Атака седьмого авианосца (Седьмой авианосец - 5)

      - Неужели? Несколько тысяч женщин, стоящих сейчас по всему Бродвею, удивились бы, услышав тебя. - Играя своей рюмкой, она сказала: - Знаешь, в моей конторе прошла информация: арабам известно о том, что ты служишь на "Блэкфине". Будь осторожен.
      - Да? Выходит, мы никого не обманули?
      Дэйл покачала головой, допила свою рюмку.
      - Похоже, что никого.
      Брент, проглотив остававшийся в рюмке бренди, скользнул рукой по ее бедру. Она не отстранилась и не остановила его.
      - Почему мы тратим время на такой вздор, как политика? - сказал он.
      - Почему? Должно быть, потому, что люди на другом конце планеты предписывают, как нам жить и жить ли вообще.
      - Ты чувствуешь...
      - Бессилие? Да! И довольно часто.
      - Ну и черт с ними со всеми, - сказал он решительно.
      Притянув ее к себе, он впился поцелуем в ее полуоткрытый рот, сразу отыскав трепещущую острую стрелку ее языка. Дэйл почувствовала, как в груди, на шее, во всем теле запульсировала кровь, посылая жаркую волну за волной куда-то в самую глубину ее существа. Брент, целуя ее нос, щеки, глаза, что-то горячо шептал ей на ухо, между тем как рука его поползла с живота Дэйл вниз - туда, где так бешено стучала кровь.
      - Зачем на тебе эти чертовы штаны? - Он уже расстегнул пуговицу и теперь занимался молнией.
      - Брент...
      Опрокинув Дэйл на диван, он всей своей тяжестью навалился сверху, вжимая ее в подушки и не отрываясь от ее губ. Она выгнулась всем телом и застонала, бессознательным движением разомкнула колени. Руки Брента продолжали гладить и сжимать ее груди, талию, бедра, потянув вверх, сорвали блузку и следом - лифчик. Язык его пробежал вокруг напрягшихся сосков, пальцы с силой сжали ягодицы.
      Запрокинув голову, изогнувшись, постанывая и чувствуя, как в ответ его нетерпению нарастает мучительное до боли желание в ней самой, Дэйл целовала его виски, волосы, щеки, водила пальцами по его спине и плечам.
      - Нет... Нет, Брент, - проговорила она словно в забытьи.
      - Ты с ума сошла...
      - Нет, не здесь, - Дэйл мягко отстранила его, поднялась, потянула за руку, ведя за собой в спальню.
      Утро Брент встретил в полном изнеможении: еще никогда у него не было такой исступленной ночи любви. Когда вчера они переступили порог спальни, она сбросила то немногое, что на ней еще оставалось, и Брент, как ни велико было его вожделение, невольно замер, не сводя с нее широко открытых восхищенных глаз. Ее тело было истинным произведением искусства совершенным творением великого мастера.
      Потом, словно очнувшись, он сорвал с себя одежду и бросился к ней - в нее, в жаркие глубины ее раскинувшегося в кровати тела, будто распятого на кресте блаженства.
      На этот раз она не останавливала его, не противилась ему. Далеко за полночь, когда они наконец утолили свой пыл и разомкнули объятия, Брент, соскользнув с кровати, потянулся за своей одеждой, раскиданной по всей комнате в полном беспорядке, но Дэйл вновь притянула его к себе:
      - Нет! Не уходи! Я хочу, чтобы ты остался здесь на всю ночь... А утром я хочу приготовить тебе завтрак...
      - Дэйл, такси сейчас не поймать... Я опоздаю на лодку.
      - Я тебя отвезу.
      Ее нежно-требовательная рука коснулась его тела, рождая в нем новое вожделение, и слова замерли у него на устах. С глухим стоном он опять припал к ней. Дэйл, откинув голову, засмеялась, как ребенок, проснувшийся в первое утро Рождества, вскинувшиеся ноги ее снова оплели его поясницу.
      ...Но сейчас пришло время расставаться. Брент стоял перед зеркалом, натягивая тужурку. Дэйл была уже одета, и из кухни доносился аромат свежесваренного кофе.
