Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Первопроходец (№1) - Среда обитания

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Ахманов Михаил / Среда обитания - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Ахманов Михаил
Жанр: Фантастический боевик
Серия: Первопроходец

 

 


Пол щели был засыпан пылью, щебнем и камнями, свалившимися с потолка и стен. Всякие камни – мелкие, с кулак, побольше, размером с человечью голову, а есть и такие, что покрупней биота. Можно спрятаться, и я, стараясь не скрипеть и не шуметь, передвигался от глыбы к глыбе по всем канонам военного искусства, полусогнувшись, где бегом, где шагом, а где на четвереньках. К тому же помогала темнота: обзор в бинокуляре был хороший, а у Джизаковой братвы вряд ли имелся столь редкостный прибор. Хотя кто их знает… могли достать через Мясных у оружейников… Свой бинокуляр я приобрел у пачкунов, у Черных Диггеров, за двести пятьдесят монет и одалиску. Очень неплохая кукла, грудастая блондинка, обученная лепетать и вскрикивать в нужные моменты… Тоже тянула на пару сотен.

Заметив световое зарево, я притормозил у большого обломка, чтобы еще раз проверить снаряжение. На бедрах – ножи, еще один – в чехле у колена, через плечо – перевязь с гранатами, обоймами и дротиками, под левой рукой, у пояса – разрядник, ну и, разумеется, протез… Я сдвинул пластинку под локтем, вставил в паз обойму, натянул капюшон и приподнял тепловые очки. Потом высунулся из-за камня.

Диспозиция была такой: в воздухе – световой шарик, а под ним, в самом конце щели, двадцать одна мишень. Одни спят, другие закусывают, третьи в шост играют, четвертые оттопыриваются, передавая друг другу баллончик с «веселушкой»… В общем, мирная картина. Шестнадцать типов в фантиках от «Хика-Фруктов», в зеленых форменных комбинезонах; ясно, что это налетчики с плантации. Пятеро, по виду – капсули, одеты более разнообразно: один раскрашенный, один в коричневой хламиде, трое в каком-то рванье. Эти без оружия, а у тех, кто в форме, есть разрядники.

Разрядник я не люблю и пользуюсь им не часто. Работа не дозволяет – случается, заказчику нужно труп предъявить, а не кусок обугленного мяса. Мясо – мясо и есть, даже Пак не разберется, кому принадлежит, особенно если башка разворочена и гарбич не считаешь. А при лучевом поражении личный код теряется за три минуты.

Джизак сидел в компании игравших в шост, подкидывал цветные палочки и скалил зубы – должно быть, удача привалила. Сидел без маски, с открытой рожей, словно желая избавить меня от сомнений, кого прикончить первым. Быстро и безболезненно – как-никак бывший товарищ по оружию… На мгновение припомнились мне Лоан и наша славная центурия, оборонявшая контору «Пищевые Растительные Продукты», – затянутые дымом ярусы, вопли и хрипы, гудение разрядников, трещины в стенах, едкий запах расплавленного армстекла, слепящие вспышки гранат, и мы с Джизаком у ручного огнемета… С другой стороны, в партнерах я его не числил, и потому о прошлом вспоминать не стоило. Дела вчерашние, а нынче у меня контракт. Контракт, и ничего, как говорится, личного.

Я выскользнул из-за гранитного обломка и прострелил Джизаку сердце. Затем – световой шар; он лопнул с едва слышным треском, и щель затопила темнота. Еще четыре выстрела – четыре трупа… Только тогда живые сообразили, что происходит, и вскинули разрядники.

Десяток молний сверкнул во мраке, бок и висок обожгло, но я уже катился по полу и бил короткими очередями. Камни поскрипывали под броней, хрипло рявкал «ванкувер», шипели в воздухе разряды и пахло паленым мясом – наверное, задели кого-то из своих. В бинокуляр я видел, как мечутся ярко-алые фигурки, скачут, дергаются, размахивают руками – и падают, падают…

– Свет! – выкрикнул кто-то. – Нужен свет!

