Современная электронная библиотека ModernLib.Net

«Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина

ModernLib.Net / Публицистика / Ахматова Анна Андреевна / «Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина - Чтение (стр. 2)
Автор: Ахматова Анна Андреевна
Жанр: Публицистика

 

 


      Адольф чувствует трепет, приближаясь к Элленоре.
      «Он с трепетом к княгине входит».
      Но всего примечательнее то, что в 8-й главе светский денди Онегин неожиданно становится таким же застенчивым и робким, как Адольф, когда он оставался наедине с Элленорой.
 
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько минут
Они сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина.Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает.
 
      Здесь Пушкин очень близко повторяет Б. Констана: «tous mes discours expiraient sur mes levres».
      Онегин, так же как Адольф, не решается на объяснение и посылает письмо. Для этого письма Пушкин черпает из «Адольфа» целый ряд формул и таким образом прибегает к «Адольфу» для создания языка любовных переживаний:
 
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я…
 
      Ср. у Констана: «Je n'ai plus le courage de supporter un si long malheur mais je dois vous voir s'il faut que je vive».
      Адольф, пославший первое любовное письмо Элленоре, боялся угадать в ее улыбке след какого-то презренья к нему. Ср. в «Письме Онегина»:
 
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!
 
      «Чего хочу?» — восклицает Онегин. «Qu'est-ce que j'exige?» — спрашивает Адольф в объяснении с Элленорой (гл. III). В том же объяснении с Элленорой Адольф говорит: «Напряжение, которым одолеваю себя, чтобы говорить с вами несколько спокойно, есть свидетельство чувства для вас оскорбительного» — и просит Элленору не наказывать его за то, что она узнала тайну (т. е. его любовь). Это место отчеркнуто в пушкинском экземпляре «Адольфа». Ср. в «Письме Онегина»:
 
Предвижу все: вас оскорбит
Печальной тайныобъясненье.
 
      Выражение «милая привычка», дважды употребленное Пушкиным в любовных объяснениях и между прочим в «Письме Онегина» — «Привычке милой не дал ходу», находится все в том же объяснении Адольфа с Элленорой («Vous avez laisse naitre et se former cette douce habitude»).
      И, наконец, письмо Адольфа к Элленоре (гл. III), вторая половина которого в пушкинском экземпляре «Адольфа» перечеркнута карандашной линией (от слов «Tout pres de vous» и до конца), содержит одно место, очень близкое к «Письму Онегина», написанному 3 октября 1831 года.
 
Желать обнять у вас колени
И, зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени,
Все, все, что выразить бы мог,
А между тем притворным хладом
Вооружать и речь и взор…
…lorsque j'aurais un tel beso in de me reposer de tant d'ango isses, de poser ma tete sur vos genoux, de dormer un libre cours a mes larmes, il faut que je me contraigne… (гл. III).
 
      Все эти сопоставления должны рассматриваться как перенесение Пушкиным из «Адольфа» в «Евгения Онегина» психологической терминологии любовных переживаний.

5

      Жанровые эксперименты, характеризующие работу Пушкина в конце 20-х годов, идут по самым разным линиям.
      Теперь уже можно говорить, что именно в конце 20-х годов Пушкин работал над жанром своих маленьких романтических трагедий. И очень примечательно, что параллельное использование Байрона и Б. Констана мы находим также и в одной из этих трагедий — в «Каменном госте».
      Таким образом, «Адольф» был использован Пушкиным еще по одной линии его жанровых исканий. С одной стороны, сатирический роман «Евгений Онегин», с другой — психологическая повесть «На углу маленькой площади», с третьей романтическая трагедия «Каменный гость».
      Выше отмечено совпадение «Письма Онегина» («Я знаю: век уж мой измерен…») с текстом «Адольфа». Тот же текст был заимствован Пушкиным для «Каменного гостя». Любопытна и не очень обычна для Пушкина форма этого заимствования. Обыкновенно в пушкинских заимствованиях источник подвергается некоторой переработке и дальнейшему развитию. Здесь же мы видим почти дословный перевод. Пушкин вкрапливает цитату из «Адольфа» в текст своей трагедии. Эта цитата находится в III сцене «Каменного гостя», в объяснении в любви Дон Гуана; уже начало реплики Дон Гуана на слова Доны Анны: «Я слушать вас боюсь»
 
Я замолчу; лишь не гоните прочь
Того, кому наш вид одна отрада,
 
      довольно близко к «Адольфу»: «чем заслужил я лишения сей единственной отрады» (Адольф говорит о запрещении видеть Элленору). Затем в «Каменном госте» следует цитата из «Адольфа»:
 
Я не питаю дерзостных надежд,
Я ничего не требую, но видеть
Вас должен я, когда уже на жизнь
Я осужден.
Je n'espere rien, je ne de mande rien, je ne veux que vous voir; mais je dois vous voir s'il faut que je vive.
 
