Мародер - Мародер 2

      Улов невелик, но приятен - круглый пластиковый пенальчик на резьбе, в нем - две с половиной сигареты без фильтра, "Прима"…Тоже мои. - опознает их Ахмет, и от его размеренного водолазного спокойствия не остается и следа. Нет, внешне почти ничего не меняется, но его покой уже не стоит посреди мира неподвижной ледяной глыбой, а бьет из сердца короной белого пламени с синеватым подбоем. Тень словно сдувает - этот обжигающе-ледяной жар непереносим для тех, кто пришел с той стороны…Ладно, расслабься.- командует себе Ахмет, вешает ружье на плечо и связывает шнурками трофеи. - Корчить из себя охотника за привидениями еще не время…
      Последний этаж…Вон че, баррикаду из коек соорудили… Ну как, сильно она вам помогла, бедолаги? Ой не думаю… Гулкий коридор, под ногами почти не хрустит; подметали, что ль? Надо же, вполне себе такая простыня в одном из дверных проемов. Странно, что сохранилась. Значит, крепкая простыня, и портянки выйдут хорошими…Долго ж ты висела тут, бедная. Среди всякого отребья, всякой срани. Обижали тебя, поди? - Ахмет ласково заговаривает храбрую простыню, складывает ее и убирает за пазуху. - Ну ниче, ниче, маленькая. Я уже пришел, и унесу тебя отсюда. Мы с тобой пойдем на… Недалеко тут. Там, веришь-нет, совсем плохие есть, даже хуже здешних. Пора их немного тово… наказать, и мы с тобой их обязательно накажем, поняла? Молодец…
      Идущее на посадку солнце красит стены нарядным розовым, оттенок "Барби"…Я вам с-с-ссука дам барби, пидарасы. И барби, и хуярби, все суки получите, до копейки. Всю свою свободу с демократией сожрете, с правами человека вприкуску. Покуда пополам не треснете… - по инерции заносит Ахмета, но он сразу пресекает невовремя проснувшуюся ярость, за уши возвращая себя из сладких грез с океанами крови в пустой больничный корпус. -…На портянки самый раз, еще б газет найти…
      Живой человек идет по давно умершему коридору отделения кардиологии, перешагивая языки снега, вываливающиеся из некоторых палат с наветренной стороны. Он еще не научился постоянно держать себя именно там, где надо, ему не хватает умения навязать миру свою волю, и в результате его мотает как кота в стиралке. Вот и сейчас, едва не выскочив на нашу сторону, он слишком далеко уходит туда: коридор тянется уже не первый километр, незаметно растеряв черты творения человеческих рук - двери палат уже не совсем двери, и вместо больничных палат за ними мелькают довольно причудливые ландшафты. Словно откуда-то издалека доносятся сюда собственные мысли -…Че-то бля далеко. Сколь иду-то уже, а до первого поста не дошел… Вспомнив себя, человек умудряется нарушить установившуюся траекторию, ведущую все глубже, туда, где все перестает чем-то казаться и становится как разноцветные полосочки или проводки, чем-то смахивающие на виндовый скринсейвер с трубопроводом. Его выносит к прежнему ледяному покою, и он легко преодолевает четыре шага, оставшихся до небольшого зальчика перед будкой поста.
      Раньше здесь стояла каталка, накрытая несвежей простыней поверх секущейся на сгибах клеенки; неудобные кресла и цветы в кадках, еще деревянный гроб телевизора на хлипком журнальном столике. Да, еще когда натащившие стульев бабы после долгого визга переключали с футбола на свою жирную простомарию, мужики прятали от них плоскаши - у телевизора не было ручки… С безразличным удивлением Ахмет обнаруживает, что совсем забыл о проведенных здесь двух неделях. Это была зима между первой и второй женой, когда отменили СССР и не стало курева.
