Петербургские арабески

А как пришел час вечером, изволила ея величество прислать Анну Федоровну Юшкову: «Ночуй-де у меня, Филатовна!» И я сказала: «Воля ее императорского величества». А как изволила откушать в вечеру и изволила раздеться, то меня княгиня повела в опочивальню пред ея величество, и изволила меня к ручке пожаловать… привесть меня к окну и изволила мне глядеть в глаза, сказала: «Стара очень, не как была, Филатовна, – столько пожелтела!» И я сказала: «Уже, матушка, запустила себя: прежде пачкалась белилами, брови марала, румяны». И ее величество изволила говорить: «Румяниться не надобно, а брови марай». И много тешилась и изволила про свое величество спросить: «Стара я стала, Филатовна?» И я сказала: «Никак, матушка, ни маленькой старинки в вашем величестве!» – «Какова же я с толщиной, с Авдотью Ивановну?» И я сказала: «Нельзя, матушка, сменить ваше величество с нею, она вдвое толще». Только изволила сказать: «Вот-вот, видишь ли?» – «А где твой муж, и у каких дел?» И я сказала: «В селе Дедикове в коломенском уезде управителем». Матушка изволила вспамятовать: «Вы-де были из Новгородских?» – «Те, мол, волости, государыня, отданы в Невской монастырь». – «Где же-де вам лучше, в новгородских или Коломенских?» И я сказала: «В новгородских лучше было, государыня». И ее величество изволила сказать: «Да для тебя не отнимать их стать. А где вы живете. Богаты ли мужики?» – «Богаты, матушка». – «Для чего же вы от них не богаты?» – «У меня мой муж говорит, всемилостивейшая государыня: как я лягу спать, ничего не боюсь, и подушка в головах не вертится». И ея величество изволила сказать: «Эдак лучше, Филатовна: не пользует имение в день гнева, а правда избавляет от смерти». И я в землю поклонилась. А как замолчу, изволит сказать: «Ну, Филатовна, говори…»

Так Анна Иоанновна проговорила с Настасьей Филатьевной весь вечер. Разговор больше шел о московских знакомых, а на ночь она ее отпустила. А поутру Филатовну опять привели в опочивальню: «А убраться изволила, то пожаловала меня к ручке: прости, Филатовна, я опять по тебе пришлю: поклонись Григорию Петровичу (Чернышеву – сподвижнику Петра I во всех его делах и сражениях, побывавшему и первым комендантом Выборга, и Московским генерал-губернатором. – A.A.), Авдотье Ивановне (жене Чернышева. – A.A.)». И изволила приказать Анне Федоровне Юшковой: «Вели отвезть Филатовну на верейке лакеям, да проводить». И пожаловала мне сто рублей… Изволила меня послать, чтобы я ходила по саду: «И погляди, Филатовна, моих птиц». И как повели меня в сад, и ходят две птицы, величиною и от копыт вышиною с большую лошадь, копыта коровьи, коленки лошадиные, бедры лошадиные; а как подымет крыло, бедры голые, как тело птичье, а шея как у лебедя длинна, мер в семь или восемь длиннее лебяжьей; головка гусиная, а носик меньше гусиного; а перье на ней такое, как на шляпах носят. И как я стала дивиться такой великой вещи и промолвила: как то их зовут, то остановил меня лакей: «постой», и прибежал ко мне возвратно: изволила государыня сказать: эту птицу зовут строкофамиль; она-де те яйца несет, что в церквах к паникадилам привешивают».

О другом, уже необычном случае в Летнем дворце рассказывал один офицер в начале 1742 года деду графини А.Д. Блудовой. Антонина Дмитриевна поместила это семейное предание в своих «Воспоминаниях».

Это случилось в 1740 году, незадолго до кончины Анны Иоанновны. Офицер этот дежурил в тронном зале. Было уже за полночь, когда появилась странная фигура, похожая на государыню. Она стала медленно ходить по залу, задумчиво склонив голову и закинув назад руки, не обращала внимания на часовых, застывших с ружьями, взятыми «на караул». Все было настолько необычно и странно, что о происходящем офицер доложил Бирону, жившему здесь же, во дворце. Бирон удивился и, подозревая интригу и заговор, кинулся в опочивальню императрицы. Ему удалось уговорить ее выйти, чтобы разоблачить самозванку. Тогда молодому офицеру пришлось увидеть сразу две Анны Иоанновны. Настоящая была с Бироном, еще не успевшая снять с себя пудермантель. Анна Иоанновна, как всегда, и в такой необычной ситуации проявила выдержку: «Императрица, постояв минуту в удивлении, выступила вперед и пошла к этой женщине вперед, говоря: «Кто ты? Зачем ты пришла?» Не отвечая ни слова, та стала пятиться, не сводя глаз с императрицы, отступая в направлении к трону, пятившись на ступеньках, под балдахин… и исчезла. Анна Иоанновна повернулась к Бирону и сказала: «Это моя смерть!» Поклонилась остолбеневшим солдатам и ушла к себе».