      Лучший комментарий к этому месту дал сам Пушкин в «Арапе Петра Великого» (1827): «Что ни говори, а любовь без надежд и требований трогает женское сердце вернее всех расчетов обольщения». Ср. с этой авторской ремаркой в «Арапе Петра Великого» следующее место в той же сцене «Каменного гостя»:
 
Когда б я был безумец, я б хотел
В живых остаться, я б имел надежду
Любовью нежной тронуть ваше сердце
 
      После этого понятно, что тронутая любовью без надежд и требований Дона Анна отвечает:
 
Завтра
Ко мне придите. Если вы клянетесь
Хранить ко мне такое ж уваженье.
Я вас приму — но вечером — позднее.
 
      Эти слова перенесены Пушкиным из предыдущей (II) главы «Адольфа», где на требование Адольфа принять его «завтра в 11 часов» Элленора отвечает: «Je vous recevrai demain, mais je vous conjure…» («Я вас приму завтра, но заклинаю вас…»). Элленора не кончает фразы, потому что боится быть услышанной присутствующими, но по смыслу фраза ее не могла иметь иного окончания. Пушкин договаривает за Констана.
      Столь же несомненна близость к «Адольфу» слов Дон Гуана о тайне (т. е. любви своей), которую он нечаянно выдал:
 
Случай, Дона Анна, случай
Увлек меня, не то вы б никогда
Моей печальной тайны не узнали.
 
      Адольф просит Элленору «удалить воспоминание о минуте исступления: не наказывать меня за то, что вы знаете тайну, которую должен был заключить я во глубине души…». Эта фраза, как было отмечено выше в связи с «Письмом Онегина», отчеркнута в пушкинском экземпляре «Адольфа».
      Дон Гуан, так же как Адольф, начинает с угрозы самоубийства: «О пусть умру сейчас у ваших ног» («Каменный гость»); «Я сейчаседу… пойду искать конца жизни» («Адольф»).
      В начале IV сцены Дон Гуан говорит:
 