      …Или тогда изаура была, а простомария позже… - на мгновение озадачивается Ахмет. - Да хер с ими обоими… Ни с того ни с сего ему вдруг позарез требуется найти ту палату, где он когда-то лежал…Ага. Вот, похоже, почему именно сюда тянуло. - он встряхивает плечом и перехватывает ружье за шейку приклада, напоминая себе о том, что как только согреется у костра, надо будет отпилить приклад; и размеренно идет, внимательно всматриваясь в двери палат. -…Так. Рядом была процедурная, значит - по левой стороне. В сортир ходили мимо поста, или нет? Не помню. Так, вот процедурная, старшая медсестра, это че еще - закрыто, смотри-ка; ага, теплее… Да. Она… В палате все точно так же, как и в остальных: железные остовы коек и заснеженный мусор на полу, смесь битого стекла и отвалившейся штукатурки. Ахмет недоуменно разглядывает рыжие остовы, причудливо вспученную краску на облупившихся стенах. Видно уже не очень, солнце зашло…Ну и че я сюда приперся? - прислушивается к себе: нет, тишина, ответа нет; уже и поворачиваться начинает, - Ладно. Костер по… Ан нет. Поддых бьет четкое ощущение - Здесь! Без малейшей паузы тело соглашается - здесь так здесь. Что "здесь", почему - ни тени ответа, одно только чувство правильности всего. Если затворная рама АК может чувствовать, то она, наверное, чувствует себя именно так, когда мощь выстрелов гоняет ее по маслу безукоризненной траектории. Просто "здесь", и все. Сомнений нет.
      Ружье прислонено к спинке койки, обрубки качаются на продавленной сетке, ожидая, когда косяк будет вынесен и разломан. Покрыв скомканный календарь шалашиком щепок, Ахмет катает вату по тщательно очищенному бетону. Взъерошенный клочок принимает искру - опа, теперь только не задуть… Склонившись над будущим костром, Ахмет замирает. Пришло. То, чего он, оказывается, ждал все это время - здесь.
      Оно не торопится. Дешевых трюков не будет - что-то внутри Ахмета знает это заранее; никаких пугалок и прописок. Будут простые и неотразимые удары, примитивные как лом - и такие же сокрушительные. Но эта простота будет ослепительно совершенной, рядом с ней Ахмет кажется себе чем-то маленьким, грязным и непереносимо дурацким. Так выглядела бы прозрачная китайская зажигалка в витрине Картье.
      Оно начинает подниматься - но не сквозь строительные конструкции, а по лестнице, запинаясь о мусор, пыхтя и поругиваясь сквозь зубы. Ахмет четко слышит шорох каждой потревоженной песчинки, каждую капельку слюны, сорванную одышкой с его губ. Оно иногда подымает голову и приветливо улыбается, сквозь несколько этажей глядя человеку в глаза…Прием старый и дешевый. Но как, падла, работает… - Ахмет наблюдает, как примененная по нему технология идеально накладывается на то человеческое, которое в нем осталось. Количество ужаса, которое при этом должно выделяться душой, ошарашивает его - как будто ему показали, что одним стаканом можно заправить тепловоз. На этом страхе можно вскипятить озеро, просто невероятно, сколько в человеке силы. Ахмет даже не замечает, что его сила не улетает в разинутую пасть Этого, но остается при своем законном владельце.
      Оно на шестом. Ахмет, как зачарованный, смотрит на него. Оно не спеша отправляется полюбопытствовать на задранного мелочью человека. Приседает, трогает сахарно белеющую в темноте кость, сокрушенно покачивая головой; отирает руки снегом, потом об пальто, и снова идет сюда. У человека ни тени шанса, он картонная пачка кефира, оказавшаяся на пути Т-90, но потока еще нет, и оно заинтересовано - почему бы это?
      Войдя в коридор, оно зовет человека по имени и фамилии, шутливо растягивая окончания. Ахмет сидит у разгорающегося костра, сотрясаемый ударами сердца, готового лопнуть в любую секунду. Странное ощущение - промороженный до твердого азота организм, и в нем - мокрое теплое сердце, судорожно бьющееся по дымящему от ужаса льду.
      Шаги приближаются, иронически подшаркивая при ходьбе. Ахмет больше не видит его. У палаты снова появляется дверь, и он стоит прямо перед ней - это дверь его старой квартиры, потерянной во время кризиса. Коричневый, набитый пухлыми ромбами дермантин. Оно уже здесь; стоит за дверью и ждет - и смотрит туда, где за досками, ватой и дермантином находится сердце. Дверь палаты открывалась вовнутрь, дверь квартиры - наружу. Ахмет вдруг понимает, что сейчас все решится - и тянет за ручку двери, открывая ее наоборот. Теперь ручка справа.