      - Брент! - услышал он ее голос. - Иди завтракать!
      - Ты в самом деле отвезешь меня?
      - Разумеется. - Она вплыла в кольцо его рук, сделанное точно по мерке ее тела. Они поцеловались. - А ты придешь ко мне еще?
      - Попробуй-ка не пустить меня.
      Дэйл рассмеялась - весело прожурчал по камням чистый ручеек.
      9
      В течение следующей недели творившееся на "Блэкфине" форменное безумие стало постепенно сменяться каким-то порядком: через четыре дня был назначен первый пробный выход в море, на борт приняли и смонтировали новую аппаратуру, включая и скромный компьютер радиоэлектронной разведки с небольшим каталогом "угроз". Инспектора из ВМС США при этом дружно смотрели в другую сторону. Обеим вахтам наконец разрешили "берег". Команду разбили на четверки - двое японцев, двое американцев-"дядек", - тщательно проинструктировали, как себя вести. Ни нарушений дисциплины, ни опозданий из увольнения не было: никто не напился, не сцепился с патрулем.
      Брент все свободное время проводил с Дэйл, не покидая ее квартиры - она сделалась их святилищем и убежищем от всего остального мира: здесь они принадлежали только друг другу. Каждое мгновение казалось Бренту неповторимым и единственным в своем роде, и то, как предавалась Дэйл любви, было совершенней шубертовской симфонии: каждый мотив в их близости звучал отдельно, но сплетался с другими, перетекал в них, рос, креп и ширился, пока наконец из многих тем не возникало гармоничное единство, которое возносилось на небывалую высоту и завершалось могущественной и бурной кульминацией. В счастливом изнеможении Брент вытягивался рядом со своей возлюбленной.
      А вот ее что-то угнетало: Брент видел это по ее глазам, улавливал по интонациям. Однажды после бурной ночи она проснулась на рассвете от собственного крика - ей приснилось что-то страшное.
      Брент крепко держал ее в своих объятиях, а она всхлипывала, прильнув к его щеке своей, мокрой от слез.
      - Что с тобой, милая? Что случилось? - допытывался Брент.
      Голос изменил ей, и она ответила не сразу:
      - А нам?.. Что - нам?..
      - О чем ты?
      - Что нам делать... в этом мире, которым правит орава кровавых маньяков?..
      Брент, хоть вопрос и удивил его, тем более спросонья, после задумчивого минутного молчания ответил:
      - Если мы дрогнем, они нас уничтожат.
      - Через несколько дней тебя разлучат со мной, оторвут от меня...
      - Да.
      Минуту она лежала, уставившись в потолок, потом сказала:
      - Ну, может быть, это и к лучшему.
      Брент, пораженный этими словами, повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо:
      - Что ты говоришь?
      Она провела пальцем по его щеке, по шее, нащупала на груди длинный шрам - след от ножа - и ответила тихо и печально:
      - Брент, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, мне будет пятьдесят два года...
      - Разве это имеет значение?
      - Ого, еще какое.
      - Почему?
      - Ты ведь, наверно, хочешь каких-то прочных и длительных отношений со мной, а?
      - Ничего нет в этом мире длительного и прочного, Дэйл.
      - Ты хочешь сказать, есть только настоящая минута? Миг, который мы проживаем сейчас?
      - Японцы считают, что жизнь - это череда мгновений: каждое надо использовать как можно полней и ни о чем больше не заботиться.
      Она со вздохом опустила голову. Поцеловала его.
      - Твои японцы мудры, Брент. Да, лучше не загадывать наперед, ни о чем не думать... Извини меня.
      Когда красноватый диск солнца с размытыми утренней дымкой очертаниями осветил комнату, Дэйл, выгнув стан, прижалась к Бренту бедрами, рука ее ласкающе скользнула по его животу к межножью. Обхватив ладонями полушария ее зада, Брент с силой притянул ее к себе. Часто и прерывисто задышав, она перевернулась на спину, развела колени, впуская его в себя. И Дэйл, и Брент знали, что любят друг друга в последний раз.