Одна из фигурок стремительно согнулась, подбросила кверху шарик, и я без промедления швырнул гранату. Не газовую – осветительную. Белое сияние заставило меня прищуриться, но лишь на миг, тогда как ослепленные мишени замерли с оружием в руках, скорчившись и прикрывая глаза ладонями. Потом двое или трое выстрелили наугад, над плечевым щитком брони мелькнула молния, я выпалил в ответ и обнаружил, что обойма кончилась. Впрочем, вооруженных бандитов осталось четверо, и я добил их дротиками. Дротики с ядом ничем не хуже пуль – конечно, на небольшой дистанции. Она и была как раз подходящей – от десяти до двадцати шагов.

Граната догорела, и теперь только плавающий в воздухе шар разгонял темноту. После ослепляющего блеска свет его казался тусклым и каким-то неживым.

Я опустил капюшон, избавился от бинокуляра и произнес:

– Можно подняться и открыть глаза. И не тряситесь, гниль подлесная, – вы в моем контракте не значитесь.

Живые – раскрашенный, тип в хламиде и трое остальных – медленно встали, озираясь с ошеломленным видом. Раскрашенный, с синими полосками на щеках и мелкими голубыми ромбами на спине, груди и ягодицах, выдавил:

– Кх-то? З-зачем? З-за что?

– Крит, Свободный Охотник, – представился я, вытащил пустую обойму и отшвырнул ее. – Интересуешься, зачем и за что? Хороший вопрос! Джизаку ты его не задавал?

Он помотал головой. Лицо у него было ошалевшее: губы дрожат, клок сиреневых волос свисает на лоб, струйки пота текут по щекам к подбородку. Остальные выглядели не лучше.

– Повернуться к стене, расставить ноги, руки за голову, – приказал я.

Они торопливо повиновались.

Разбираться с ними было ни к чему. Явные капсули, которых Джизак, вероятно, взял в команду для экспедиций в подлесок за пищей, питьем и световыми шариками. На бойцов они не походили и помешать мне не могли.

Я осмотрел броню, отметил темные пятна на левом боку и левом плечевом щитке и помянул добром того сабирского ублюдка. Надежный панцирь мне оставил, ничего не скажешь! Затем вытащил диск считывателя и, прилепив его к ладони, подождал, пока на экранчике браслета не промелькнет сигнал готовности. Дождавшись, шагнул к распростертому в пыли массивному телу Джизака, опустился на колено, прижал ладонь к его виску, полюбовался пляской призрачных, медленно гаснувших голографических всполохов. Самый ответственный момент: запись распада гарбича в гибнущем мозге… Без этого монеты мне не видать! Информация, которую записывал сейчас мой обруч, была свидетельством того, что мой контракт исполнен, что я пришил Джизака, а не другую личность с очень похожей физиономией. Сходство в нашу эпоху генной инженерии стоит сравнительно недорого – в любом филиале ГенКома изобразят, по самым умеренным расценкам. А гарбич, он же – личный код, так просто не подделаешь. Сомневаюсь, что он вообще доступен подделке: его впечатывают младенцу в подкорковую область правого полушария, и занимается этим не частная фирма, а Медицинский Контроль. Секретный процесс, Пак меня забери! И очень надежный: если у покойника цела башка и нет обширных поражений, гарбич можно считать минут через десять-двенадцать после клинической смерти.

Я закончил с Джизаком, снял с его руки браслет и сунул за пояс. Поднялся, бросил взгляд на пленников.

– Повернитесь, щеляки!

Они сделали это с покорностью – точь-в-точь как куклы-одалиски по хозяйскому приказу. Лица, искаженные страхом, слюнявые рты, потухшие глаза… По крайней мере, у четверых; пятый, с рожей в синюю полоску, вроде начал оживать.

Я ткнул его пальцем в голый обвисший живот.

– Имя?

– Парагвай.

– Статус?

– Подданный Лиги Развлечений… хоккеист…

Вот это да! Не капсуль! Брови мои полезли вверх.

– Значит, хоккеист из Лиги Развлечений… дем с образованием и, разумеется, не нищий… А как сюда занесло? Чего ты в этой щели не видел?

