тебя определенной меры безумия.