      Стальное тело лодки сотрясалось вибрацией - работали четыре мощных двигателя "Фэрбенкс-Морзе", и едкое облачко отработанных газов висело в туманной утренней дымке. Брент, стоявший на мостике рядом с адмиралом Алленом и старшиной второй статьи Гарольдом Сторджисом, опытным рулевым, испытывал смешанное чувство радости и волнения - адмирал назначил на сегодня первый пробный выход "Блэкфина" в море. Двигатели были прогреты, аккумуляторные батареи заряжены, назначена "специальная вахта" для выхода из базы. Двойные швартовы по команде уже были заменены одиночными, четверо матросов готовились к отходу от причальной стенки. Список всех членов экипажа - имена, фамилии, адреса и данные о ближайших родственниках - уже был передан инженерам из "Электрик Боут", час назад сошедшим на берег.
      На площадке, приваренной к перископной шахте, стояли с биноклями два впередсмотрящих. Рядом с адмиралом находился на мостике и кэптен Дэвид Джордан. Этот кругленький, тучный лысоватый человек лет пятидесяти с херувимским личиком, отдав подплаву двадцать семь лет жизни, вышел в отставку. Он отличался независимостью характера и суждений, которые облекал, распаляясь, в формы столь энергично-соленые и красочно-непристойные, что ими в завистливом восхищении заслушивались даже главные боцмана - признанные мастера "большого морского загиба". Поговаривали, что именно невоздержанность на язык стоила ему адмиральского звания, хотя он был известен на флоте как редкий знаток лодок и один из лучших американских подводников. На "Блэкфин" он попал довольно сложным путем: Джордан консультировал работавшую на ЦРУ судостроительную фирму "Профайл Боут Уоркс": та заключила контракт с Департаментом парков, который и нанял его на неопределенный срок и в неопределенном качестве "инструктора и советника".
      - Сэр, - сказал он, обернувшись к Аллену. - Сейчас начнется отлив, течение будет очень сильным.
      - Да, я вижу, - ответил тот. - Вон как ходят буйки, и у свай форменный водоворот. - И с юношеской энергией, о которой даже не подозревал Брент, скомандовал: - Сходни убрать!
      Боцман отрепетовал команду, и двое матросов вытащили трап на пирс.
      Аллен кивнул Бренту и ткнул пальцем вниз. Склонившись над люком, тот прокричал в ходовую рубку:
      - Передать в машинное отделение: по местам стоять, к выходу!
      - Второй и третий швартовы - принять! - крикнул Аллен.
      Два средних причальных троса были сейчас же сняты с кнехтов и переброшены ожидавшим на палубе матросам, которые свернули их бухтой и уложили во вьюшки надстройки.
      - Четвертый швартов - принять!
      Теперь лодку удерживал у пирса один лишь носовой швартов, и течение уже начало разворачивать корму "Блэкфина". Адмирал все рассчитал правильно и, когда корма отошла от причала, приказал:
      - Первый швартов потравить! - и Сторджису: - Самый малый назад!
      Старшина со звоном двинул ручку машинного телеграфа, и глубоко под ногами у стоявших на мостике взревели дизеля. Слабина швартова уменьшилась. Аллен повернулся к матросам на палубе:
      - Выбрать слабину! Первый швартов принять! - И когда гибкий стальной трос лег на палубу, приказал рулевому: - Лево руля.
      - Есть лево руля! - повторил Сторджис, глянув на аксиометр [часть рулевого устройства, указатель угла отклонения пера руля при перекладке руля].
      - Здесь повнимательней, сэр... - произнес Джордан, увидев, как лодка подалась кормой от причала.
      Он еще не успел договорить, как сильное течение подхватило и стало разворачивать "Блэкфин".
      - Правый табань! Лево руля! Малый вперед! - скомандовал Аллен, с тревогой оглядываясь из-за ветрозащитного экрана на корму.
      Снизу раздались звонки машинного телеграфа и крики. Корпус лодки задрожал и затрясся, под винтами вспенилась, словно вскипая, вода, но вот корма остановилась, а потом медленно, одолевая течение, пошла ближе к пирсу.
      - Стоп машина! - удовлетворенно крикнул Аллен. - Самый малый назад!
      Лодка обогнула причальную стенку, не задев ее, и задним ходом выбралась на середину фарватера.