Он поворочал головой, будто заново осматривая каменную трубу, пол, заваленный обломками, покрытый мелкой пылью, колыхавшийся в воздухе шарик со светящимся газом, трупы в зеленых обертках и жалких своих товарищей. Потом с заметной ноткой превосходства вымолвил:

– Вряд ли вы поймете, Свободный Охотник. Ваша профессия – ремесло, моя – искусство, и в этом огромная разница. Просто гигантская! Вы, дем, трудитесь, чтобы жить, я существую, чтобы творить и созидать. А творчество не подчиняется логике, не терпит насилия и умирает без пищи для ума и чувств, без развлечений, без любви, без аромата опасности и авантюры. Словом, я нуждаюсь… как бы это выразиться… – он пошевелил раскрашенными пальцами, – нуждаюсь в смене обстановки, в знакомствах с новыми людьми и в сильных, ярких впечатлениях. Поэтому я здесь.

– Думаю, впечатления были достаточно сильными, – заметил я и покосился на трупы. – Вот что, дем Парагвай, когда захочешь снова поразвлечься, ты меня найди. Или я тебя разыщу… К манки заглянем, в Яму Керулена за Старыми Штреками, а после отправимся крыс ловить для вашей Лиги Развлечений… Согласен?

Он вздрогнул при упоминании о манки и крысах, втянул живот, но после секундного колебания хрипло выдавил:

– Согласен. Я живу в Лиловом секторе, дем Охотник. Ствол 3073, ярус 112, патмент «Бронзовый фонарь». Бываю в допинге, что в переходе на третьем ярусе, в «Сине-Зеленом»… еще в Тоннель заглядываю, в «Подвал танкиста»…

Знакомый адрес. В этом стволе жил кто-то из моих девушек-приятельниц: то ли Атланта, то ли Микатарра, а может, Эри… Ну, разберемся, если нужда придет. Разберемся, навестим Парагвая и пригласим погулять в Старые Штреки. Хорошая будет приманка для крыс! Польстятся ли только на него, такого расписного?..

Я ухмыльнулся и подтолкнул хоккеиста к выходу из щели.

– Рад знакомству, дем Парагвай. А теперь уноси ноги! Этих капсулей возьмешь с собой и тех двух прихвати, что дрыхнут рядом с биотами. Биоты – вам, а авиетка – мне… Улетайте! Я ваши обручи проверять не стану и вообще вас тут не видел. Однако минут через десять буду у выхода и, если не уберетесь, сдам в «Хика-Фрукты» на компост.

Благодарно кивнув, Парагвай прижал левую руку к сердцу, отвесил низкий поклон и резво затрусил по камням. Тип в хламиде и трое оборванцев не отставали от него ни на шаг. Через недолгое время скрип щебенки под их подошвами затих, потом послышалось жужжание, и наконец наступила тишина. В щели остались только я и шестнадцать трупов.

Надо бы их осмотреть – так, для порядка…

Стандартная униформа, зеленая, как и у всех партнеров-подданных Фруктовых. Их обертки различаются оттенком и эмблемой: у «Хика-Фруктов» цвет глубокий, изумрудный, с серой ветвью у плеча, а, например, компания «Сан» предпочитает посветлее, и эмблема у них – колосья. Эти же символы на значках; у младших партнеров они небольшие, у старших – бляха размером с ладонь, такая, как на Джизаковом трупе. Эмблемы есть на обручах, и, осмотрев их, я выяснил, что обручи у мертвых щеляков свои, а краденые свалены в контейнер со всякими отбросами: батарейками от разрядников, пищевой упаковкой, выгоревшими шарами и баллончиками из-под «веселухи» и «шамановки». В самом дальнем конце щели обнаружилось хранилище: кое-какая одежда, гипномаски, пигмент для раскрашивания, баллоны с оттопыровкой, световые шары, пакеты с соками, джемом и пищевыми капсулами. Здесь же валялись надувные матрасы, и на одном из них блестела яркими красками солидная кучка клипов. Пошевелив ее ногой, я выяснил, что тут по большей части сон-музыка и эротические бустеры.