      …Вот оно что. На самом деле я просто ниточка с шариком на конце; странно - как так? У ниточки ни конца, ни начала, но шарик есть - и ниточка заходит в него только с одной стороны… А я - это ниточка, или шарик? Пусть "я" вообще ничего не значит, но сейчас это почти как игра; только жалко, что я никогда больше не увижу всего этого - эти чудесные нити, живые и переливающиеся… Конечно, ниточка. Есть шарик, нет его, какая разница. Ниточка, конечно! За дверью какой-то мужик, че ему надо… А, он - вон та ниточка, с которой я сейчас пересекаюсь; блин, как же быстро тут все мелькает…
      …А похуй. - спокойно думает человек, безучастно наблюдая, как по гладкому зеркалу покоя бегут расширяющиеся трещины. Глаза его устремлены на стоящего за дверью. Покой раскалывается, дробится в пыль и исчезает в спрятанной под ним пустоте, и оказывается, что если больше нет покоя, то страх вовсе не возвращается, за покоем - пустота. Она куда крепче покоя, надо же…
      Человек успевает удивиться, как это у мужика получается и стоять здесь, и лететь рядом, немного наискось, в виде сверкающей ниточки. Провал. Последнее, что успевает схватить человек, выигравший самый главный бой своей жизни, что он больше никогда не попадет в этот чудесный мир, где по любому мимолетному изгибу чего-то переливающегося и тонкого можно понять все, что угодно…
      …Блядь, какие еще ниточки, че я гоню, бред у меня, что ли? - сердито думает Ахмет, вычищая скомканной бумагой второй ботинок, нюхает: вроде чисто. Поставив второй берц рядом с уже вычищенным правым, Ахмет обмирает в натянутой позе:…Так, стоп. А когда это я правый почистил?.. На полу, в куче выгоревшего пепла, еще шевелится пламя, доедая остатки дерева. Страшно. Вот хоть что говорите, а самое страшное - это потерять себя. В общем, ничего такого уж и неизведанного; иногда, перебрав водяры, Ахмет примерно так же, просыпаясь с разламывающейся головой, не мог восстановить теряющую связность в самый разгар пьянки цепь вчерашних событий. За каждым темным периодом между гаснущими кадрами ему мерещились избитые, изнасилованные, убитые - немного зная себя, он не исключал ничего, и съеживался при каждом звонке до самого вечера, пока не приходила жена и не вливала в него кастрюльку бульона и единственную бутылку пива на сладкое.
      Перед мысленным взором плавно скользят неясные обрывки вчерашнего вечера. Пытаясь поймать их и рассмотреть получше, он окончательно топит эти мутные тени, бессильно цапая их жирные увертливые бока и едва не срываясь со скользкого края себя в свою же темную глубину. Ничего. Сначала рука что-то еще задевает, но стоит прикоснуться, и щекочуще близкие воспоминания неуловимо расползаются, словно кусочки мороженного в горячем кофе. С-с-сука, до чего ж омерзительно. Такое чувство, что внутри тебя тяжеленная капля смертельного яда, едва удерживаемая растянутой до предела тоненькой оболочкой; и невольно начинаешь поджимать брюхо, двигаясь как беременная баба.
      Ахмет резко встает, замечая, как сильно отсижены ноги…Как же это я спал-то, а… Ни маяков не наставил, ни ружья под рукой… Проявленное распиздяйство пугает, хоть и есть далекое-далекое, но необъяснимо четкое понимание того, что нынешней ночью если и нужно было бояться, то как раз его самого. Зная заранее, что ничего не найдет, он все же спускается и повторяет маршрут, по которому вчера подымалось Оно. Конечно, ничего нет. Глаз отмечает - за ночь не изменилось ничего. Рассудок, хотя никто его здесь не спрашивал, кричит с места - да, мол; ветра ж не было. Ахмет только ухмыляется; что-то внутри подсказывает - этот мир переставал быть вместе с ним, и вновь возник, как ни в чем ни бывало, вместе с тем, что называется Ахмет…Старый Яхья был прав, только что-то больно быстро я поймал мир на этом ощущении…- тут мысли внезапно меняют направление: -…теперь пора. Теперь все будет правильно…
      По трупу города снова идет человек, но в его сердце больше нет ни боли, ни страха. Прошлое принято им до конца, и больше не имеет значения - теперь имеют значение только долги. Он смотрит по сторонам, но ему больше не надо ловить признаки опасности - для этого есть куда более простые и безошибочные способы; он просто смотрит на свой город.