С этого времени императрица Анна опасно заболела, слегла.

Прежде ей сопутствовал успех во всех ее предприятиях. Наступил долгожданный мир после побед в войне с Турцией. Ее племянница родила сына, которого назвали Иоанном. Он должен был наследовать престол. Но он был еще беззащитным младенцем, которого могла защитить только она. Все, что было еще в ее силах, для обеспечения его будущего она сделала, перед тем как скончалась в этом же году, в своем Летнем дворце. Анна Иоанновна говорила Бирону: «Я хочу исполнить все, что зависит от меня, а что будет потом – зависит уже от воли Божией. Вижу сама, что оставляю этого бедного ребенка в самом жалком положении, но я не в силах ничем помочь ему, а отец и мать его тоже бессильны, особенно отец, которому природа отказала даже в самом необходимом для покровительства сыну. Мать довольно умна, но у нее есть отец (герцог Мекленбургский. – A.A.), известный тиран и деспот: он, верно, не замедлит сюда явиться, будет действовать так же, как в Мекленбурге, вовлечет Россию в бедственные войны и доведет ее до разорения. Я боюсь, что по смерти моей будут поносить мою память». Предчувствия Анны Иоанновны вполне оправдались.

В том же трагическом для нее 1740 году императрица поручила Растрелли построить новый, еще более грандиозный и красивый Летний дворец – на другом конце Летнего сада, у берега Фонтанки. Его она предполагала передать племяннице Анне. Но поселилась в этом дворце уже Елизавета Петровна.

Несколько десятилетий спустя, при императоре Павле Петровиче, вновь заговорили о необычном явлении, но уже в новом Летнем дворце. Рассказывают об этом так: «К солдату, стоявшему здесь в карауле, явился в сиянии юноша и сказал, что он архангел Михаил. Солдату было приказано идти к императору и сказать, чтобы на месте этого старого Летнего дворца был построен храм во имя архистратига Михаила. Когда доложили об этом Павлу I, то он ответил: «Мне уже известно желание архангела Михаила; воля его будет исполнена»».

Если о первом необычном случае в Летнем саду рассказал свидетель происшедшего, то о втором свидетельствуют последовавшие события: шедевр Растрелли действительно был сломан, и на его месте возникла в Летнем саду красивая церковь Архангела Михаила. При церкви император воздвиг и дворец – жилище для себя. Назвал он его Михайловским замком. Он думал обрести здесь безопасность и благополучие. Но не получилось…

Красные перья, белые штиблеты и золотые пуговицы

Александр Алексеевич Столыпин оставил воспоминания о том, как ему довелось быть адъютантом знаменитого графа Суворова. Когда в 1795 году в Варшаве он был представлен прославленному полководцу, тот спросил его: «Где служил твой отец?» Молодой Столыпин растерялся и отвечал: «Не знаю, ваше сиятельство». Суворов, приложив пальцы к губам, вскричал: «В первый раз… «не знаю!»». «Алексей Емельянович служил по статской службе», – сказал кто-то рядом. Зная, что фельдмаршал статскую службу не любит, Александр испугался, вспомнил и закричал во все горло: «Нет, ваше сиятельство, батюшка служил в Лейб-Компанском корпусе!» Фельдмаршал и все присутствующие засмеялись.

Что же это был за Лейб-Компанский корпус, благодаря которому Суворов простил «не знаю» Александра? И в котором в свое время служил прадед часто вспоминаемого в наше время П.А. Столыпина.

Фельдмаршал граф Бурхард-Христоф Миних преподал в 1740 году наглядный и запоминающийся урок успешного государственного переворота. Победитель турок при Ставучанах, он и всесильному Бирону нанес, по всем правилам военного искусства, внезапный удар во внезапном месте. С сорока гренадерами он арестовал регента ночью, прямо в спальне, отправив затем его в Шлиссельбург.