Бывает, конечно, что бустеры смотрят в одиночку, но все же чаще парами. Эта мысль заставила меня вернуться к мертвецам и изучить их повнимательней. Так и есть: девять мужчин, считая с Джизаком, семеро баб. Одна по виду молодая, будто вчера из инкубатора, две или три такие красотки, что одалискам не уступят… Я бы, во всяком случае, не отказался. Я человек широких взглядов и признаю, что каждая из разновидностей слабого пола имеет свои преимущества. Одалиски покорны, доступны, красивы и абсолютно стерильны, но с женщиной можно поговорить и сделать ей ребенка. Добрым старым способом… Гораздо приятней и лучше, чем размножаться с помощью клонирования или партеногенеза.

Еще раз оглядев покойников, я зашагал к выходу, соображая по дороге, чем соблазнил их Джизак. С самим Джизаком все было ясно и понятно: такой же профи, как я, работник на контракте. Но остальные? На деньги польстились? На обещание подданства? Или, как Парагвай, жаждали новых ярких впечатлений?

Капсулей понять непросто. С одной стороны, жизнь у них не медовый напиток, с другой – не голодают все-таки, доля из Хранилищ им идет, угол в стволах обеспечен, клипы опять же дают, баллоны с оттопыровкой, какая послабее… А если есть желание, так можно и потрудиться. Желания, однако, нет, а есть неприязнь к подданным и тем Свободным, кто не чурается работы. Ликвидировать их – проще некуда: запрет на размножение от Медицинского Контроля, и через пару столетий следа не найдешь. Но, как считают в ОБР, капсули – те же биоресурсы, нечто подобное энергии, воде и воздуху, наш запасной генофонд. И прокормить их обществу тотального благоденствия не в тягость.

Округлый свод щели пошел трещинами, взметнулся вверх широким треугольником, и под моими ногами разверзлась пропасть. Постояв на краю и полюбовавшись на город, я ткнул пальцем кнопки на браслете и вызвал контору «Хика-Фруктов». Там, разумеется, не спали: ответила Лима, помощница Борнео, – ее гигантская голова повисла передо мною в воздухе, заслонив Третью трейн-станцию.

– Кончено, – произнес я.

– Гарбич? – сухо осведомилась Лима.

– Запись тут. – Я приподнял левую руку с браслетом, заставив покачнуться огромную голографическую голову.

– Сколько их было?

– Шестнадцать, считая с Джизаком. Его обруч у меня, остальные соберете сами. Браслеты ваших партнеров лежат в контейнере, форма – на трупах, оружие тоже при них.

– Очень хорошо, дем Крит, просто великолепно! – На этот раз Лима соизволила улыбнуться. – Мы пришлем скаф с охранниками, они почистят щель… сейчас распоряжусь… – Она отвернулась, потом вновь поглядела на меня: – Вас забрать с карниза? Думаю, вы слишком устали, чтобы спускаться к дороге…

Чтоб мне на компост пойти! Невероятная забота о моем здоровье! Впрочем, скорее всего, мой вид в броне с подпалинами, с торчавшим из запястья дулом «ванкувера» внушил Лиме почтение.

– Я не устал и сам решу транспортный вопрос. – Щелкнув пальцами, я спрятал оружие и полюбопытствовал: – Мои пятьсот монет?

– Приготовлены и ожидают вас. Но досточтимый гранд Борнео пожелал, чтоб вы явились к нам не в этот день, а завтра. Скажем, в середине третьей четверти.

– Это еще почему?

Заметив, что я нахмурился, Лима одарила меня новой улыбкой.

– Возможен еще один контракт. Даже весьма и весьма вероятен… Вы ведь не откажетесь, Свободный Охотник Крит?

– Может быть, не откажусь. Но все мои новые контракты связаны с двумя вопросами. Первый – сколько?

– А второй?

– Тоже – сколько?

– Вот об этом мы сейчас и размышляем, – сообщила Лима и отключилась.

Ухмыльнувшись, я направился к авиетке, оставленной мне Парагваем, влез в просторную кабину, посидел там пару минут и запустил мотор. Надо же, о новом контракте размышляют и о цене! Довольны тем, как разобрался с Джизаком Свободный Охотник Крит… А если о цене задумались, значит, цена немалая, где-то за тысячу монет… Не продешевить бы! Хотя, с другой стороны, я не завален предложениями. Нынче в Мобурге тихо, и серьезной работы меньше, чем Охотников.

С негромким шелестом развернулись крылья, и авиетка понесла меня вниз, к кольцевой дороге, где дремал в ожидании Пекси.