Наслаждаюсь молча,
Глубоко мыслью быть наедине
С прелестной Доной Анной…
 
      Все в той же III главе «Адольфа» читаем: «Потребность видеть ту, которую любил, наслаждаться ее присутствием владела мной исключительно». Перед этим Адольф говорит, что в его «душе уже не было места ни расчетам, ни соображениям», и он «признавал себя влюбленным добросовестно, истинно» (гл. III).
      А в письме Адольфа к Элленоре, цитированном выше в связи с письмом Онегина, читаем: « А если бы я встретил вас ранее, вы могли бы быть моею». Ср. IV сцену «Каменного гостя»: « Если б прежде вас узнал…» Самое отношение Дон Гуана к Доне Анне, ни в коем случае не восходящее к традициям классических Дон Жуанов, обычно истолковывается двояко: либо Дон Гуан романтически влюблен в Дону Анну, но в таком случае психологически мало правдоподобен тот цинический и слегка пренебрежительный тон, которым он говорит о Доне Анне в ее отсутствие; либо вдохновенная искренность его слов лишь умелая игра, но этому толкованию в свою очередь противоречат слова Дон Гуана («Я гибну — кончено — о Дона Анна!»), произносимые им в момент гибели, когда притворяться было уже незачем.
      Поведение Дон Гуана, как мне кажется, находит свое психологическое обоснование, если мы сопоставим Дон Гуана, соблазняющего Дону Анну, с Адольфом, соблазняющим Элленору. Адольф говорит о себе: «Кто бы стал читать в сердце моем в ее отсутствии, почел бы меня соблазнителем холодным и мало чувствительным. Но кто бы увидел меня близь нея — тот признал бы меня за любовного новичка, смятенного и страстного» (с. 12).
      Таким образом, исторический персонаж пушкинской трагедии приобретает психологический облик современного светского соблазнителя Адольфа, героя того романа, о котором Пушкин в 1830 году вспоминает в связи с «жгучими чтениями своих юных лет» и с героиней которого Пушкин сравнивает свою корреспондентку.
      В связи с модернизацией характера Дон Гуана в «Каменном госте» интересно отметить, что один важный исторический эпизод пушкинской трагедии тоже имеет источник не исторического характера. Я имею в виду воспоминания Дон Гуана о своей ссылке. Место ссылки Дон Гуана на основании текста Пушкина не может быть указано хоть сколько-нибудь точно. Вопрос проясняется лишь из сопоставления с источником: «Дон Жуаном» Байрона. У Байрона Жуан приезжает в Англию (песнь X). Первое, что он замечает, это дым, окутывающий Лондон: «The sun went down, the smoke rose up» («Солнце опускалось, дым поднимался»). Ср. в «Каменном госте»: «а небо точно дым». В XII песне Байрон называет Англию: «the shore of white cliffs, white necks, blue eyes» (т. е. страной белых утесов, белых шей, синих глаз). Чужестранки в «Каменном госте» СНАЧАЛА нравились Дон Гуану: « Глазами синими да белизною». Жуану они сначала не нравились («At first he did not think the women pretty»), потому что новинкименьше нравятся, чем впечатляют («That novelties please less than they impress»). Ср. в «Каменном госте»: «а пуще новизною». Есть в той же песне байроновского «Дон Жуана» и сравнение англичанки с андалузской девушкой: «She cannot step as does an Arab barb Or Andaiusian girl from mass returning» («Она не может ступать как арабский конь иль андалузская девушка, возвращающаяся с мессы»). Ср. в «Каменном госте»:
 
А, женщины? Да я не променяю
……………………….
Последней в Андалузии крестьянки
На первых тамошних красавиц, — право.
 
      Эта строфа «Дон Жуана» находится через одну от той, где Байрон говорит о русских, бросающихся из горячей бани прямо в снег. К этому месту Байрон сделал следующее примечание: «Русские, как общеизвестно, бегут из горячей бани, чтобы окунуться в Неву…» Об упоминаниях в байроновских поэмах русских обычаев Пушкин писал в «Отрывках из писем, мыслях и замечаниях»: «В своих поэмах он часто говорит о России, о наших обычаях» («Северные цветы на 1828 г.»).
      После всех этих сопоставлений трудно рассматривать «Каменного гостя» как историческую трагедию. Она не может рассматриваться и только как решение проблемы изображения общечеловеческих страданий. Выясняется автобиографичность и современные ноты «Каменного гостя».
      Итак, мы видим, что Пушкин, решая совершенно разные литературные задачи («Евгений Онегин», «Каменный гость», «На углу маленькой площади»), несколько раз обращался к «Адольфу», но всякий раз для того, чтобы психологизировать свои произведения и придать им ту истинность (правдоподобие), которую отмечали в «Адольфе» все его читатели начиная с Сисмонди и кончая Полевым. Здесь я еще раз приведу цитаты из предисловия Вяземского (как мы видели, редактированного Пушкиным), проясняющие взгляд Пушкина и его современников на «Адольфа» как на произведение, в котором они узнавали подлинную жизнь: «Вся драма в человеке, все искусство в истине». «Во всех наблюдениях автора так много истины». «Женщины вообще не любят Адольфа, т. е. характера его, и это порука в истине его изображения». «Романист не может идти по следам Платона и импровизировать республику. Каковы отношения мужчин и женщин в обществе, таковы должны они быть в картине его. Пора Малек-Аделей и Густавов миновалась». «Трудно в таком тесном очерке, каков очерк „Адольфа“, в таком ограниченном и, так сказать, одиноком действии более выказать сердце человеческое, переворотить его на все стороны, выворотить до дна и обнажить наголо во всей жалости и во всем ужасе холодной истины».
      То, о чем говорит Вяземский, конечно, еще не реализм в смысле литературной школы, но уже то, что в «Адольфе» узнавали действительность и противопоставляли его истинность, т. е. правдоподобие, «мечтательной Аркадии романов» баронессы Криденер и романов, написанных почти одновременно с «Адольфом» («Валерия» Криденер 1803 г. и «Матильда» Коттен 1805 г.), доказывает, что для Пушкина роман Б. Констана уже подступ к реализму.
      Поэтому сопоставление «Адольфа» с произведениями Пушкина вплотную подводит к принципиальным вопросам, связанным с проблемой реализма в творчестве Пушкина.