      Внезапно Брент заметил, как из клубящегося впереди тумана вынырнула черная тень.
      - По правому борту буксир с баржей, пеленг один-шесть-пять, дальность тысяча! - крикнул он, и в ту же минуту последовал доклад сигнальщика.
      - Отлично, - ответил адмирал, бросив быстрый взгляд на баржу.
      - "Медовоз", сэр, - сказал Джордан и пояснил: - Ассенизационная баржа. На ней говна столько, что можно бы Каддафи целый год кормить.
      - Вижу, вижу. Мы с ней разминемся, - сказал Аллен и крикнул стоявшим на полубаке людям: - Боцман, специальную вахту - вниз!
      В ту же секунду палубная команда исчезла в носовом люке и задраила его за собой.
      Джордан, не перестававший беспокойно вертеть головой, сказал вполголоса:
      - В этой луже, мать ее так, копошится больше судов, чем на Бродвее проституток!
      Когда лодка оставила за кормой док, а впереди в тумане появился пролив, Аллен крикнул:
      - Стоп машина!
      Вибрация сразу прекратилась, лодка замедлила ход и слегка закачалась с боку на бок, выпускные газы затрещали в воздухе и забулькали в воде.
      - Малый вперед! Право руля. - Аллен взглянув на гирорепитер: - На руле! Держать один-девять-ноль. Впередсмотрящие! Повнимательней! Судов - до дьявола, а видимость почти нулевая, - он крикнул в люк у себя под ногами: - Акустик, не слышу доклада о буксире с баржей по правому борту!
      - Запеленговали, сэр, - смущенно промямлили оттуда. - Держим.
      - Ну, молодцы, раз держите. Поживей только надо соображать.
      - Сильные помехи, сэр, - донеслось снизу.
      - Ладно, ладно, не зевайте там! А то мы здесь, как в молоке плывем, видимости никакой.
      - Курс один-девять-ноль, скорость восемь, - доложил рулевой.
      - Так держать.
      - Города, сэр, - сказал Джордан, обводя рукой тонущий в тумане берег: Эллис-Айленд, Либерти-Айленд, Губернаторский остров и статуя Свободы. Радары просто вязнут в помехах.
      - Знаю, - ответил Аллен и крикнул в переговорное устройство: - Штурман! Место!
      - Начал прокладывать линии положения, сэр, - раздался снизу металлический тенорок Каденбаха. - Считываю показания РЛС. Расчислить курс для прохода узкостей?
      - Нет, отставить. Мы сами сориентируемся. - Аллен показал на редеющий туман. - Ну-ка, Брент, дай-ка мне курс в створ между Эллис-Айленд и Губернаторским островом.
      Брент, склонившись над гирорепитером, взглянув на визир дальномера:
      - Один-восемь-пять, сэр.
      - Отлично. Лево руля на один-восемь-пять.
      Брент отрепетовал команду о перемене курса Каденбаху.
      - Сэр, - донеслось из рубки. - На радаре - судно, пеленг ноль-три-ноль, дальность две тысячи.
      - Вижу танкер! - крикнул впередсмотрящий. - Пеленг ноль-три-ноль, дальность две тысячи.
      - Он идет постоянным курсом?
      - Никак нет, сэр.
      Брент, вскинув к глазам бинокль, уставился на огромный танкер, пересекавший им путь.
      - Вижу ясно, сэр. Мы разминемся.
      Аллен в сердцах стукнул кулаком по ветрозащитному стеклу.
      - Чертов туман! Все одно к одному - туман, первый выход, необученный экипаж!
      В эту минуту, словно высшие силы услышали адмирала, туман вдруг рассеялся, и в его раздерганных клочьях заиграло утреннее солнце. Аллен вздохнул с облегчением.
      Через несколько минут "Блэкфин" уже шел посреди Аппер-Бей и потом, чуть изменив курс, оказался в Нэрроуз. Прямо по носу лежала гавань Нью-Йорка, а за ней - Атлантика, "оперативный простор", - среда обитания подводной лодки, где ей так привольно маневрировать, погружаться и всплывать, поджидать добычу и где, быть может, суждено будет остаться навсегда.
