Миссия Тревельяна (№3) - Недостающее звено

В световом столбе вновь закружились темные значки.

– Этого достаточно, – сообщил криогенный разум. – Они благодарят.

– Из благодарности шубу не сошьешь. Спроси, не могут ли они поделиться информацией.

– Какого рода? – поинтересовался Мозг секундой позже.

– Я хочу знать, откуда они двигаются и кто на них напал. Следы атаки заметны – эта дыра в корпусе с обожженными краями. Они сражались с фаата?

– Придется подождать, эмиссар Тревельян. Сложное сообщение.

Световой цилиндр над панелью передатчика ярко вспыхнул, затем его блеск угас, сделавшись подобным тлеющему разряду. Вспышка, угасание, свет, темнота… Они чередовались в стремительном рваном ритме – Мозг вел диалог с сильмарри, пытаясь передать вопросы Ивара и понять ответы. Похоже, это было нелегко – темп обмена нарастал, и вскоре световые проблески слились в едва заметное глазу мерцание.

– Эмиссар, в общих чертах я завершил дешифровку. – В голосе Мозга слышалось явное ликование. – Они идут с другой стороны Провала. Такие полеты зовутся у них… терминологическая трудность, не могу осуществить точный перевод. Вероятно, что-то связанное с их физиологией или эмоциональным состоянием… Проделанный путь истощил запасы влаги, необходимой для корабля и обитающих в нем существ. Они вышли к этой звездной системе и обнаружили, что мир около красного солнца безлюден и богат водой. В подобных ситуациях они спускаются к поверхности планеты и пополняют… отсутствие термина – видимо, ресурс или запас. Они попытались это сделать, снизились над океаном и получили внезапный удар. Плазма высокой температуры. Источник неизвестен – возможно, природный разряд или искусственное образование. Вернувшись в пространство, они передали сигнал о помощи и стали ждать, когда корабль залечит рану. Корабль был сильно поврежден, а без воды регенерация идет очень медленно. Они могли погибнуть.

– Это все?

– Да, эмиссар. Теперь они уходят.

– Любопытно!.. – протянул Тревельян, направился к мостику и сел в кресло перед обзорным монитором.

Корабль сильмарри, похожий на тучу серого пепла, вдруг озарился радужным светом. Белые, розовые, фиолетовые полотнища плыли и колыхались вокруг него будто сполохи полярного сияния, словно паруса или знамена, трепещущие под незримым ветром, что налетел из космической тьмы; краски мерцали, оттенок белого опала переходил в алый рубин, затем – в искристый аметистовый блеск и матовую глубину черного жемчуга. Это было так неожиданно, так прекрасно! Тревельян вздохнул в восхищении, а командор пробурчал:

«Что за иллюминация?»

– Думаю, благодарность. Такое видели на одном нашем лайнере, поделившемся с сильмарри искусственной органикой… «Королева Мод», рейс с Земли на Высокую Гору… – Тревельян хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Корабль! Запись ведется?

– Да, эмиссар. Можно вернуться к маршруту следования?

– Нет, не торопись. – Прищурившись, Ивар смотрел, как космический дом сильмарри, погасив сияние, тает на обзорном экране. – Прими на борт зонды и ложись в дрейф. – Он бросил взгляд на курсоуказатель. – Мы примерно в астрономической единице от светила… эта орбита вполне подойдет. Надеюсь, ты просканировал звезду и планетоид?

– Разумеется, эмиссар. Стандартная процедура. Данные подготовлены для Звездного Атласа.

– Выведи их на экран.

Информация о звезде, собранная датчиками корабля, была краткой: тип – красный карлик, спектральный класс М, температура поверхности – три тысячи градусов Кельвина, масса – 0,17 солнечной. Несмотря на скромные размеры и малую светимость, звезда исправно обогревала свой единственный мир, бывший похолоднее Земли, но ненамного. Там имелась кислородная атмосфера, океан изрядной глубины, большой континент и два огромных острова, почти материка. Наклон планетарной оси к плоскости эклиптики ^[12] – полтора градуса, период вращения – 47,3 часа, период обращения вокруг светила – 176 суток, год почти равен земному. Масса 0,78 земной, диаметр – 11 210 километров, плотность 4,8, расстояние до звезды – 0,32 астрономической единицы.