      Его город убит, быстро и грубо. С пренебрежением, в полном осознании, с наглой уверенностью в том, что отвечать не придется. Даже не убит - усыплен, как ставший "ненужным" кот. Это напрасно - отвечать приходится каждому; рано, поздно - но без вариантов.
      …Вы думали, спросить уже некому? Ой зря вы так решили. Вот он я - мне и ответите. И не жопой - не надейтесь, мы в курсах, что вам такая ответка слаще маргарину, а своими сучьими потрохами. Я вас их из параши без рук жрать заставлю…
      Спортивный магазин Старт. Тут была самая настоящая пацанячья Мекка, металл, масло, запчасти, папиросный дух входящих с мороза взрослых мужиков, в сорокалитровом баке шуршал мормыш, изредка выталкивая на поверхность черных литых плавунцов. Лодочные моторы в деревянных занозистых рамах, хрупкое стадо плененных великов, на почетном месте - несбыточная, отполированная алчными взглядами "Ява" - еще шестивольтовая, породистая, темно-вишневая, в сияющем хроме. Тут когда-то был торжественно куплен его первый новый мопед. "Карпаты", электронное зажигание, шестьдесят второй движок. 252 рубля. На вилке оберточная бумага, перевязанная шпагатом, невозможный запах новой резины - запах исполнившейся мечты, он подхватывал и уносил на грозно ревущие ямаховые небеса. Рыжее мое счастье. Когда не стало Союза, тут до самого Пиздеца жил вкусный запах нового масляного металла, хоть и с едким оттенком китайской барахолки - здесь торговал инструментом Серега, как его… то ли Морозов, то ли Январев - че-то с зимой связано… А сейчас выгоревшие рамы обрамляют хаос провалившегося в магазин второго этажа. На попадание не похоже, скорее всего, просто выгорели перекрытия.
      Бывший продуктовый. Помнится, один из первых "комков". Сникерсы-хуикерсы, дурацкие кожаные куртки, по которым тогда все почему-то сходили с ума, Гера его тогда открыл, этот, как его - Фальдер, что-ли… Сын начальничка какого-то, знакомый опер рассказывал лет через десять, как плющил его вместе с папой за украденные бюджетные кредиты. Или не бюджетные, теперь-то какая разница. Интересно, он же тогда свалил на юга, в Сочи - повезло ему, нет ли. Говорили, что турки, зачищая Черноморское побережье, гуманизмов не разводили - набивали народом баржи, и в море. Лаврушники еще на турков тогда знатно отпахали, выслуживались, да только хрен им вышел. Турки-то потом, не будь дураки, их самих разоружили - да на те же баржи. И правильно, не будь шлюхой.
      Полдома стоит, полдома как корова языком слизнула. Тут тоже лавочка была какая-то, еще с такой высокой лестницей, а потом вместо лавочки банк. Но это уже после, после. Перед самым Этим Самым. Дальше все - ни одного целого дома, отсюда и до самого института. Холмы руин, сглаженные снегом и утыканые поднявшимся за эти годы кустарником.
      …Город, город… Что с тобой сделали-то, а?! Это уже не Тридцатка, это кладбище… Не-е, дорогие товарищи ублюдки, так нельзя.
      Ряд выгоревших, провалившихся в себя коробок: бывшая Фрунзе. ДК химзавода. Да, своими руками снес полфасада - раньше даже не задумывался, а сейчас как-то не по себе. Ахмет ловит себя на том, что всячески старается оттянуть момент возвращения в свой Дом.
      Дом еще хранит часть накопленного за долгие годы тепла, но тут же гаснет, стоит только бывшему хозяину приблизиться. Дом не желает знать бывшего хозяина, отворачивается и молчит - и хотя в этом молчании нет ни зла, ни памяти, Ахмету ясно, что это навсегда.