      Когда проходили Нэрроуз, Брент видел слева от себя потоки транспорта больше всего было автобусов - на Бруклинском Белт-паркуэй, а справа - доки и постройки Стэйтен-Айленда. Потом над головой протянулась великолепная арка моста Верразано, и он почувствовал, что нос "Блэкфина" - уже в море: вода перекатывалась через палубу, лодка тяжело поднималась с волны на волну, словно чуяла родную стихию и нетерпеливо рвалась к ней.
      Оставив слева Нортон-Пойнт, а справа острова Хоффман и Суинберн, лодка наконец вышла в открытый океан - многоликий, переменчивый и прихотливо-разнообразный. Сегодня он показался Бренту приветливым: разглядывая бескрайнее пустое пространство, лейтенант видел, как с северо-востока медленно накатывают бесконечные ряды величественных и грузных, маслянисто поблескивающих валов, разбивающихся о корпус лодки, а она, тяжеловесная и низкосидящая, то по самую рубку уходила в воду, становясь похожей на выныривающего кита, то лениво подлетала кверху на покатой волне.
      На востоке солнце уже ярко горело в чистой голубизне неба, разгоняя остатки рассветного тумана и окрашивая последние его клочья в нежно-акварельные розовые тона. Однако на севере громоздился, уходя вверх тысяч на тридцать футов, длинный ряд грозовых туч, сбитых порывами ветра в плотную серую пелену. Под ними дождевые облака, подобные сланцевым плитам, бесцельно поливали океан водой. Все остальное небо было чистым: лишь кое-где испуганной овечкой пробегало, подгоняемое ветром, прозрачное перистое облачко. Брент, поворачивая голову из стороны в сторону, впитывал все это в себя и чувствовал, как растет в нем и переполняет его безотчетная радость, которой он не испытывал уже несколько месяцев.
      Не стесненные больше берегом волны становились выше, снова и снова строя из зеленоватой воды мгновенно разрушающиеся невысокие утесы.
      - Полный вперед!
      Набрав шестнадцать узлов скорости, приземистая тяжелая лодка на пределе отрицательной плавучести перестала безвольно качаться вверх-вниз на волнах, а, бросая им вызов, резала носом сине-зеленую воду, отбрасывая в обе стороны высокие фонтаны. Волны перехлестывали через полубак, прокатывались по палубе от форштевня до кормы, сердито били в мостик. Брент крепче вцепился в поручень ограждения, поднял капюшон штормовки. Колючие брызги впивались в лицо сотней маленьких стальных стрел, а солоноватый воздух заполнял легкие, вселяя в него ликование, которое дано изведать лишь тем, кто вступает в единоборство со стихией.
      - Сэр, не продуть ли цистерну? - сказал Джордан. - Как бы наша старушка не схватила насморк.
      Адмирал крикнул вниз:
      - Радар! Что там не поверхности?
      - Две цели, сэр: пеленг ноль-девять-семь и ноль-восемь-пять, дальность соответственно - восемнадцать и двадцать миль. И еще одна - пеленг два-один-ноль, дальность сорок, - последовал доклад. - Воздух смотреть?
      - Нет, - Аллен нажал кнопку переговорного устройства: - Акустик! Начать поиск в режиме кругового обзора. - Немедленно раздались характерные гудочки подводного поиска. - Пусть попрактикуются, - сказал он Джордану.
      Тот пробурчал что-то одобрительное.
      Аллен повернулся к Сторджису:
      - Самый полный вперед!
      Рулевой двинул ручку телеграфа до отказа. Четыре могучих двигателя взревели на более высокой ноте, синие клубы дыма вырвались из выхлопных труб, забурлила вода в туче радужной, пронизанной солнцем пены. Схватка с волнами сделалась еще яростнее, форштевень стал теперь не клинком, а дубиной, пустые цистерны издавали низкое гулкое гудение, похожее на удары большого храмового барабана. Белый бурун за кормой протянулся до самого горизонта, полотнища воды взлетали высоко в небо и потоками обрушивались на мостик - все вымокли до нитки. Брент пригнулся за стеклом, крепче вцепился в него, подпрыгивая на палубе, как в седле несущейся карьером лошади. Очень быстро с непривычки заболели мышцы бедер и икр. Упоение исчезло.
