Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Вторая древнейшая, Беседы о журналистике

ModernLib.Net / Искусство, дизайн / Аграновский Валерий А. / Вторая древнейшая, Беседы о журналистике - Чтение (стр. 16)
Автор: Аграновский Валерий А.
Жанр: Искусство, дизайн

 

 


Через полгода после "принятия присяги" родной комсомол расстался со мной по первому разряду, отлучив меня на три недели от себя, хотя мною не было совершено ни одного проступка, даже дерзости. Я прилюдно выступил в защиту чести одноклассника Яши Брука, оскорбленного на уроке истории нашей училкой привычным и "гордым" званием "жид" (пламенный привет от генерала Альберта Макашова!), немедленно призвав свой восьмой класс уйти с урока и объявить бойкот ист?оричке, правда, назвав ее ист?еричкой. Моим недругам было обидно "за идею", и я пробкой вылетел из родного комсомола и еще из школы; но этот сюжет был уже из другой оперы. Тогда я впервые (но не в последний раз) понял, какая безжалостная и грубая сила перешла по наследству от отца к сыну (позже о кровной родственности между компартией и комсомолом мы специально поговорим).
      Громкая в Красноярске история стала потом пьесой, названной "Аттестатом зрелости": ее написала работающая тогда сотрудница местного радиокомитета, невольный свидетель моей недетской драмы. Правда, Лее Борисовне Гераскиной пришлось назвать меня Валентином Листов-ским, прибавить два года возраста и преподнести зрителю конфликт между школьником и учительницей из нравственно-национального аспекта в бытовой (юноша, столичная "штучка", сцепился с провинциальным педагогом); за все за это, кстати, обид у меня на автора не было и тогда, и сегодня, тем более что "героя" в киноверсии, потом снятой, играл молоденький Василий Лановой (какая, представьте, честь для прототипа!), да и вообще: я "профессионально" оценил и понял автора, искренно простив творческую душу и порыв драматургии.
      Допою начатый раньше мотив о "Вольской аномалии" - в назидание молодым коллегам. Только не торопите меня, читатель, я стал за минувшие двадцать два года если не умнее, то требовательнее к журналистской профессии: сообразил, что писать газетчику всегда следует экологически чистыми текстами, это я говорю, имея в виду юридическую выверенность, чтобы не позволить новомодным опровергателям пользоваться чуть ли не единственными достижениями нашего общества в итоге последних крупных перемен, а именно: демократией и свободой слова. В суд подадут на журналиста и по миру без штанов пустят, обобрав до нитки за одну неосторожность. И правильно сделают, чтобы мы научились быть доказательными. И чтоб еще другим неповадно было.
      Понимаю так: у дитя должны быть мать и отец, если не было, как у нашего комсомола, непорочного зачатия. Младенцев-близнецов Ромула и Рэма вскормила, как вы знаете, волчица: с едой, понятное дело, проблема решилась. Хуже было дело с идеологическим воспитанием. Папой нашего комсомола, самостийно родившегося, объявила себя коммунистическая партия, присвоив имя Ленина. Вы вправе спросить: почему компартия не мама, если она женского рода? Отвечаю: вы спросили бы у Владимира Маяковского, почему он крылато сочинил: "народ и партия - близнецы-братья"? Возникает у меня странный вопрос: если в древние времена, как пишет Мишель Монтень, все люди одного возраста - братья, а кто старше годами - отцы, кто младше - дети [4], то как быть с рождением "вечно молодого" восьмидесятилетнего юбиляра - комсомола? Полагаю, что и Маяковского, и меня надо оставить в покое, тем более что ерничать с зачатием "сына компартии" я не намерен, и Маяковский тоже не кокетничал. Монтень вообще ни при чем и за наше время не в ответе.
      Народ как был братом комсомола, так им и остался, тут вопросов быть не может. А с партией разобраться следует. Кто она? Пренебрежем идеологическим аспектом, оставим только пол и ориентацию с первичными половыми признаками. Попытаемся размышлять так: очень скоро выяснилась строгая, жесткая и даже кровавая иерархия в самой партии: возникли низы, которые беспрекословно подчинялись вышестоящим, а те совсем высокому этажу, и небожителями были, как известно, Владимир Ильич Ленин, потом сам Иосиф Виссарионович Сталин. Диктатура? Репрессии, ГУЛАГи, массовые расстрелы, террор идеологический и физический, межнациональная дружба народов (не на жизнь, а на смерть), подавление права на религиозные верования. Если так, то при чем братство людей?
      Рискну предположить, что у комсомола в лице коммунистической партии явились одновременно и папа и мама. Специалисты такую "комбинацию", учитывая внутреннюю политическую жизнь, весьма напоминающую самодостаточность и замкнутость, называют по аналогии, по образу и подобию бисексуальной. Впрочем, если обратиться к истории, внутренние отношения в партии складывались так, что сегодня "те" имели "этих", а завтра эти - вождей, послезавтра вожди - друг друга, а в конечном итоге, партия, не разделяя должностей, возраста и пола, будь то мужского или женского, поимела всех, как при свальном грехе. А над всеми царствовал Вождь Всех Народов, который мог поставить всю партию и народ в позу, известную нам по истории, по жизни, по художественной литературе. Ну что, развести в недоумении руками и дружным хором воскликнуть: что сие означает: диктатура партии или диктатура личности? Кому от этого легче?