Глава 3

Дакар

Единственным приемлемым выходом из ситуации, отмеченной в Первой Доктрине, является радикальное изменение земного общества абсолютно во всех сферах: социальной, экономической, производственной, культурной и, возможно, биологической. Это изменение в дальнейшем будет называться Метаморфозой.

«Меморандум» Поля Брессона,
Доктрина Вторая, Пункт Первый

На этот раз он пробудился в комнате, на жесткой высокой постели, напоминавшей стол. Белые стены, белый потолок, шкафы или, скорее, ниши с какими-то инструментами, яркий, бьющий в глаза свет… Чье-то лицо, склонившееся над ним, с гладкой кожей и мелкими чертами – мужчина или женщина, не поймешь.

– Свет, – пробормотал он, невольно зажмурившись, – свет…

В комнате стало темнее.

– Так хорошо? – раздался негромкий голос.

– Да. – Он открыл глаза и поворочал головой. Потом спросил: – Где я?

– В своем стволе, на медицинском ярусе. Охранники ВТЭК передали вас Медконтролю. Я – Арташат, потомственный врач. Ваше самочувствие…

– У меня был приступ? – перебил он.

– Приступ? Хмм… В каком-то смысле. – Врач выпрямился, отступил, и стало ясно, что это мужчина. – У вас, дем Дакар, немного не в порядке с головой. Так, совсем чуть-чуть… галлюцинации и всякие странные идеи, редкая болезнь, осложненная тягой к наркотикам. Вы были в Пэрзе, на конференции, и перебрали «веселухи». Может быть, «разрядника» или «отпада»… Вас подлечили и отправили в Мобург.

– Подлечили? Как?

– Вот этим. – В пальцах врача вдруг появилась маленькая черная пуговица. – Пситаб, дем Дакар. Психический стабилизатор, который я снял. Очень полезная вещь при вашем заболевании, хотя с побочными эффектами. Возможны провалы памяти, потеря связности речи, беспокойные сны… Но ненадолго, на день-другой.

– Хотите сказать, что у меня поедет крыша?

Арташат недоуменно моргнул:

– Крыша? Какая крыша?

– Ладно, черт с ней, с крышей… Почему вы зовете меня дем?

– А как еще мне вас называть? – Врач нахмурился. – Хоть вы человек известный, однако не гранд и не магистр, тем более – не король… Нет-нет, лежите! – Арташат снова приблизился и надавил ладонями на грудь. – Я ввел вам успокоительное. Скоро подействует, и я провожу вас в патмент… кажется, «Эри»?

– Уже подействовало, – тихо произнес лежавший в постели. Ледяное спокойствие вдруг охватило его. Он, Павел Сергеевич Лонгин, ученый-физик и писатель из Петербурга, никак не мог оказаться в этом странном месте – и все-таки он тут… Тревожные мысли о жене и сыне, о незаконченной работе и болезни, грозившей смертью, не исчезли, но как бы отступили, образуя фон – ясный, отчетливый, но все же фон, тогда как на переднем плане воздвиглись совсем иные декорации: эта комната, полная непонятных приборов, жесткое ложе и человек, назвавшийся врачом. Он поднял руки, поднес их к лицу и принялся разглядывать со слабым удивлением. Руки принадлежали не ему и тоже были частью декорации. Свои руки он помнил хорошо: тонковатое запястье, небольшая ладонь и пальцы самые обычные, не длинные и не короткие. А тут…

«Здоровая пятерня, – мелькнула мысль, – мощная, красивая… Но не моя».

Арташат, все еще хмурясь, наблюдал за ним.

– Ближайшие сутки вам лучше спать. У вас ведь клипы с сонной музыкой имеются? Вот слушайте и спите… И никакой работы, наркотиков и одалисок! В вашей Лиге часто перебирают, а в результате – психические нарушения и склонность к ранней эвтаназии.

– Эвтаназия… – пробормотал лежавший. – Эвтаназия – это неплохо… Легкая смерть, да? При раке, инсульте, нефропатии… чтобы не мучиться.

– Вы о чем? – Врач удивленно уставился на него.