– Подходящая планетка, – пробормотал Тревельян, ознакомившись с этими данными.

«Подходящая, – согласился призрачный Советник. – Как раз для тайной базы фаата у наших рубежей. Ну, что будем делать?»

Они переглянулись – разумеется, ментально. При жизни командор Олаф Питер Карлос Тревельян-Красногорцев был храбрецом, хорошим стратегом и отчаянным авантюристом; его потомок Ивар Тревельян вполне унаследовал от предка страсть к приключениям и любовь к опасным играм. Обычно они понимали друг друга без слов, но в данном случае все-таки стоило обсудить диспозицию.

– Надо провести разведку, – сказал Тревельян. – Конечно, на Пекле серьезное положение, но три-четыре дня ничего не решают. Опять же как понимать серьезность. Если здесь затаились фаата…

«…тогда гори это Пекло синим пламенем! – закончил командор. – Безопасность Земной Федерации всегда имеет приоритет!»

– Значит, летим?

«Это необходимо, парень».

– Но транспорт пусть остается на орбите. Возьмем квадроплан.

«Только хорошо вооруженный».

– У нас на борту нет оружия.

«Есть горные лазеры для Пекла. Один можно смонтировать на этой каракатице… как ее?.. квадроплан?..»

– Да. Еще нужны продукты, бластер, гравипланер и полевой комплект.

«Еще скафандр. Есть у нас боевые?»

– Нет. Есть кожа-биот для усиления мышечной активности и скоб ^[13].

«Бери скоб, он надежнее».

– Мозг тоже придется взять.

«Эту железяку? Зачем?»

Тревельян поскреб в затылке.

– Я знаю множество наречий, но не фаата’лиу ^[14]. Изучать его бесполезно – нужна либо операция на горле, либо специальный транслятор. Если мы возьмем языка, то будем нуждаться в переводчике.

«Ладно. Согласен. Пусть жестянка тоже летит».

Связавшись с бортовым компьютером, Ивар велел подготовить квадроплан и оставаться на нынешней орбите. Затем встал, спустился с мостика, вышел в коридор и направился к портрету Анны Кей.

– Я ненадолго покину тебя, девочка.

– Мы уже прилетели на Равану, Ивар?

– Нет, болтаемся в Провале у какой-то звезды. Мне нужно сделать инспекционную вылазку на ее планету.

Услыхав про инспекцию, хмурая дама с соседнего портрета оживилась и уже открыла рот для непрошеных советов, но Тревельян коснулся рамы и отключил ее. Он глядел на милое личико Анны, она смотрела на него, и оба улыбались. Потом девушка сказала:

– Возвращайся быстрее ко мне, Ивар. Я буду скучать.

– Три или четыре дня, моя красавица, больше я не задержусь. Три или четыре дня…

Прощаясь, он поднял руку и улыбнулся ей в последний раз.

Глава 4. Мир близкий, мир далекий

Небо раскололось. Чудовищная трещина рассекла его яркую синеву от северного горизонта до южного, открыв бездонную пропасть, в которой не было звезд. Солнце исчезло, и вместе с ним погасли огоньки заатмосферных станций и портов, скрылись два естественных спутника планеты, белесые призрачные полумесяцы, видимые даже днем. На станциях и спутниках был сосредоточен Флот Вторжения, мириады больших и малых дисков, транспорты с боевой автоматикой, шагающие и летающие сокрушители, заряды ядовитой плесени, комплекс геопланетных катастроф и зеркала, способные испарить океан потоком отраженной энергии. Несокрушимая мощь, плод многовековых усилий! Все провалилось в небытие.