      Войдя со стороны ДК, Ахмет с остановившимся взглядом проходит по бывшей "камере хранения" и выскакивает из окна во дворе - ноги отказываются нести его на жилую половину. Постояв несколько минут, он входит в свой подъезд и сразу спускается вниз.
      Через час, собрав и похоронив растащенные по всему подвалу кости, человек с лицом мертвеца вышел из Дома. Слепо натыкаясь на кусты, побрел по двору, однако далеко не ушел: ноги не идут. Тело в открытую, без обиняков отказывается служить, не реагируя на нервные импульсы. Снег кажется грязно-черным, а небо словно залито мутной кровью - когда-то давным-давно, встречая подобную фразу в книгах о войне, человек считал ее преувеличением.
      Боль, не удержавшись в душе, перекидывается на тело: стоящего посреди заснеженного двора человека словно бьют в дыхало - судорожно дернувшись, он сгибается и падает на колени, склоняясь до земли. Из его живота судорожно рвется наружу зажатый вой - низкий и одновременно сипящий.
      Найдя выход, бешеная ненависть продирается наружу, заполняя грудь горящими углями и срывая голосовые связки. Все живые существа вокруг нутром чувствуют, как внезапно ниоткуда дохнуло смертью - собаки вскакивают в своих норах, рыча во тьму; люди замолкают на полуслове и начинают оглядываться; птицы срываются с места и заполошно несутся, не разбирая дороги - лишь бы подальше от источника того, что прокалывает позвоночник холодной иглой и превращает тело в тряпичную куклу.
      Даже в пяти километрах от мертвого дома, на втором этаже офисного здания RCRI некоторые из сотрудников почувствовали под ложечкой внезапную сосущую пустоту. Выразилось это по-разному - кто переложил поудобнее затекшие на столе ноги, кто тоскливо глянул на часы, а заместитель проект-менеджера South Ural special division допустила ошибку в тексте ежемесячно подверждаемого распоряжения, случайно нажав клавишу пробела. Скорее даже не ошибку - описку; но на сервер текст лег именно так, как и было набрано. Пока проект-менеджер был в отъезде, именно эта невысокая полноватая афроамериканка была самым большим боссом на восемьдесят верст вокруг, и вносимая ею правка имела высший приоритет. Ее изменения были приказом для всех шестисот пользователей местной сети, и подтверждались аж в Министерстве Энергетики США и следом - в Пентагоне.
      Все собравшиеся в ситуационном зале имели несколько недовольный вид - бывший супервайзер, толстый седой индиец, отмотавший свой контракт неделю назад, никогда не заставлял их бессмысленно досиживать смену, и едва ли не в первых рядах отправлялся в бар по окончании реальной работы. А эта сука… Пусть так истово рвут жопу у частников, мы-то госслужащие. Да еще в Росс…, тьфу ты - NCA; не, надо отвыкать, а то так вырвется, и все. Нарваться на штраф с этой черной сукой, похоже, не проблема…
      Наконец, сука достучала что-то и поднялась, потягиваясь во всю ширину своей немаленькой туши. У всех мужчин одновременно промелькнула мысль -…а ведь кому-то придется трудиться над этим мясом, шастая по вечерам в командирский модуль. Хотя, может, она не станет перебирать всех подчиненных, ограничится двумя-тремя. Однако надежды мало - эти черножопые обезьяны неимоверно ебливы, и заебаный черной начальницей белый парень давно уже стал притчей во языцех. А обломаешь - тут же или по работе доебки, или вообще засадит, обвинив в домогательстве, сейчас это еще легче, чем искать ошибки в работе. Эх, только бы не я… - мрачные сотрудники дружно отвели глаза от тяжко колышащейся плоти под бежевой формой.
      – Джентльмены, можете не опасаться и смотреть на меня сколько влезет, исков за харрасмент подавать не планирую. Мужчины для меня не существуют. - с потугой на шутку произнесла(или все же произнес?) замначальника, широко улыбаясь. - Все, леди и джентльмены, до завтра. Спасибо за работу.
      – Да, мэм, спасибо вам, до завтра… - наперебой заголосили давно собравшиеся сотрудники, и, словно школьники, ломанулись на выход.