– О болезнях… неизлечимых смертельных болезнях…

– Таких болезней нет, клянусь Паком!

– А что есть?

– Ранения и травмы, которые требуют пересадки органов. Еще – стрессы, неврозы и психические заболевания, подобные вашему… – Вытянув руку с браслетом, Арташат коснулся его лба и несколько мгновений следил за пляской разноцветных символов. – Все в порядке, дем Дакар. Можете встать.

Он осторожно приподнялся, спустил ноги на пол и выпрямился, придерживаясь за край высокого ложа. Нигде ничего не болело, ни в пояснице, ни в суставах, а главное, не было тянущей боли внизу живота, предвестницы очередного приступа. И никакой слабости! Он чувствовал себя так, будто ему шестнадцать лет и тело – прежнее, юное, легкое и послушное. Мысли тоже прояснились, и не было в них страха и тревоги – он ощущал лишь умиротворяющий покой.

– Неплохо, – произнес следивший за ним врач. – Успокоительное будет действовать еще минут пятнадцать. К этому времени вам лучше уснуть.

Стена напротив ложа раздалась. «Лифт», – подумал он, шагнув вслед за врачом в просторную кабину. Белесая дымка заволокла входное отверстие, едва заметно дрогнул пол.

Вверх, вверх, вверх, вверх…

– Меня привезли охранники из ВТЭКа?

– Да.

– А что такое ВТЭК?

Арташат хмыкнул.

– Даже этого не помните, дем Дакар?

– Вы же сказали, что будут провалы в памяти. Значит, уже начались.

– Пройдет, не беспокойтесь. – Секунду помолчав, врач сообщил: – ВТЭК – это Всемирная Транспортно-Энергетическая Корпорация. В ее ведении тоннели, сети энергоснабжения и связи, трейны и трейн-станции.

– Трейны?

– Пассажирские и грузовые поезда. Вы прибыли в Мобург на трейне.

Лифт остановился, и они вышли в широкий безлюдный коридор. Под ногами – серое пружинящее покрытие, вверху – расписанный яркими узорами потолок, в стенах – двери. Коридор шел кольцом, обнимая лифтовую шахту.

– Сюда. Вот ваш патмент. – Арташат мягко подтолкнул его к одной из дверей. – Патмент «Эри». Узнаете?

Ничего не ответив, он коснулся створки с краткой надписью, подождал, пока она не скроется в стене и переступил порог.

– Ложитесь, дем Дакар, – напутствовал врач. – Сутки сна, и вы припомните, что такое ВТЭК и трейны. Ну, а если не припомните, придется полечиться. Пситаб, транквилизаторы и на самый крайний случай курс ментальной терапии.

Дверь за спиной врача закрылась. Оставшись один, он огляделся.

Ничего интересного: маленькое помещение, коридорчик, совсем пустой, если не считать экрана под потолком. В конце – такая же белесоватая дымка, как наблюдавшаяся в лифте. Он сделал три шага, погрузил в нее руку, прошел насквозь и очутился в комнате.

Не комната – целая зала, побольше его купчинской квартиры. Формой она походила на клин или вытянутую трапецию: от того места, где он стоял, стены разбегались к основанию – дальней торцевой стене, округлой, длиною метров восемь. Молочно-белый потолок неярко светился, и находившиеся в комнате предметы не отбрасывали теней. Не двигаясь, он рассматривал их со странным чувством: вроде бы все чужое и в то же время – знакомое.

Низкое ложе-полумесяц у торцевой стены, с двумя миниатюрными фонтанчиками по краям – их хрустальный перезвон был единственным звуком, нарушавшим тишину. Слева, в широкой части комнаты, – камин, на каминной полке – вазы или небольшие изваяния, а перед камином – два уютных кресла и круглый столик. Напротив, у другой стены, еще один стол, длинный, явно рабочего назначения, с какими-то приборами на нем. Узкая часть помещения выглядела пустой, но стены здесь были не гладкими, а будто бы набранными из вертикальных высоких панелей. «Шкафы», – подумал он, но не попробовал их открыть, а двинулся к камину.