Края трещины расширялись и уходили за горизонт, накрывая тьмой планету, отсекая ее от Вселенной, от жизни, света и тепла, от тысяч близких и далеких звезд. Небо сделалось черным гигантским тоннелем, прорезавшим Галактику; то была дорога в никуда, путь наказания, жестокой вечной кары. Планета падала в этот колодец неисчислимые годы, что складывались башнями геологических эпох. Время замерло, тишина сковала мир, ужас перехватывал дыхание. Многие погибли от страха, но в грядущих кровавых веках их участь казалась счастливой. Крылья смерти милостиво прикоснулись к ним, избавив от мук и унижений, от болезней, генетического вырождения и потери разума… Да, им в самом деле повезло!

Тоннель или колодец, что мнился бесконечным, имел, однако, дно. Падение кончилось, мрак сменился мутной желтизной, небо снова стало небом, но не прозрачным и синим, как прежде, а розовато-серым, будто в луже жидкой грязи растворилась кровь. Солнце потускнело, покраснело, а в ночных небесах пролегла широкая темная лента, потеснившая звезды; лишь по ее краям виднелись жалкие пригоршни огоньков, далеких, как воспоминания о прошлом. Прошлое полнилось величием и горделивыми надеждами, настоящее – мрачной убийственной тоской. Одряхлевшее солнце и одинокий мир перед холодным ликом светила… В какие бездны их забросили? Какую уготовили судьбу?

Прозябание, забвение, упадок… Великий Враг не уничтожил их, но заключил в темницу. В узилище, где вместо стен – пустота, а вместо стражей – мрак и холод…

Фардант Седьмой очнулся. Его видения не были снами – спать, в силу своей природы, он не мог и грезил о минувшем наяву. Память предков, тех, что некогда соединили свои разумы, не исчезла, не распалась под грузом истекших лет, и ее фантомы всплывали с регулярным постоянством. Может быть, это являлось необходимостью, внедренным в мозг Фарданта алгоритмом, напоминанием о цели, для которой он существовал; может быть, в картинах, что приходили к нему, таилась некая подсказка, что-то способное помочь в восстановлении разумной жизни или хотя бы в борьбе с соперниками. Этого Фардант не знал, но не отказывался от миражей былого, то пронизанных величием погибшей расы, то грозных, мрачных и пугающих. В конце концов, это было единственным доступным ему развлечением.

Он вытянул ментальный щуп, раскрыл его в широкий веер и прикоснулся к миллиардам тварей, что мельтешили в подземельях и на поверхности материка. Все они были его частицами, плодом его усилий распространиться на большую территорию и оттеснить соперников подальше; одни – отпрысками-исполнителями, другие – имитацией той жизни, которую он помнил и старался воспроизвести. Этих он контролировал изредка; слишком многочисленные и почти безмозглые, они существовали и размножались сами собой, не требуя забот и не внушая тревоги, когда их настигала гибель.

Работники-исполнители занимались делом. Целая армия рыла ходы глубоко под землей, следуя за изгибами рудных жил; добыча была невелика, но без нее Фардант не мог возобновлять потери, случавшиеся в битвах с Гнилым Побегом и Матаймой. Стражи бдили у защитной полосы, закопавшись в осыпях, спрятавшись в трещинах и щелях; их чуткие сенсоры раскачивал ветер, а цветы-зеркала, что росли на вершинах утесов, питали их энергией. Между внешним защитным барьером и внутренней границей тянулись поля энергоцветов и убежища сокрушителей; эти частицы Фарданта дремали – в активной фазе их назначением была война. Зато в огромном комплексе, где находился его главный модуль, как всегда, царило оживление: в полной тишине и темноте дальних галерей трудились рабочие отпрыски, сверкали световые резаки над биологическими чанами, крохотные побеги формировали биомассу, ползали в гипотермических камерах, отбирая клетки-образцы. Шла подготовка к новому эксперименту, но с ним Фардант Седьмой не торопился – вынырнув из мира грез, он размышлял над возможной ошибкой. Его создания превосходны, но разум их спит… Почему? Пока он не нашел ответа.