      Впрочем, спешили покинуть ситуационную одни мужчины, женщины только начали собираться, вводя пароли и сливая результаты в базу.
      – Как школьники, честное слово… - томно улыбаясь, отметила тимлидер логистов. - Сейчас в баре не останется ни одного свободного бильярда.
      – Может, тогда лучше с нами, в тренажерный?
      – Нет уж, Гвен, пусть уж я лучше превращусь в корову за эти полгода, чем пойду нюхать пот этих чертовых русских.
      – Да ладно вам, там их всего трое-четверо. И потом, это не русские, а… Мишель, как их?
      – Бьелла-рашииз. Вполне нормальные девочки, Сара, зря ты. Если тебе не сказать, ты и не заметишь, что они только полгода, как увидели цивилизацию. Уже свободно говорят по-человечески, даже перестали убегать с визгом из сауны, когда заходят парни.
      – Все равно. Нет, Мишель, ни за что. И попомни мои слова - мы еще пожалеем, что так возимся с ними. Уж мне-то про русских нового никто не расскажет - посмотрела я на них. Что в Приштине, что в Цхинвали, что в Самаре. Это самые настоящие варвары, тупые и необучаемые. Хоть чистые рашенз, хоть юкрэйнерз, хоть эти, как их там…
      – Вау, Сара, вы застали Югославию? - вступила в беседу новая начальница. - Вы давно на службе?
      – Четвертый контракт. Югославия, Чечня - правда, там мы были под прикрытием какой-то гражданской организации, потом Грузия, Иран - и вот я здесь. В мае еду домой - все, хватит, теперь я обеспечена.
      – Да-а, вы славно потрудились на дядю Сэма… Не будете продлять?
      – Нет, мэм. Еще пять лет России… простите, мэм, - NCA конечно, это не то, о чем я мечтаю. Переживу еще одну зиму - и все.
      – Да, зима здесь не подарок, вы правы.
      – О, мэм! Это еще совсем не зима, поверьте! - логистку шумно поддержали все остальные: - Да уж, вы еще увидите, что здесь будет через месяц!
      – Да бросьте?! - изумилась начальница. - Неужели будет еще холоднее?
      – Сейчас - тепло! - с удовольствием принялись пугать начальницу подчиненные. - К рождеству вы возьмете со склада еще один анорак и еще два обогревателя в свой модуль!
      – О май гат. Вы меня не пугаете, гёлз?! - шутливо замахала руками начальница. - Ничего, будем пить виски и разведем здесь костер. А может, кто-нибудь и согреет меня в моем модуле… - начальница почти незаметно задержала потемневший взгляд на рослой эстонке из контрактного отдела.
      Та быстро врубилась и успела сдержать едва не выскочившую наружу гримасу отвращения. Воображение чуть не сыграло с ней злую шутку - эстонка слишком живо представила себе месиво черных складок, но тут же мило улыбнулась начальнице -…О господи, говорят, что негры очень сильно пахнут… Черт с ними, ладно! Похоже, в моей карьере наступают перемены. Ну суки, теперь держитесь, за все заплатите…
      – О кей, ледиз, пойдемте, а то еще потребуете сверхурочных…
      Внесенная заместителем проект-менеджера правка давно уже слетала за океан и вернулась автоматически одобренной. Сервера, на которых жила система, разогнали обновления по локалке - на каждый причастный к вопросу личный планшет, в каждый программно-аппаратный комплекс систем управления инженерными сетями, в сети частных подрядчиков, обновления из-за океана беспрекословно прошли файрволлы даже на серверах тактических СУ; словом, всюду.
      В одном из кабинетов здания, на четвертом этаже, у сменного системного оператора минной защиты на мониторе вылезла небольшая, с ладошку, табличка со списком изменений, требующих ручного подтверждения. Боевые операторы уже сдали смену, и выжидающе нависали над ним - скоро в менеджерском баре будет не протолкнуться, не идти же к солдатам, где бильярды изорваны и можно влегкую получить по морде. Специалист высокого класса, работающий в HT не первый год, мельком окинул взглядом список - ага, рутина. Строке, где "и/или" заменялось на "или", он, естественно, не придал значения - хоть она и принадлежала директории "Параметры цели". Парни из MPRI, занимающиеся мониторингом внешнего периметра, постоянно обновляют базу данных тактической системы, чтоб не тратить минометные заряды попусту, и нейросистема управления минными полями во многом обновляется их данными. Поправка изменила параметры цели - теперь для датчиков интеллектуального минного поля врага выше трех ярдов не существовало.