Правительницей России тогда стала Анна Леопольдовна – мать годовалого младенца, императора Иоанна VI (двоюродного внука почившей Анны). Женщина она была кроткая, добрая, доверчивая. В хрониках столичной жизни, сообщаемых «Санкт-Петербургскими ведомостями», в 1730-х годах ее имя часто упоминается рядом с именем ее двоюродной тетки Елизаветы. Например: «Изволила ея императорское величество наша всемилостивейшая государыня с их высочествами государынею цесаревною Елизаветой Петровною и государынею принцессою Анною в провождении всего придворного стата итти в новопостроенную на перспективной улице церковь рождества Пресвятыя Богородицы». Эти близкие отношения продолжились и тогда, когда появился на свет младенец Иоанн. Французский посол де ла Шетарди сообщал своему министру: «Принцесса Елизавета… не упускает случая как можно чаще навещать здешнего государя (Иоанна. – A.A.)».

Правительница Анна Леопольдовна.

Между тем правительнице все чаще стали доставлять сведения о том, что она стоит на краю пропасти. А столкнуть ее в зияющую бездну собирается не кто иная, как столь близкая к ней Елизавета Петровна. Об этом регентше докладывали министры, приходили сообщения и из-за границы. Однако Анна Леопольдовна ограничилась личным объяснением наедине с белокурой родственницей и была успокоена ее обиженными слезами и заверениями в преданности ей и младенцу-царю.

Император Иоанн Антонович. 1741 г.

А между тем заговор действительно был, обильно питаемый французскими и шведскими финансовыми субсидиями. Предполагалось объявить Елизавету императрицей 6 января, в праздник Крещения. Во время крещенского парада гвардейских полков на льду Невы, напротив Зимнего дворца. Наверное, это было бы похоже на то, что затем, уже в декабре 1825 года, произошло на Сенатской площади, с таким же финалом.

Но тогда, после сестринских объяснений с Анной Леопольдовной, Елизавета, к счастью своему, решила действовать без промедления. По способу, уже опробованному графом Минихом. На следующую же ночь (с 24 на 25 ноября 1741 года) она вышла из своего дворца, что находился на Марсовом поле (на том месте, где потом был дом принца Ольденбургского). В санях ее ждали хирург Иван Иванович (Иоганн-Герман) Лесток, камергер Михаил Воронцов, братья Петр и Александр Шуваловы. По пустынным ночным улицам они помчались к съезжей избе гренадерской роты лейб-гвардии Преображенского полка. Там дочь Петра уже ждали примкнувшие к заговору гренадеры, предварительно арестовав дежурного офицера Гревса. Остальные роты полка спали в это время. Предусмотрительный Лесток разрезал дно у сложенных в одном месте барабанов, чтобы никак нельзя было произвести тревогу.

Собралось до 300 унтер-офицеров и солдат. Глубокой ночью вся эта компания во главе с Елизаветой двинулась в полной тишине к Зимнему дворцу. Тогда это был еще Анненский дворец, вытянувшийся вдоль Адмиралтейства.

Елизавета Первая, императрица и самодержица. Е.П. Чемесов по оригиналу П. Ротари. 1761 г.

По приближении кортежа к дворцу, в конце «Невской першпективы», гренадеры посоветовали своей предводительнице для избежания шума выйти из саней. Они взяли ее на руки и донесли до дворца. В известных им покоях мирным сном почивала Анна Леопольдовна с супругом. Проспавших свое царствование разбудили, завернули в шубы и увезли… В соседней комнате в своей колыбели тихо спал младенец-император.

Елизавета вынула Иоанна Антоновича из колыбели, взяла на руки и стала его целовать. Младенец улыбался столь знакомой ему ласковой тете и старался повторять победное «ура» столпившихся под окнами гренадер. «Невинное дитя, – говорила тогда Елизавета Петровна, – не знаешь, что эти клики лишают тебя престола». Она целовала свою жертву, торжествуя свою победу и не думая о том, что это занятие не такое уж безвинное и безнаказанное для нее и ее потомков.