На границе восприятия его ментальный щуп соприкоснулся с разумами соперников. Сознание Матаймы, отродья Нелюдимых, было холодным, как льды в полярных океанах, и недоступным, как дальние звезды. Спрятавшись за непроницаемым барьером, он резко оттолкнул Фарданта. Он ни с кем не желал говорить, опасаясь, что ускользнувшая мысль раскроет его планы. Он был подозрителен и осторожен – самое древнее существо среди пяти бессмертных и самое слабое. Домен Матаймы лежал на севере континента, в области, бедной энергией и ресурсами, и это место он выбрал не сам – туда его вытеснили Фардант и Гнилой Побег.

Побег, как обычно, фонтанировал яростью. Ярость была неплохой ментальной защитой от внешнего проникновения, но Фардант сумел бы ее преодолеть. Однако зачем? Чтобы вновь окунуться в чувство сожаления, испытать горечь, столкнувшись с темной тучей отрицательных эмоций?.. Побег являлся его творением, ветвью, отщепленной от ствола, которую он отправил на юго-запад, чтобы оборонять побережье от посягательств Тер Абанты Кроры. Это случилось очень давно, когда Фардант хотел создать других бессмертных, размножив собственное «я». Но эти планы рухнули, ибо Побег стал не союзником, а ненавистным врагом.

В ответном импульсе Тер Абанты Кроры читалась насмешка. Он был силен, не слабее самого Фарданта, так как его небольшой материк почти не подвергся разрушениям в эпоху смуты, и в его горных районах сохранились рудники. Кроме того, материк располагался на экваторе, в зоне максимальной радиации звезды, и сокрушителей Кроры переполняла энергия. Он мог бы послать их по воздуху на побережье, в домен Побега, и уничтожить все, что шевелится на земле и под землей, но вряд ли он это когда-нибудь сделает. Гнилой Побег напоминал Фарданту о былом провале, являлся знаком поражения, символом несбывшихся надежд, и это тешило соперника. Боль для одного, а для другого – развлечение и радость… У Кроры был мстительный нрав и тяга к злобным выходкам.

С Даззом Третьим временами удавалось пообщаться. Его материк, немного меньший, чем у Тер Абанты Кроры, лежал на востоке среди океанских вод, в другом полушарии, что делало Дазза самым безопасным конкурентом. Стратегический модуль утверждал, что если захватить центральный материк и домен Кроры, Дазз превратится в младшего партнера и вполне надежного союзника. Но так далеко Фардант не заглядывал.

«Да будешь ты благополучен и вечен, – приветствовал Дазз Фарданта и после паузы добавил: – Кажется, последние эксперименты не были успешными?»

«Я порождаю одних безмозглых тварей, – с горечью признался Фардант. – Возможно, генетический материал дефектен, но другого на планете нет. Жаль!»

«Жаль», – согласился Дазз.

Он ничем не мог помочь, как и другие бессмертные – лишь в криогенных камерах Фарданта хранились клетки, пригодные для воссоздания живой органики. Объяснений этому факту не было. Фардант полагал, что древние жители планеты, ставшие его первоосновой, имели склонность к изучению собственных тел и интеллекта. Но у Гнилого Побега сей талант не проявился.

Очередная мысль Дазза просочилась сквозь ментальный барьер:

«Существа из Внешнего Мира… Ты знаешь о них?»

«Какие существа? – Фардант почувствовал волнение. – Посланцы Врага? Или?..»

«Мне удалось их сканировать. На Врага не похожи и отличаются от нас – тех, какими мы были. Очень странные… – Дазз Третий снова сделал паузу. – Странные, но живые».

Волнение все сильнее охватывало Фарданта – ни один космический странник не приближался к их солнцу и миру тысячи Больших Оборотов. Но мир вместе со своей звездой медленно дрейфовал к границам пропасти, в которую его забросил Враг, и потому не исключалось, что они приблизились к межзвездным трассам и ареалу распространения разумной жизни. Эта жизнь, при всем ее отличии от соплеменников Фарданта, могла послужить бесценным подспорьем в его опытах.