      – О, гляньте-ка, парни. Руководство ваше приперлось… - процедил сановский сервис-менеджер, улыбаясь и салютуя бокалом пива начальнице базы, вошедшей в бар с несколькими коллегами.
      – Ишь ты, перекинуться успели, накрасились. Когда только успели.
      – Ебаться хотят.
      – Точно. Митч, слышь, сегодня наша леди-босс встает такая, жиры свои повыкатила, и говорит - не бойтесь, типа, гайз, за харрасмент не обижаюсь, прикинь!
      – Ну и займитесь, парни, чего там!
      – Да у кого встанет-то на такую корову! Я бы лучше во-о-он ту, что в прошлом месяце приехала, кто она у вас, Сол? Вон та, в джинсах?
      – А-а, Джуди. Не, Майк, обломайся, она уже вон с той дылдой живет, шведкой, по-моему, или кто она там, финка. Я позавчера подкатывался, тухляк.
      – Ист-оуниа, по-моему, черт знает, где это… Ничего, захочешь сверхурочных - и на эту встанет! Кстати, наш босс сегодня говорил, что она его вызывала, типа хочет аренду поднять, сука. Вот кому надо окучивать этот баобаб-с, а то хрен нам вместо бонусов по экономии. О, наши плантаторы! Эй, парни, давайте к нам!
      – Привет, парни. Митч, Кэл, как дела, привет, Боб! Вы какие на бильярд? А, да, конечно, Марша. Давай нам по хайнекену для начала. Да, конечно большие.
      – Вашими молитвами, бездельники… Ну-у, за бильярд можешь не беспокоиться, фроги играют вторую, за ними динкорповские, и только потом мы. Кстати, Гэри, а че принесло этих лягушатников? Я понимаю, что охраняют каких-то немалых шишек, вроде как они дорогие?
      – Да, принесло на нашу задницу этих уродов… Прилетели двое от Фраматом, вся охрана барриловская, лаптопы по десять тысяч, туфли крокодил. Короче, фу-ты ну-ты, не какашкой серим, Евро-о-опа. И нам из хедкуотер сразу давай ебать мозги - "обеспечить, приоритет, чтоб днем и ночью…" - ну, вы понимаете, короче. А план - давай, план никто не отменяет… Суки. Вот так, парни, ебемся мы круглые сутки, мартышек жжем почем зря, по две штуки в смену, а система падает, у мартышек шлемы дымятся, баг на баге… Вот, еле вырвались пивка хлебнуть, пусть там без нас пока ебутся, да, Эрон?
      – Точно, Диш. Я просто наслаждаюсь, когда представляю, как эта жирная скотина сейчас крутится на моем месте. Помеха там жуткая, чипы начинают пиздеть уже через десять минут, и мартышку надо отводить на замену…
      – Эй, парни! Мы не очень-то понимаем, о чем вы! Давайте хоть введите в курс, а то мы сидим как ковбои в театре!
      – Ну, основное вы знаете, да?
      – Конечно, ты скажи, чем вам насолили фрогз.
      – Русские, когда делали свои бомбы, додумались извлекать из отходов изотопы, короче, такие довольно ценные штуки. Когда они бросили свой завод, в трубопроводах и всяких аппаратах осталось просто море всего, вот боссы и впарили что-то из этого дерьма фрогам. А там, где оно лежит, такой гамма-фон, что у наших шлемов портятся потроха. Вот и представьте - идет мартышка по коридору, забитому всякими железками, и у нее падает канал связи с сервером! Прикинь!
      – Ну, падает, и че? Мартышка перестает слушаться?
      – Не… Как сказать… Вот ты в детстве играл в видеоигры…
      – А сейчас, думаешь, я че делаю? Я…
      – Да погоди, Майк, дай ему сказать!
      – Ну, вот, я че говорю, когда пересидишь в какую-нибудь стрелялку, выходишь на улицу, и все кажется каким-то дурацким, как в игре, да?