«Невинное дитя» вскоре ожидала жестокая судьба. Младенец Иван будет изолирован от матери, отца, мира, образования и воспитания. Станет «безымянным арестантом» в одном из мрачных казематов Шлиссельбургской крепости, с забрызганными окнами, а потом будет здесь убит. Но известно: «Мне отмщение, Я воздам» (Рим. 12. 19). Племянник Елизаветы, унаследовавший ее престол под именем Петра III, также станет жертвой заговора, а в трагедии под Екатеринбургом 1918 года много будет сходного с Шлиссельбургской трагедией.

Шлиссельбургская крепость. 1839 г.

Но вернемся к Преображенским гренадерам и императрице Елизавете Петровне.

За свою усердную службу гренадеры просили одну только награду: «Объяви себя капитаном нашей роты и пусть мы первые присягнем тебе!» Елизавета милостиво согласилась. Гренадерская рота Преображенского полка получила наименование Лейб-Компании, звание капитана которой взяла на себя сама императрица. Чина капитан-поручика роты удостоился генерал принц Гессен-Гомбургский. Соответственно чин прапорщика в Лейб-Компании был сравнен с чином полковника, сержанта и капрала – с подполковником и капитаном. Рядовой гренадер в Лейб-Компании был равен поручику в армейских полках. Затем унтер-офицеры, капралы и рядовые получили потомственное дворянство. Им были пожалованы имения с крепостными, для них были сочинены гербы.

В память о минувшем ночном событии Елизавета повелела построить на месте известной нам съезжей избы трехпридельный храм. Ныне это Спасо-Преображенский собор, что на Литейном проспекте.

Спасо-Преображенский собор. Вторая половина XIX в.

Лейб-Компания была помещена в старом Зимнем дворце, где прежде была резиденция Петра I и Екатерины I. Теперь его приспособят для особо приближенной к престолу «гвардии в гвардии». (Позже Екатерина II поставит на стенах так называемого Лейб-Компанского корпуса Эрмитажный театр.)

Позаботилась Елизавета Петровна и о красивой форме для любезной ее сердцу Лейб-Компании. Гренадер был одет в зеленый кафтан с золотым зубчатым галуном. Камзол и штаны были красные с золотыми пуговицами, манжеты и галстук кружевные с белою кисеей. Штиблеты были белые с золотыми пуговицами (парадные) или из черного сукна с штибель-манжетами из белого полотна (повседневные). Шапка гренадерская, обтянутая красным сукном, с перьями, с правой стороны – красными, а с левой – белыми.

Гренадер Лейб-Компании. 1742–1762 гг.

Барабанщик Лейб-Компании. 1742–1762 гг.

Офицер и сержант Лейб-Компании. 1742–1762 гг.

Рядовых лейб-компанцев учили грамоте и умению считать. Однако прославились они в Петербурге и в Москве при коронации не образованностью своей и хорошими придворными манерами. В «Истории Преображенского полка», выпущенной к его 200-летию, вспоминают об этом времени: «Солдаты, дотоле приученные к палкам и кошкам, а теперь за свои услуги освобожденные от этих неприятностей, совершенно вышли из повиновения, особенно гренадерская рота, или Лейб-Компания, не хотевшая знать начальника. Толпами врывались в дома именитейших сановников, с угрозами требовали от них денег, без церемонии брали в богатых домах все, что им нравилось. Пьянство, разврат, драки, грабительства гвардейских солдат принимали все большие размеры, так что фельдмаршал Ласси принужден был расставить по всем улицам пикеты армейских солдат… И, несмотря на это, жители Петербурга были в большом страхе, многие оставили свои дома, и все ворота были заперты… А правительство, помня их недавнюю заслугу, не решалось применять надлежащих мер строгости. Императрица, как бы в наказание, только перевела офицерами в другие полки некоторых лейб-компанейских солдат».

Елизавета Петровна не решалась упразднить свою слишком вольную Компанию. Последняя беспрекословно подчинялась своему капитану, а императрица желала всегда иметь при себе доверенных защитников. Она боялась нового переворота, уже направленного против нее: ведь свергнутый ею император Иоанн VI был жив, возможны были и другие претенденты. По ночам она плохо спала, опасаясь внезапного пробуждения…

Ее племянник посчитал, что ему бояться нечего. Со свойственной его характеру беспечностью он расформировал Лейб-Компанию в марте 1762 года. Гренадеры лейб-компанцы переводились в другие воинские части – с соответствующими офицерскими чинами. А гренадеры, пожелавшие выйти в отставку, увольнялись с положенным им офицерским чином.

Упомянутый нами в начале Алексей Емельянович Столыпин пожелал выйти в отставку. Он получил при выходе чин поручика.