В его гранитном чреве пылал огонь, однако тепла – или тем более жара – не ощущалось. Поколебавшись, он осторожно вытянул руку, вздрогнул, когда пальцы проткнули камень и чугунную решетку, коснулся пламени и буркнул: «Иллюзия, мираж! Наверняка голограмма…» Затем осмотрел кресла и круглый стол. Кресла были покрыты голубоватой тканью, блестящей и прочной, напоминавшей толстый шелк, а стол казался выточенным из странного материала, то ли природного, то ли искусственного, похожего на кость, однако не светлую, а темно-коричневую. Качнув столик и убедившись, что тот необычайно легок, он постоял мгновение в раздумье и направился в узкую часть комнаты.

Панели легко сдвигались. За одной обнаружился одежный шкаф, за другой – полки, заставленные непонятными предметами, среди которых было множество цилиндриков размером с палец, за третьей – холодильник, забитый большими прозрачными контейнерами, а в них – банки, упаковки, баллончики, готовые блюда на чем-то вроде тарелок, однако не круглых, а квадратных. Глядя на это изобилие, он с удивлением понял, что не испытывает голода, хотя не ел, должно быть, несколько часов. Пить ему тоже не хотелось – хотелось выпить. Чего-нибудь крепкого, водки или коньяка… Выпить, закурить и вспомнить, как прекрасно быть здоровым, когда запретов нет и можно все…

Однако бутылок не нашлось, одни упаковки с изображениями фруктов – видимо, с соками. Неодобрительно хмыкнув, он повернулся к другой стене, отодвинул панель и осмотрел глубокую нишу с чуть покатым полом и потолком, усеянным крохотными дырочками. Эта кабинка была пуста, но стоило шагнуть в нее, как слева выдвинулось овальное сиденье, а справа – раковина в форме многолепесткового цветка. Он машинально погрузил в нее руки, и тут же откуда-то хлынул водопад теплых водных струек, а стена над раковиной посветлела и превратилась в зеркало. Вздрогнув, он уставился в гладкую блестящую поверхность, разглядывая свои новые черты: темные глаза под дугами густых бровей, крупный, красиво очерченный рот, нос с благородной горбинкой, скулы, высокий лоб и черные прямые волосы. Совсем неплохая внешность, но чужая; прежде глаза у него были серыми, рот – маленьким и пухлым, а голова – седой и наполовину лысой. Кроме того, ни единой морщинки, ни болезненной синевы и отвисших мешков под глазами, ни выпавших зубов…

Он провел кончиками пальцев по щеке, погладил подбородок, коснулся верхней губы, потом – шеи. Молодая упругая кожа, чистая, холеная, и никаких следов волос… Лицо тридцатилетнего и абсолютно здорового мужчины.

– Дакар, значит… В сыновья годится парень, – буркнул он, пытаясь сообразить, как очутился в этом теле и в этом странном мире, совсем не похожем на прежний. О прежней своей жизни он как будто помнил все, но воспоминания самых последних минут не возвращались. Что он делал в эти мгновения – или, возможно, часы? Беседовал с издателем, тем самым Андреем? Гулял по улицам Москвы или сидел в своей квартире у компьютера? Возможно, находился в Центре диализа, под аппаратом искусственной почки? Или дожидался сына? Сын всегда забирал его после диализа и привозил домой на белых «Жигулях»-семерке…

Внезапно его скрутило. Действие успокоительного закончилось, и он повалился на пол, бледнея и дрожа в лихорадочном ознобе. «Где я? – мелькнула мысль. – Как сюда попал? Почему? Зачем?» Он стукнул кулаком о стену, ударил снова, почувствовал боль в ушибленных пальцах, но продолжал колотить, повторяя словно заклинание:

– Почему? Зачем?

Сверху полилась вода, и это на миг привело его в чувство. Промокший, он выполз из кабинки, встал на колени, запрокинул голову и дико, отчаянно выкрикнул:

– Ася! Сергей!

То были имена жены и сына. Ему казалось, что он слышит их шаги. Сейчас придут, и это безумие кончится, исчезнет, как кошмарный сон…

Никто не появился. Вопль растаял под сводами просторной комнаты, заглушив журчанье фонтанов.