КОММЕНТАРИИ (Э. Г. ГЕРШТЕЙН)

       Впервые — Временник Пушкинской комиссии т. I, М.-Л., Изд-во АН СССР, 1936, с. 91—114.
      В 1958–1959 гг. Ахматова, готовя сборник своих статей о Пушкине, намеревалась перегруппировать материал, в частности перенести 5-ю главку настоящей статьи в переработанную статью о «Каменном госте». Для этой цели последняя главка «Адольфа» «… была сокращена и отчасти заново отредактирована. Некоторые стилистические исправления Ахматова внесла и в другие главки. Ввиду того, что переработка статьи о „Каменном госте“ не доведена до конца, начатая правка „Адольфа“…» в основном тексте — не учитывается.
      В 1959 г. Ахматова так писала о своей статье: «Когда в 1936 году моя статья об „Адольфе“ была уже написана, а пушкинисты в последний раз сплошь читали черновики поэта для юбилейного издания 1937 года, оказалось, что Пушкин своей рукой написал в предполагаемом предисловии (год?) к „Онегину“: меня многие упрекали за сходство моего Онегина с Адольфом (или что-то в этом роде). Затем зачеркнул АДОЛЬФ и написал ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬД (черновик предисловия 1825 г.), хотя, как известно, Гарольд нигде не описан как светский человек, а только как скиталец, довольно быстро надоедает своему автору, который без всяких колебаний занимает его место.
      Итак, без ложной скромности скажу, что все мои наблюдения над Онегиным — Адольфом оказались правильными, что подтвердил сам автор „Евгения Онегина“… Конечно, если бы это предисловие к „Онегину“ было разобрано раньше, я едва ли бы занималась этой темой, потому что такая деятельность напоминает выражение — ломиться в открытые двери» (ГПБ).
      В архиве Ахматовой (ГПБ) сохранилась также черновая заметка (карандаш, на бумаге 30-х годов) «Примечание к статье об Адольфе». Несмотря на незавершенность, оно представляет интерес, так как вскрывает связь между «Онегиным» и «Езерским»:
      «Пушкин еще раз вспомнил об „Адольфе“, чтобы отречься от него, так же как от других героев, пленивших воображение поэта в молодости. Я имею в виду черновики поэмы „Езерский“. В строфе (XV) Пушкин отрекается от романтических героев, говоря о Езерском:
 
Хоть человек он не военный,
Не второклассный Дон Жуан,
Не демон — даже не цыган,
А человек обыкновенный…
 
      {Последняя строка у Пушкина „А просто гражданин столичный“, но в черновых вариантах есть строка: „Хоть малой он обыкновенный“. — Э. Г.)
      В рукописи Пушкина перечисление этих романтических героев гораздо обширнее, все они реальные литературные персонажи (не Чайльд Гарольд, не чернокнижник молодой — т. е. Манфред или Мельмот, не убийца — т. е. Ж. Сбогар и т. д.). Очевидно, перед Пушкиным мелькали эти герои и он тотчас же заносил их краткие характеристики на бумагу. Среди этих характеристик есть одна, на которой нам следует остановиться:
      Езерский: „ Не белокурый мизантроп“ — ср. в 8-й главе „Онегина“ строфа XII:
      Или печальным сумасбродом.
      При интересе Пушкина к Констану очень трудно допустить, чтобы внешность автора „Адольфа“ осталась неизвестной Пушкину. Греч, декабрист Волконский и А. И. Тургенев лично знали Б. Констана. В статье „Французские ораторы“, переведенной Гречем из иностранного журнала 1820 года, сказано следующее: „Б. Констан отличается тем, что светло-русые волосыего извиваются в длинных локонах; сказывают, что он носит эту прическу для воспоминания о приключениях страстной бурной юности своей, что какая-то Коринна любила разглаживать эти локоны своими нежными пальцами“.
      К изданию „Collection des ouvrages“ Констана 1818 года приложен портрет автора именно в такой прическе. Другое определение отвергаемого Пушкиным героя — мизантроп. О мрачности характера Б. Констана — Адольфа свидетельствует роман…»

  • Страницы:
    1, 2