Однако оказалось, что государыня Елизавета Петровна не напрасно беспокоилась о своей безопасности. В июне того же 1762 года царь Петр Федорович был низложен и убит. Начало той, екатерининской, июньской «революции» положил уже гвардейский Измайловский полк, учрежденный Анной Иоанновной.

Тайны исчезнувшего дворца

Петербург-Ленинград называют городом трех революций. Считается, что первая революция была в 1905 году. Вторая – в феврале 1917 года. А третья – Социалистическая, со «штабом» в Смольном, – в октябре того же года. Мы же напомним об еще одной революции, бывшей в нашем городе, – июньской 1762 года. Той, которую можно назвать и Романтической. Поскольку вдохновителем и организатором ее была женщина. Был у этой революции и свой «штаб», который находился в деревянном Зимнем дворце.

Сейчас ничто не напоминает о том, что некогда в квартале, заключенном между Мойкой, Невским проспектом, Малой Морской улицей и Кирпичным переулком – в самом центре города, – находился деревянный Зимний дворец императрицы Елизаветы Петровны. Его построил архитектор Ф.Б. Растрелли. Царское семейство должно было жить в нем, пока строился новый каменный Зимний дворец, существующий в настоящее время.

Вид Зимнего деревянного дворца. Конец 1750-х гг.

Постройка деревянного дворца была осуществлена в течение одного строительного сезона. Современников поразила быстрота, с которой было воздвигнуто здание. Поразила их также роскошь его внутреннего убранства. Переезд императорской фамилии в новое жилище состоялся вечером 5 ноября 1755 года.

Это было одноэтажное строение, украшенное в стиле барокко. Главный подъезд дворца находился на углу Невской першпективы и Малой Морской улицы. Войдя через него в дом, посетитель попадал в анфиладу красивых зал. Продвигаясь далее, он видел слева от себя окна, обращенные к першпективе, а справа – проходы в боковые флигеля, в которых последовательно размещались покои великого князя и великой княгини (наследников), Тронный зал с примыкающей к нему домашней церковью, служебные комнаты. Покои императрицы располагались вдоль набережной Мойки и завершались переходом в каменный театр.

Схема расположения Зимнего деревянного дворца.

О Елизавете Петровне этого времени вспоминают, что она любила всякие увеселения, маскарады, театр, и вместе с тем никогда не полагалась на безопасность носимой ею короны. Боялась ложиться спать до рассвета, памятуя о том, как сама ночью арестовывала Иоанна VI – годовалого младенца-императора с его матерью, освобождая для себя российский престол. А между тем невинно заточенный в крепости представитель старшей ветви династии Иоанн Антонович был еще жив…

Оберегали императрицу (и свое положение при ней) наиболее влиятельные лица во дворце – братья Шуваловы. Старший брат, граф Александр Иванович, был начальником канцелярии тайных розыскных дел и следил за тем, чтобы никакие заговоры в столице более не возникали. Младший брат, граф Петр Иванович, сосредоточил в своих руках решение всех военных и финансовых вопросов в империи. Их юный двоюродный брат, увлеченный искусством, граф Иван Иванович, сумел понравиться царице и стал фаворитом – чему, конечно, способствовали влиятельные братья. Шуваловы решали все дела сообща.

Екатерине отвели покои с окнами, обращенными в сторону Кирпичного переулка – к дому Наумова (Матюшкиной), что был и на углу Малой Морской улицы. Это были две большие высокие комнаты с кабинетом и прихожими. Великой княгине понравилось и то, что покои для великого князя Петра Федоровича (с его табачным запахом) не были назначены вблизи ее комнат. У нее с мужем были сложные взаимоотношения. Пренебрегаемая им, она обратилась к чтению разных умных книг. Ее попечителем был назначен не симпатичный ей Александр Шувалов, левый глаз которого все время помаргивал.

Великая княгиня Екатерина Алексеевна. С гравюры Штенглина

Современники вспоминали, как выглядела тогда великая княгиня Екатерина Алексеевна: «Приятный и благородный стан, гордая поступь, прелестные черты лица и осанка, повелительный взгляд – все возвещало в ней великий характер…» Вместе с тем отмечали: «Замечательные в ней приятность и доброта для проницательных глаз суть не иное что, как действие особенного желания нравиться, и очаровательная речь ее ясно открывает опасные ее намерения». О себе самой недавняя немецкая принцесса писала: «Принципом моим было нравиться людям, с которыми мне предстояло жить. Я усваивала их манеру поступать и вести себя: я хотела быть русской, чтобы русские меня полюбили». Уроки русской манеры обхождения Екатерина брала у преданных ей горничной Екатерины Ивановны и лакея Шкурина. Очень хотела также Екатерина, еще с ранней юности, стать русской императрицей.