      – Да, Эрон, точно. Так и кажется, что вот тот мистер сейчас достанет рэйлган, или превратится в мертвеца. Зеле-е-еного такого, прям аж видишь…
      – Вот. А они, прикиньте, парни, сидят в своих шлемах уже по три, по пять лет.
      – Эрон, а директория Р? Забыл? С шестидесятого где-то и ниже?
      – О, точно, Диш. Вон, Дитрих говорит, что есть еще те, кто бегает по этой вонючей фабрике с самого начала. Так вот, у них мозги свихнулись уже настолько, что они без канала связи не отличат свою задницу от твоей, понял? Они думают, что играют в видеоигру… Хотя нет, они не играют, они на полном серьезе убивают дракончиков и ебут принцесс, прикольно, да? А сами в это время ходят по цехам и делают разные нужные штуки. Правда, когда надо делать что-то сложное, ну, где мало-мальские приборы со стрелками, система отключает им Вундерлэнд и показывет, как есть. И пока он не сделает, не включает. Вон, про ихний Оз лучше у Дитриха, он им там че-то подкручивает, а я больше с железом.
      – Эти рашенз такие тупые? Правда, Диш?
      – Ты, типа, сам не знаешь. Где они, и где мы… Дитрих, ну, че у них там?
      – Ха, Кэл, ты просто приходи ко мне в зону, я тебе напялю этот чертов горшок, и ты все посмотришь сам! Не, парни, кроме шуток - джапы придумали просто классную штуку, мы как глянем, так и сидим ржем, словно укуренные. Если б они еще не ломались, так я бы работал просто бесплатно, такая умора. Привыкнуть невозможно, честное слово! А какие аватары они себе выбирают из базы! О, фроги доиграли. Может, влезем?
      – Кстати, мисс Мэрфи, немного о работе, о кей? Поторопите парней из Келлога с началом демонтажа четверки и первого, а то мне так и сыплются мейлы из Амершам, просят разрешения приехать и пинать их на месте.
      – Хорошо, Сара, спасибо за информацию. Я вижу, ты еще что-то хочешь сказать?
      – Да, мисс Мэрфи. Пока девочки танцуют… Небольшой совет - ваш предшественник, мистер Сатил, перед холодами всегда заказывал в хэдкуотер сотню тысяч галлонов ди-эф, и когда дороги заметало, и наши уважаемые частники оставались без горючки, то очень неплохо… Ну, вы понимаете. И я всегда согласовывала с Кэтринбургом график пропуска наливников для наших частников… Есть там в UCRI местное отделение PAE, а в нем есть такой мистер Малруни, так мы…
      – Сколько берет этот Малруни?
      – Пять за неделю.
      – А… - негритянка ткнула пальцем вверх, подразумевая непосредственное руководство.
      – Не в курсе. Логистика, понятно, на мне, а…
      – Остальное - мои головняки, так? Эккаунтеры, файненшл комиссар?
      – Точно, мисс Мэрфи.
      – О кей. Значит, Сара, завтра поутру подойдешь, и займемся.
      – Отлично, мисс Мэрфи. О, наши юные леди возвращаются. Ну, хорошо вам отдохнуть, до завтра.
      – Сара, погоди, я с тобой!
      – Пока, Сара. Пока, Гвен. Нет, нет, Энни! Садись поближе. Вот так. Любишь танцы?
      – Конечно, мэм.
      – Как ты похорошела, такая розовая, свежая… Слушай, Энни, не называй меня мэм. Я Нора, о кей? А то я сразу вспоминаю, что я старая и толстая.
      – Нет, какая же вы старая, мэ…
      – Нора.
      – О кей, Нора. Нора, вы совсем не старая и не толстая.
      – Вот так лучше. Что вам взять, леди? Джуди, ты посидишь еще с нами?
      Бармен отправил новой начальнице базы еще три бесплатных Миллера, и подумал, что с этой сукой все будет куда труднее, чем со стариной Сатилом, веселым и открытым парнем…Жаль, что он уехал. Хотя его можно понять - ему, наверное, было трудновато здесь, в этой чертовой холодной заднице. А получают сейчас в Индии почти как в Штатах, некоторые даже говорят, что и побольше. Ох, ни хера!..