      Аллен снова нажал кнопку:
      - Центральный пост! Показания питометра! [указатель скорости в погруженном состоянии]
      - Гидродинамический лаг показывает двадцать пять узлов, сэр!
      - Отлично! Машинное отделение!
      - Говорит лейтенант Данлэп, сэр. Двигатели и силовые установки работают нормально.
      - Отлично. Центральный! Лейтенант Уильямс! Что у вас?
      После небольшой заминки раздался голос старшего помощника:
      - Все посты работают нормально.
      Бешеная скачка ко всеобщему облегчению прекратилась.
      - Я бы посоветовал, сэр, сейчас подзаняться с командой, - сказал Джордан.
      - Верно, - Аллен повернулся к Бренту. - Сейчас будем отрабатывать атаки и тревоги до посинения. И разумеется, борьба за живучесть корабля - пожар, пробоина, аварии, отказы и все прочее.
      - Всплытие-погружение тоже, сэр?
      - Да, но "всухую": цистерны продувать не будем.
      - Правильное решение, сэр, - одобрил Джордан.
      И битых четыре часа команду мучили учебными тревогами, снова и снова отрабатывая последовательность действий и доводя их до автоматизма. Аллен и Джордан оставили Брента на мостике, потом он спустился на свой пост, а его место по очереди занимали другие офицеры. Аллен и Джордан методично и скрупулезно следили за работой каждого боевого поста, давали "вводные", что-то занося в черные записные книжечки. Наконец, когда солнце покатилось за горизонт, а экипаж находился при последнем издыхании, адмирал снова вышел на мостик и повернул лодку к дому.
      - Милый, прости... Сегодня мы не сможем с тобой увидеться...
      Брент до боли стиснул телефонную трубку.
      - Почему, Дэйл? Что случилось?
      - Меня вызывают в Вашингтон. Срочно. Лечу ближайшим рейсом.
      - А когда вернешься?
      - Не знаю... Не знаю! - голос ее дрогнул.
      - Но контора твоя - в Нью-Йорке?
      - Да, Брент.
      - Значит, вернешься.
      - Вернусь... А когда - неизвестно.
      Брент стукнул кулаком по ящику таксофона.
      - Мы скоро уходим...
      - Да, Брент...
      - Напиши мне или дай радиограмму.
      - Хорошо. Брент... Я хочу тебе сказать: ты очень много значишь для меня. Ты - все! Пожалуйста, будь осторожен.
      - Я все время про тебя думаю, Дэйл.
      - И еще, Брент... Знаешь... Я люблю тебя.
      Крепко прижав трубку к уху, он стиснул челюсти.
      - Я знаю, ты не хочешь, чтобы я произносила эти слова... Мы с тобой оба старались избегать их.
      - Нет, я хочу, чтобы ты говорила... - Он вздохнул. - И я люблю тебя, Дэйл.
      - Я так счастлива, Брент... Мне так хорошо!
      - Когда мы увидимся, я сделаю так, что тебе будет еще лучше!
      - Ты обещаешь?
      - Обещаю.
      - Брент, мне пора... Мне надо бежать...
      Выйдя из будки, Брент сунул руки в карманы штормовки и медленно зашагал назад - на "Блэкфин".
      Двое суток спустя лодка совершила свое первое погружение. На мостике стояли Аллен, Джордан, Брент Росс и рулевой Сторджис. Погода была идеальной - чистое небо, безмятежно-спокойное море с еле заметным волнением. Легкий, двухбалльный бриз дул с северо-востока. Нервы у всех были натянуты как струны. "Блэкфин" вышел из нью-йоркской гавани и добрался до квадрата, где глубина была около ста фатомов [морская сажень, равная 1,829 м].
      - Торопиться поначалу не будем, - сказал Аллен Джордану, и старый подводник кивнул в знак согласия. - Всем постам! По местам стоять, к погружению!
      Брент, склонившись к люку, ведущему в рубку, отрепетовал команду. В ту же минуту подводники в каждом отсеке, на каждом боевом посту принялись готовить лодку к погружению, задраивая переборки и клапаны и выполняя десятки других операций, предшествующих уходу лодки на глубину. Аллен склонился над машинным телеграфом:
      - Докладывать о готовности!