«Существа опустились в твоих владениях?» – с трепетом спросил он.

«Нет. Корабль… что-то подобное кораблю, но будто бы живое, зависло над океаном у домена Тер Абанты Кроры. Крора велел сокрушителям распылить его».

«И это удалось?» – Мысль Фарданта переполнилась горечью.

«Нет. Существа улетели. Их корабль велик, но самые зоркие стражи его не увидят – кажется, обшивка поглощает излучения. Мой сканирующий луч был отражен с ничтожной интенсивностью».

Ментальный контакт распался.

Крора, порождение Темных Владык! Проклятый Крора!

Фарданта захлестнула ненависть. Некоторое время он прикидывал, не направить ли своих сокрушителей на юго-запад, чтобы разделаться с Кророй раз и навсегда. Но эта мысль была неразумной, и стратегический модуль ее заблокировал. Скорее всего, сражение кончится тем, что сила Фарданта и Кроры будет подорвана, отпрыски перебиты, подземные убежища разрушены, и в результате их владения разделят Матайма и Гнилой Побег. Все же оптимальное решение – ждать, терпеть, надеяться, не нарушать баланса… Может быть, кто-то из Внешнего Мира снова прилетит?

* * *

Огромная серебристая чаша антенны дальней связи повернулась, направив раздвоенное острие излучателя к Провалу. Разглядеть Провал с орбиты комплекса ФРИК «Киннисон» и вообще из Солнечной системы не представлялось возможным – сотни ярких и тусклых звезд скрывали бездну между галактическими Рукавами. Но недоступная глазу черта тем не менее существовала, являясь понятием умозрительным, но важным – границей Земной Федерации. В этом качестве Провал был особенно удобен, так как границы секторов влияния ^[15] обычно проводили вдоль не подходящих для колонизации естественных объектов. Таких образований в Галактике насчитывалось множество: темные и светлые туманности из разреженного газа, окрестности черных дыр и звезд на стадии сверхновой, районы, бедные стабильными светилами классов G и K, и, наконец, Провалы, разделявшие ветви галактической спирали. За тысячу лет космической эры ближайший к Земле Провал сделался не столько изученным, сколько привычным феноменом: корабли не углублялись в эту ледяную пустоту, но на ее рубеже были десятки процветающих колоний, включая самые древние – Тхар, Роон и Эзат.

Но излучатель антенны смотрел не на них. Искусственный разум «Киннисона» нацелил острие в другую точку, к системе двух светил, что были обозначены в земных каталогах как древнеиндийские демоны. Там, вокруг огромного красного Асура, вращался мир Равана, и второе солнце, белый Ракшас ^[16], взирало на него раскаленным яростным глазом. Не самый благополучный из галактических миров, чье грозное имя «Равана» вскоре сменилось уничижительным «Пекло»… Но что считать благополучием? По вселенским меркам Раване очень повезло, так как на ней появилась жизнь – и не просто жизнь, а разумная. Пожалуй, этим носителям разума было не сладко среди пустынь, гигантских гор и огнедышащих вулканов, но не прошло и трех тысячелетий с момента зарождения цивилизации, как удача снова улыбнулась им. Улыбка была щедрой: земной экспедиционный корабль добрался до Раваны, и младшие братья по разуму очутились под опекой старших. Однако пока что счастья это никому не принесло.

Пока, повторил консул Сокольский, всматриваясь в экраны, где в темной глубине, заслоняя звезды, поблескивала серебристая конструкция. Пока, ибо мельницы истории мелют медленно, а первый хлеб, что выпекается в ее горниле, всегда замешан на крови. Невеселая мудрость, но другой гуманоиды не знали – ни бино фаата и земляне, ни терукси и кни’лина, ни осиерцы и хапторы. Возможно, то был их фирменный рецепт прогресса.

– Полная готовность, – пророкотало под сводами отсека связи. Консул был здесь один; искусственный мозг «Киннисона» не нуждался в помощи людей, чтобы ориентировать антенну.