– Успокоиться, – хрипло выдохнул он, – нужно успокоиться! Я в здравом уме и трезвой памяти. Меня зовут Павел Сергеевич Лонгин, тысяча девятьсот сорок пятого года рождения, а нынче у нас две тысячи второй. Я физик, кандидат наук, и много лет заведовал лабораторией, потом, в девяностых годах, начал писать. Я член Союза писателей, я публикуюсь в десятке издательств, я сочиняю фантастические романы, но я не верю в переселение душ!

Снова кулаком о стену… Боль отрезвляла, помогая бороться с пароксизмами отчаяния. Он поднялся, ощупал мокрую одежду и произнес в пустоту:

– Я болен… был болен, и мне полагалось умереть. Через год, максимум – через два… Но, может быть, врачи ошиблись, и я преставился внезапно? Дал дуба, перелетел в астрал и, как положено у буддистов, вдруг воплотился в этого Дакара? В другом пространстве-времени и на другой планете… Чушь! Во-первых, я не буддист, а во-вторых, я помню, помню все!

Милое лицо жены всплыло перед ним, сменившись серьезной физиономией сына. Он очень гордился сыном, делавшим успешную научную карьеру. В определенном смысле сын был символом того, чего он сам не мог достичь во времена застоя: стажировки в Англии и Штатах, публикации в западных журналах, престижные конференции… Он очень любил жену и сына и мучился тем, что скоро их покинет. Он не мог смириться с неизбежностью.

Не в этом ли причина?.. Что-то он сделал такое… такое необычное… поступок, который уместен лишь в безнадежной ситуации…

Воспоминание мелькнуло и исчезло. Он глухо застонал, стиснув виски ладонями, потом выпрямился, скрипнул зубами и промолвил:

– Нет, так дело не пойдет. Решительно не пойдет! Оставим в покое чертовщину с переселением душ и определимся с главным: где я? Или – когда?

Окинув взглядом помещение, он направился к рабочему столу. Мокрая одежда липла к телу, в башмаках хлюпало, цепочка влажных следов тянулась за ним, пересекая комнату диагональю.

Стол оказался высоким, до пояса, со множеством ящиков, и почему-то он знал, что перед этим столом не сидят, а стоят. Стоять полагалось босиком, на металлическом диске, врезанном в пол, держась за выступающие из столешницы стержни-рукояти. Кроме того, браслет на левом запястье должен касаться узкой щели в той непонятной штуковине… нет, не касаться, а только быть рядом.

Откуда он помнил про это? Тайна, загадка! Но руки все делали сами: он стащил один башмак, затем другой, пошаркал мокрыми ступнями по полу и шагнул на диск. Пробормотал: «Дежа вю…» – и взялся левой рукой за стержень. В узкой прорези загорелся свет, тонкий сиреневый лучик протянулся к браслету, ярко вспыхнул и померк.

– Опознавание завершено, пароль принят, – произнес чей-то мелодичный голос.

Он стиснул пальцами вторую рукоять.

В воздухе над столешницей мелькнули разноцветные сполохи, заплясали, затанцевали и неким магическим образом сложились в женское лицо. Казалось, оно выступает прямо из стены: широкоскулое, с синими, широко распахнутыми глазами, твердым подбородком и изящным носиком, обрамленное водопадом светлых волос. «Красивая девушка, – подумал он. – Прямо валькирия! Славянский или скандинавский тип…»

Сочные губы женщины шевельнулись:

– Приступим к работе, инвертор Дакар?

– Нет. – Собираясь с мыслями, он потер висок и осведомился: – Как вас зовут, прекрасная леди?

– Я не являюсь личностью и не имею имени. Я – созданный вами синтет, дем Дакар. Синтет вашего терминала.

– Голографическое изображение, так?

– Да. Я всего лишь устройство связи с городским пьютером Мобурга.

– Пьютером?

– Информационно-вычислительной машиной.

– Понятно. Можешь выдать мне кое-какие справки?

– Разумеется.

Металлический диск холодил ступни. Переступив с ноги на ногу, он на мгновение задумался, потом спросил:

– Мобург, Пэрз и остальные поселения этого мира находятся на Земле? На планете Земля, в Солнечной системе?

– Да, дем Дакар.

– Географические координаты Мобурга?

– Пятьдесят семь градусов северной широты, тридцать три градуса восточной долготы.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5