      Аллен и Джордан, добиваясь полной, почти балетной согласованности действий, требовали, чтобы свободные от вахты офицеры лично проверяли готовность каждого отсека к погружению вне зависимости от того, сколько зеленых огоньков зажглось на "рождественской елке".
      - Носовой торпедный отсек готов! - раздался голос Фредерика Хассе.
      - Центральный пост готов! - доложил Уильямс.
      Затем сообщили о готовности штурман Каденбах и старший механик Данлэп.
      Аллен произнес новую команду, и прижатые к корпусу носовые горизонтальные рули, похожие на исполинские листья, задрожали и стали подниматься, пока их ведущие кромки не оказались в воде под прямым углом к корпусу.
      - Впередсмотрящие - вниз!
      Оба матроса торопливо скатились с наблюдательной площадки и юркнули в люк. Аллен, оглядевшись по сторонам, заметил, что рули уже слегка задрали нос лодки над поверхностью воды.
      - Ну, с Богом! Очистить мостик!
      Первым спустился с мостика в рубку Брент, за ним - Джордан. Оба стали перед компьютером управления торпедами. Еще через несколько мгновений Сторджис занял свой пост у штурвала и пульта управления, акустик Пит Ромеро сел перед гидроакустической станцией, телефонист Рэндольф Дэвидсон надел наушники с микрофоном. Старшина второй статьи Тадаси Такигути склонился над прибором радиолокационного обеспечения. Штурман Чарли Каденбах подошел к маленькому прокладочному столу.
      Спускаясь последним, адмирал, взявший сегодня на себя обязанности дежурного по кораблю, всей ладонью нажал на ревун боевой тревоги и крикнул:
      - Погружение!
      Всю лодку заполнил звук, похожий на те, что издавали когда-то клаксоны первых автомобилей: "Оу-у-у! Оу-у-у!" Адмирал, пятясь по трапу, дернул за штертик [короткий трос маленького сечения, тросик], с металлическим грохотом захлопнул за собой люк и, энергично крутя стальной штурвальчик задрайки по часовой стрелке, герметически закрыл его. Потом сошел по трапу в рубку. Одновременно матросы на посту погружения передвинули рычаги - с лязгом открылись клапаны вентиляции палубных цистерн.
      Для проверки герметичности в лодку под давлением стали нагнетать воздух, и Брент почувствовал, как заложило уши.
      - Зеленый! - крикнул матрос, следивший за лампочками на панели: зажглись указатели открытия забортных отверстий и приема балласта.
      - Добро, - кивнул адмирал и крикнул в центральный пост: - Продуть носовую цистерну! Погружение на шестьдесят четыре фута. Перископ, значит, высунется на два с половиной фута, - добавил он, обращаясь к Джордану.
      - Есть шестьдесят четыре фута! - отозвался энсин Бэттл и, склонившись к своим рулевым-горизонтальщикам, стал что-то им тихо втолковывать.
      Аллен обернулся к Чарли Каденбаху, глядевшему на карту и вертевшему в руках параллельную линейку.
      - Штурман, глубина под килем?
      - Сто десять фатомов, сэр.
      Брент слышал, как гудит воздух, вытесняемый из главных цистерн устремившейся туда забортной водой, как зажужжали генераторы. Лодка наклонилась. Вода, забурлив, поглотила мостик и рубку, сомкнулась за зелеными стеклами маленьких иллюминаторов. Лодка погрузилась, и в отсеках мгновенно установилась странная тишина: еще сильнее заложило уши, и несмотря на включенную вентиляцию, в главном посту, тесно заполненном людьми, сразу стало жарко и душно, запахло потом. В красноватом свете походных ламп лица приобрели неестественный розовый оттенок.
      - Прошли пятьдесят футов, - крикнул наверх Бэттл.
      - Продуть кормовую и выровнять. Средний ход.
      - Есть продуть кормовую...
      - Так. Перископ поднять!