– Отправляй сообщение, – сказал он.

Излучатель антенны окутался яркой дымкой, затем с его заостренных концов сорвалась ослепительная молния. Этот краткий миг едва улавливался глазом – посылка пакета спрессованной информации занимала не более сотой доли секунды. Мощный энергетический импульс рассек пространство, и молния исчезла, чтобы, проскользнув сквозь безвременье Лимба, возродиться во многих парсеках от комплекса «Киннисон» – там, где плыл вокруг Асура спутник связи. Его орбита была согласована с вращением Раваны, так что оба небесных тела, искусственное и естественное, всегда находились по одну сторону от солнца. Компьютер, управлявший станцией, принял сообщение, расшифровал его и отправил на планетарную базу. Затем откликнулся, и эхо-импульс заставил снова вспыхнуть антенну «Киннисона».

– Получено подтверждение, консул Сокольский, – доложил мозг. – Ожидается передача с Раваны.

Сокольский молча кивнул. Межзвездные контакты в реальном времени являлись делом непростым, если учесть сложность вычислений, необходимых для наведения антенны, и прорву энергии, поглощаемой излучателем. Тем не менее он мог в любой момент связаться с мирами, где находились курируемые группы, принять отчеты и тут же переслать свои советы и инструкции. Это считалось привилегией консула, которой Сокольский обычно не злоупотреблял, помня о нуждах коллег и стоимости дальней связи. Но в этот раз случай был особый.

Бледное сияние заволокло антенну. Серебристая чаша как бы всасывала мерцающий над ней туман, то вспыхивавший, то пригасавший, и эта игра теней и света длилась долго, больше четырех минут. Огромный объем информации, подумал Сокольский. Вероятно, с Пекла пересылали результаты визуальных наблюдений.

Сияние погасло.

– Приступаю к дешифровке, – сообщил интеллект «Киннисона».

– Есть запросы на дальнюю связь в ближайшее время? – поинтересовался консул.

– Сорок минут связь в вашем распоряжении, консул. Ориентация антенны сохраняется.

– Благодарю.

Пульт, экраны и часть акрадейтовой переборки внезапно растаяли, словно отсек раскрылся в космическую пустоту. Изображение дрогнуло, поплыло, и Сокольский увидел планету, но не зеленую и голубую Землю, вблизи которой парил «Киннисон», а серо-желтый шар, перечеркнутый редкими грядами облаков. Желтизна пустынь и охра плоскогорий кое-где переходили в темно-фиолетовые и черные тона морей и проливов, похожих на бесформенные кляксы, соединенные тонкими нитями; над пиками хребтов, рассекавших континенты, висела грязная дымка из пыли и пепла, по склонам катились багровые потоки лавы, и там, где раскаленный камень встречался с водами, били фонтаны пара. Этот вид на Пекло с орбитального спутника был знаком Сокольскому и приятных воспоминаний не пробуждал.

– Идет визуальная запись, – раздался голос «Киннисона». – Продолжительность – семь минут тридцать две секунды.

Горный хребет центрального материка стремительно приблизился, его вершины пронзили розовый купол небес, исчезнув вместе с солнцами, огромным красным и белым, похожим на раскаленную монету, затем между двух отрогов раскрылась пасть ущелья, что выходило на покатый склон. Эта обширная пустошь, заросшая высокой желтоватой травой и скелетообразным кустарником, кишела животными и людьми. Ближе к ущелью стояли сотни возов с огромными колесами и высокими плетеными бортами; на одних громоздились тюки, корзины, связки копий и стрел, другие были прикрыты пологами из кож и пестрой ткани. Перед ними ряд за рядом тянулись конусообразные палатки, и южный ветер развевал пучки волос на высоких шестах с вплетенными в них медными шариками и дисками. По окраинам пустоши паслись табуны рогатых скакунов, шевелились фигурки людей, рубивших траву длинными широкими клинками или копавших рвы и глубокие колодцы, пылали костры и булькало варево в тысяче котлов. Воины, полуголые или в кожаных доспехах, конные или пешие, носились среди возов и палаток, что-то перетаскивали, запасали воду и траву, ели, спрятавшись от зноя под телегами или укрывшись в тени утесов, двигались сомкнутым строем, выставив пики, или плясали у пылающих огней. Крики и топот, звон меди и рев животных, треск горящего хвороста и хруст срезаемой травы висели над этим станом как грозовая туча.