Между тем пятидесятилетняя императрица не по возрасту быстро стала терять свое здоровье. Очевидно, вследствие разных душевных переживаний.

Братьям Шуваловым надо было обеспокоиться о своем будущем – о приобретении благорасположения великой княгини Екатерины Алексеевны, до сих пор не баловавшей братьев таковым. Еще одного двоюродного брата у них не было, а нужно было найти такого верного им человека, который мог бы стать фаворитом столь своеобразной молодой женщины, каковой была цесаревна.

У богатого и властного вельможи графа Петра Шувалова были дом на Мойке с его знаменитым садом (ныне здесь дворец Юсупова) и, по моде того времени, любовница – красавица княгиня Е.С. Куракина. Любовные записки к княгине от влюбленного генерала носил адъютант поручик Григорий Орлов. Г.Г. Орлов тогда был слишком молод, чтобы ограничиться ролью поверенного любовных тайн, и опытная Куракина быстро открыла его счастливые способности. Петр Иванович тогда принял соответствующие меры – отослал превысившего свои полномочия офицера в действующую армию, на войну с Пруссией.

Портрет князя Г.Г. Орлова. Л.И. Черный. Конец 1760-х – начало 1770-х гг.

Очевидно, теперь граф решил дать возможность своему бывшему адъютанту реабилитировать себя. В 1759 году отличившийся в боях Григорий Григорьевич Орлов снова появляется в Петербурге, сопровождая пленного прусского генерала. Здесь ему дали чин капитана. Известному в столице игроку доверили артиллерийское казначейство.

Поселился Орлов в доме Наумова, напротив дворца. Через окно на другой стороне переулка он видел великую княгиню, брошенную мужем и в одиночестве читающую книги. Григорий целыми днями стал сидеть дома и смотреть на Екатерину. Наконец та заметила влюбленного в нее красивого молодого человека. Благополучному развитию завязавшегося романа способствовали преданные слуги великой княгини – Шкурин и Екатерина Ивановна.

Как и в случае с Куракиной, Григорий прежде всего руководствовался велениями сердца, а затем уже интересами своих тайных попечителей. Но его братья Алексей и Федор были натурами деловыми, воинственными и честолюбивыми. Рослые, мужественные и полные рыцарского обаяния братья поклялись Екатерине, что возведут ее на престол. Они стали набирать в гвардии сторонников умной, обаятельной и любящей все русское великой княгини, матери цесаревича Павла.

Екатерина же в этих сложных обстоятельствах сумела показать себя достойной высокого царственного положения, использовала все свои таланты великой актрисы. Она собирала вокруг всех тех, кто опасался воцарения ее неумного мужа, открыто объявившего прусского короля своим государем и презиравшего все русское.

Между тем такое воцарение и случилось, когда в декабре 1761 года безвременно скончалась Елизавета Петровна – в своих покоях, обращенных к набережной Мойки. Императором провозглашен ее наследник – великий князь Петр Федорович. Екатерина тогда запретила своим сторонникам препятствовать этому акту. Она, как тогда казалось, вся отдалась скорби по почившей тетушке. Вместе с тем под широкими траурными одеждами она скрывала свою беременность, возникшую от романтической связи с Григорием Орловым. Екатерина тогда была не готова к открытому выступлению.

В апреле Екатерина тайно родила мальчика, которого назвала Алексеем и тут же отдала своему гардеробмейстеру Василию Шкурину на воспитание в его семействе. Ребенок рос робким, кротким и послушным. А его мать, получив облегчение от долгой ноши, была уже готова к активным действиям. Тем более что сам Петр III своими начатыми неумными реформами способствовал росту недовольства в столице и в стране.