      Уильямс нажал на свисающую с верхней переборки кнопку на длинном проводке - послышался металлический щелчок реле, и стальная труба, погромыхивая подшипниками, скользнула вверх по своей шахте.
      - Шестьдесят четыре фута, сэр, - доложил Бэттл.
      Аллен согнулся, ухватил вылезшие из шахты ручки, расщелкнул их наподобие перекладины креста, приник к резиновому наглазнику окуляра и стал плавно распрямляться, одновременно поднимая перископ и описывая вместе с ним полную окружность.
      - Ничего, - со смешком кивнул он Джордану, сделав шаг от перископа.
      С повадкой опытнейшего подводника тот привычно взялся за ручки перископа и взглянул в окуляр. Потом перевел увеличение с полутора единиц до шести, повернулся и стал что-то пристально рассматривать справа по борту.
      - Вы не правы, адмирал, - заметил он, уступая тому место. - Взгляните на горизонт: у нас гости.
      - А-а, "медовоз", - сказал Аллен.
      - Вам не приходилось, сэр, топить транспорт говна? - как ни в чем не бывало осведомился тот.
      - Что?
      - Почему бы нам не предпринять учебную атаку? Баржа делает не больше пяти узлов. - Он обвел рукой вокруг. - Идеальные условия для совершенствования боевой выучки и огневого мастерства: море тихое, небо чистое, команда... Гм! Ну, о команде и говорить нечего! Давайте-ка засадим дуру в ассенизационную баржу.
      Аллен, причмокнув в предвкушении губами, ладонью прижал кнопку, и сейчас же по лодке разнесся сигнал боевой тревоги. Когда Брент подскочил к КУТу [компьютер управления торпедами] и повернул тумблер включения, Аллен уже поднял командирский перископ.
      Уильямс как помощник командира, руководящего атакой, стоял напротив Аллена, считывая показания дальности и пеленга на перископе. Дэвид Джордан занял место рядом с рулевым, чутко вслушиваясь в каждую команду, зорко всматриваясь в каждое движение Сторджиса. По знаку адмирала Чарли Каденбах уже скатился по трапу в центральный пост и прокладывал курс "Блэкфина". Дышать в рубке стало чуть легче.
      Брент обвел взглядом сосредоточенные лица вокруг: здесь, в тесном длиной всего шестнадцать и шириной восемь футов - отсеке рубки, на главном командном посту лодки собрались те, кто должен был направлять смертоносный удар. Для того чтобы эти шесть или семь человек, сгрудившихся в стальной каморке, могли произвести торпедный залп, и работал весь остальной экипаж "Блэкфина", беспрекословно повинуясь малейшему знаку высокого седого старика, припавшего к окуляру перископа, и твердо зная, что от него, от его решений зависит - жить им или умереть.
      - ГКП готов, - доложил Уильямс.
      - Отлично.
      - Носовой торпедный отсек готов, первое и второе машинные отделения готовы, носовой аккумуляторный отсек готов, - репетовал Дэвидсон звучавшие в его наушниках доклады БЧ.
      Брент глядел на свой КУТ, издававший приглушенное басовитое гудение: он уже оценил достоинства этого незамысловатого счетно-решающего устройства, его умение выдавать варианты решений и схематическую диаграмму атаки, его способность определять положение лодки относительно цели, вычислять гироскопический угол торпеды, наводить ее на цель и по электрическим цепям передавать команду в торпедный отсек.
      Верхняя панель компьютера была черного цвета, около четырех футов высотой, с двенадцатью круглыми калиброванными шкалами, ярко светившимися изнутри: "Скорость цели", "Длина цели", "Цель", "Курсовой угол цели", "Лодка", "Курс лодки", "Время" и другие.
      Брент вместе с остальными - теми, кто стоял сейчас в рубке, готовясь к атаке, - много часов провел у этого прибора во время учебных тревог. Он научился оживлять двенадцать окошечек и, повернув расположенные под ними восемь маленьких тумблеров, закладывал в машину сведения о предполагаемой цели и о собственных курсе и скорости, а потом ждал, когда вспыхнет красный огонек и машина выдаст решение, которое будет означать неминуемую гибель вражеского судна и мучительную смерть ничего не подозревающего экипажа.