– Здесь Белые Плащи, – пробормотал Сокольский, разглядывая кочевую орду, – Люди Песка, Люди Ручья, Зубы Наружу, Пришедшие С Края и десять-пятнадцать других Очагов… Вся северная степь, клянусь Владыкой Пустоты! Сколько их тут!

– Тридцать две тысячи, с ошибкой полтора процента, – заметил искусственный разум. – Желаете знать точнее, консул?

– Нет. Точность вполне достаточная.

Консул вытер с висков испарину. По масштабам земной старины тридцатитысячная армия казалась небольшой – римляне, гунны, персы, монголы, арабы собирали воинства куда внушительней, не говоря уж о китайцах. Однако для малолюдной планеты пустынь и гор это была огромная сила, способная разрушить поселения и крепости, пожрать их обитателей и пустить на ветер труд десятков поколений. После нашествия варваров оазисы Кьолла будут мертвы, от торговых городов останутся руины, связь с югом континента оборвется, домашние животные одичают или попадут в котел, поля зарастут травой, а корабли сгорят в кострах кочевников. Все пойдет прахом, а прах развеется по ветру… Для Сокольского, вложившего в Равану десятилетия жизни, такая мысль была нестерпимой.

Изображение приблизилось и укрупнилось. Теперь перед консулом пылал костер, а вокруг него, мерно раскачиваясь, подтягивая колени чуть ли не к подбородку, плясали воины. Их руки были мускулистыми и длинными, почти до колен, ногти заостренными и кривыми, так что ладонь походила на лапу коршуна или орла. На лицах, узких, как лезвие секиры, с желтоватыми пигментными пятнами на лбу, застыло выражение отрешенности, длинные космы темных волос свисали на грудь, прядями струились по спине, кожа, вымазанная жиром, блестела, в руках покачивались бронзовые топорики. На Пекле, жарком, сухом и бедном древесиной, костры разжигали не для обогрева, а чтобы приготовить пищу, и были те костры невелики. Но для этого масла и топлива не пожалели – пламя в рост человека бушевало и гудело. Ритуальный костер, подумал Сокольский и спросил:

– Танец Голода? Я не ошибся?

– Нет, консул. Согласно отрывочным наблюдениям за кочевниками, танец Голода выглядит именно так. Пляска означает, что…

Сокольский махнул рукой.

– Я помню, помню! Большая резня, мясо в котлах и груды костей… Такое не забудешь!

Резким движением воины вскинули свое оружие, ударили топором о топор, и бронза протяжно зазвенела. «Шас-га! – разом выдохнули танцующие. – Шас-га! Ррит, Ррит!»

Ррит был великим богом Голода, и пляска в его честь казалась вполне уместной, если судить по истощенному виду северян. Кожа обтягивала их лишенные жира тела, мышцы и кости выпирали, зрачки алчно поблескивали, хищный оскал и вытянутые челюсти делали лица похожими на волчьи морды. У этой расы обитателей Пекла губы были короткими, не прикрывавшими зубов, и мнилось, что они постоянно ухмыляются. Ухмылка была плотоядной.

– Конец трансляции, – сообщил искусственный разум, и картина исчезла. Однако голопроектор не отключился, и часть стены по прежнему затягивал мерцающий туман.

– Что-то еще? – вымолвил Сокольский, устало прикрыв глаза.

– Да. Координатор Энджела Престон просит уточнить, когда эксперт Тревельян появится на Пекле.

– Мне кажется, через семь или восемь дней. Справься в графике его полета.