Рано утром 28 июня по старому стилю в старой обычной карете, доставившей ее из дачного Петергофа, Екатерина прибыла в казармы Измайловского полка. На ней было то же черное траурное платье с орденом Св. Екатерины. Въехала она совершенно бледная и дрожащая, а была принята с радостным энтузиазмом. Измайловцы, а затем и семеновцы ей присягнули. В невзрачной карете, запряженной лишь двумя лошадьми, она двинулась к центру города в сопровождении необычной процессии из солдат двух полков. Строя не было, все перемешалось, воинственные крики угрожали тем, кто станет противиться матушке-царице. К этой демонстрации присоединялись и мятежно настроенные горожане.

Екатерина со своим сопровождением остановилась на Невском проспекте, у церкви Казанской Божией Матери. Она зашла внутрь и помолилась перед чудотворной иконой. Звонили колокола Казанской церкви, Екатерине присягали подходившие полки… В полдень она вернулась в привычные ей покои деревянного Зимнего дворца – уже его самодержавной хозяйкой. Здесь были написаны ее первый манифест и указы.

Екатерина в сопровождении солдат у церкви Казанской Божией матери.

В тот же день вечером Екатерина (памятуя, что нужно ковать железо, пока оно горячо) вместе с верным ей войском отправилась воевать своего супруга – в Ораниенбаум. Она ехала верхом с обнаженной шпагой в руке. На ней была мужская одежда – гвардейская форма с андреевской лентой через плечо. До боев дело не дошло: ее супруг, император Петр Федорович, испугался и капитулировал, отрекся от престола. И вскоре, как официально сообщалось, скончался «от геморроидальных колик».

Григорий Григорьевич Орлов должен был стать мужем императрицы. Сенат предложил Екатерине выбрать себе супруга, с тем только условием, чтобы он был русским по происхождению. Для Григория был построен дворец («Мраморный»), устроен двор по примеру императорского, назначены пажи, камергеры. Но потом вдруг Екатерина согласилась с врагами Орлова, считавшими, что ей лучше остаться самодержавной императрицей, а не быть «мадам Орловой». Она воздержалась от окончательного решения. Нетерпеливому Григорию Григорьевичу тогда было сказано: «Elle flotte, elle hesite, en un mot elle est femme» («Она сомневается, колеблется, одним словом, она – женщина»).

Что же дальше было с деревянным Зимним дворцом? В елизаветинское время в его анфиладных залах были балы с маскарадными развлечениями. Елизавета Петровна любила повеселиться. Ее обширный гардероб постоянно обновлялся. Вскоре после «июньской революции» (так Екатерина II назвала удавшееся ей предприятие) привычные развлечения в этом дворце возобновились. Но потом был «высочайше утвержден» новый план для застройки города, по которому все деревянные строения на Адмиралтейской стороне подлежали разборке. Новые строения должны были быть в центре только каменные.

Деревянный Зимний дворец в 1767 году тоже был разобран. Над образовавшимся обширным пустырем возвысились оставшиеся каменные строения. Бывшая кухня была приспособлена для проживания семьи приглашенного царицей скульптора. Получился уютный двухэтажный особнячок в центре столицы. К нему примыкал тоже временно сохраненный тронный зал. В нем была мастерская Фальконе, в которой тот создавал свой знаменитый шедевр – конный памятник Петру I.

А в бывшем театре устроили конюшни. Некоторое время оставались при них и примыкавшие к театру покои почившей императрицы. Но теперь в них поселили Путиловских каменщиков, работавших по возведению задуманного Екатериной висячего сада при новом каменном Зимнем дворце.

Карусель пиковой дамы

Появление в Петербурге первого в его истории стадиона было необычным и оказалось связанным с несколько маскарадными обстоятельствами. В XVIII веке любили предаваться маскарадным забавам. Особенно во время рождественских и новогодних празднеств. Но не прочь были отвлечься от повседневности с помощью необычных забав и в другое время…

Холодная весна 1765 года в столице была омрачена тягостными воспоминаниями об убиении минувшим летом в Шлиссельбурге «несчастного принца Иоанна Антоновича». Более двадцати лет он был живым опасным укором для царствовавших родственниц и предметом воспоминаний в народе, помнившем недолгое царствование младенца Ивана-царевича, при котором и шведов побили, и жизнь была дешевле.

Для того чтобы отвлечь столичных жителей от неприятных настроений и размышлений, решено было дать им такое развлечение и зрелище, какое они отродясь не видели и о котором никогда не слышали. Екатерина II, может быть, по совету возвращенного из ссылки фельдмаршала Б.-Х. Миниха решила устроить в Петербурге так называемый Карусель.

Карусель был забавой европейского происхождения.