– Слушаюсь. – Пауза. Затем: – Через семь дней, консул. Согласно расписанию, он прибудет на Равану в двенадцать пятьдесят по времени базы.

– Передай это Престон. Нет, не так! – Сокольский поднял веки. – Отправь следующее сообщение: Тревельян будет у вас через семь дней, если не случится ничего непредвиденного.

Глава 5. Крушение

Летать на квадропланах Ивару еще не приходилось. Обычно он десантировался в «утке», универсальной транспортной капсуле, одноместной и совсем небольшой, что вполне отвечало целям его посещения той или иной планеты. Фонд Развития Инопланетных Культур не афишировал свою деятельность среди аборигенов, предпочитая изучать их скрытно и влиять на их прогресс тайными путями. Решение вполне разумное, так как объяснить, откуда взялись земляне и чего они хотят, как правило, не представлялось возможным. Даже для лучших умов архаичной цивилизации земные эмиссары были не пришельцами со звезд, а добрыми богами или злыми демонами. Выбор того или другого варианта зависел от теологических воззрений автохтонов и нрава конкретного их представителя, с которым пытались войти в прямой контакт: оптимисты считали землян божествами, а пессимисты – дьяволами. Обе эти ипостаси были не подходящими для эмиссаров, ибо дьявол подозревался в хитрых кознях, а от бога ожидалась масса благ, желательно быстро и задаром. В нетехнологических сообществах религия играла важную роль, но влиять на нее тоже приходилось тайно, не объявляя себя божеством либо пророком. Пророки чаще всего оказывались на костре, в петле или на гладко оструганном колу.

По этим причинам Тревельян приземлялся на крохотных «утках», часто спрятанных под оболочку голографического миража, похожих на облако, птицу или клочок небесной синевы – конечно, если небо в пункте назначения было синим. Но с другими оттенками проблем тоже не возникало – фантомные устройства могли создать любую иллюзию.

На грузопассажирском квадроплане такой аппаратуры не нашлось, зато корабль был куда просторней одноместной скорлупки, где кроме пилота с трудом помещалась пара ящиков. Форма квадроплана копировала крест: в центре – сфероид пассажирской кабины восьмиметрового диаметра, с четырех сторон – четыре цилиндрических трюма-крыла длиной по двадцать метров. Эти отсеки предназначались для грузов, были просторны и снабжены торцовыми и донными люками, крышки которых могли откидываться, образуя пандусы. Каждый из четырех грузовых трюмов охватывало широкое кольцо гравидвижка, так что в целом аппарат обладал дивной остойчивостью: мог зависнуть в облаках или над грунтом, взлетать и приземляться в сильный шторм и маневрировать в воздухе с изяществом ласточки. Силовой защиты у квадроплана не было, но корпус, как у всех космических транспортных средств, был выполнен из броневого противоударного композита. Еще имелась внутренняя акрадейтовая обшивка, способная к трансформации и изменению молекулярной структуры – на тот почти невероятный случай, если броню пробьет метеорит. В общем, машина казалась такой же простой и надежной, как древний штопор для извлечения пробок.

Что до удобств, то их Тревельян тоже оценил во время семичасового перелета к планете. Мягкие кресла в кабине управления, расположенной в верхней части сферы, жилая каюта с душем в нижней, компенсатор инерции, большие обзорные экраны, свежий воздух и музыкальный бар-автомат с напитками – все было не хуже, чем на огромном транспортном корабле. Даже уютнее, ибо скромный размер помещений не порождал чувства одиночества, а в баре, помимо фруктовых соков, нашелся отличный коньяк. Смакуя его под нежные мелодии Вивальди, Тревельян любовался бархатной тьмой Провала и обсуждал с командором детали предстоящей операции. К советам деда стоило прислушаться – с боем или с миром он исследовал сотни планет, тогда как Ивар был не слишком опытен в заатмосферной разведке и орбитальном зондировании. Он был из тех разведчиков, что больше ходят, чем летают; его, как волка, кормили ноги.