      Немая сцена, как в финале "Ревизора".
      Я ко всему сказанному отношусь с печалью, философски и спокойно. Все это было с нами и в нашей стране. А что есть сегодня, сами можете посмотреть. А чем сердце успокоится? Иными словами: чего всем нам еще ждать от будущего? На наших с вами глазах стихийно (стихийно ли?) возрождается или реанимируется вечно молодой дедушка-комсомол, недавно вспомнив о своем 80-м юбилее, и этот процесс следует полагать естественным. Тем более что в его основе лежит ностальгическая тоска по легендарному прошлому и по желанному завтрашнему дню, который, как ни крутите, все же в их молодых руках. Будущее общества и страны уже показывает всем нам свое лицо: нет, не звериный оскал, не наивную улыбку, не легкомысленную уверенность, а всего лишь недоумение, а то и растерянность. Только что мы отметили День молодежи; разве вновь на всех на них "положат глаз" монархисты, национал-патриоты, сектанты, бритоголовые неофашисты, невнятные либеральные демократы, неоперившиеся нашдомовцы, ортодоксальные левые вкупе со странными "чистыми" демократами да еще с "яблочниками"?
      Чьи они будут? Кто лишит их невинности? Какая организация развернет комсомол лицом к кому-то из мною перечисленных? Или из молодых, как уже было когда-то в СССР, именно коммунисты, пойдя отработанным путем, начнут готовить свежие кадры для передачи по инстанции: от пионеров-бойскаутов в комсомол, из комсомола в инструкторы райкомов, оттуда в города, области и республики, оттуда прямой дорогой властям: в Думу, в правительство, в средства массовой информации, в судебные и прокурорские должности, а там полшага до бизнеса с банками и криминальными структурами.
      Тактика и стратегия прочих потребителей из живого питомника молодежных вожаков и чиновников лично мне неизвестны. Знаю только то, то рядовая масса молодых останется, как всегда, без пирога: при своих. Круговорот природы продолжается.
      Понимаю, что мой прогноз не сладок. Но, по мнению Казинса, отрицательные прогнозы обладают сами по себе "эффектом топора". Но и промолчать я не решился, помня любимую пословицу Нерона: "Кто ничего не услышит, тот ничего не оценит". Кто, когда и кому подсунет молодежные движения, я не ведаю. Уверен только в том, что нынешние девушки и юноши просто так не сдадутся, не позволят собой манипулировать, словно марионетками; иначе все они на долгие годы вновь превратятся в подкидышей. Вся надежда на то, что уже выработался иммунитет.
      Неужто еще не наелись?
      Новая газета. 1999, 4 апреля
      ОХОТА
      Помню, я прицелился. В руках было заряженное ружье (правда, не боевое, а охотничье), надо было убивать лося или кабана, они обязательно пойдут подо мной (не могут не пойти, у них такой принципиальный характер): на свою погибель. Если выбрана тропинка на водопой, все равно попрутся (и туда и обратно). Даже если капкан заметят, перекрестятся, заплачут и потащатся, хоть кол на голове теши. И тешат, кому не лень. Между прочим, гомо сапиенс мало чем отличается в этом смысле от кабана: он из-за принципа тоже пойдет и на виселицу, и в премьер-министры.
      К моему рассказу есть давно придуманный заголовок (не мною, к сожалению): "Оглянись вперед". Бог даст, кто-то, прочитав мое повествование, и вперед посмотрит, и прошлое помянет. А пока - к сюжету.
      В середине семидесятых годов группа журналистов, возглавляемая кем-то из комсомольских секретарей, оказалась летом в Венгрии. Взяли в команду меня, спецкора "Комсомольской правды" - газетчика, до той поры "невыездного" (и кто бы сказал из-за чего, но: "Тайны мадридского двора"). Ничего существенного в Венгрии я не ощутил, кроме того, что принимали нас сдержанно: без возгласов радости (при встрече) и без слез печали (при расставании). И правильно делали: венгры народ памятливый.
      Тут вдруг я получаю персональное приглашение (прямо на приеме у кого-то из высших партгенносе) поохотиться в знаменитом на весь мир заповеднике. Почему не ведаю; возможно, из-за того, что на одном из правительственных приемов оказался единственным в группе, кто без запинки произнес название крупного города Венгрии: Секешфехервар. Попробуйте сами и убедитесь: без отменной памяти и музыкального слуха вы с первого и даже второго раза не "пройдете", непременно "зацепитесь" и, стало быть, лицензию в этот рай не получите. Так вот!
      Итак, в одну из предрассветных ночей на зависть коллег ко мне в номер отеля пожаловали два настоящих егеря (живые!). Никогда в жизни (ни до, ни после) я таких колоритных господ не видывал. Об одежде не говорю, но опереточные перья на шляпах - загляденье: никак не мог отделаться от ощущения того, что участвовать придется в массовке художественного фильма. Мы сели в машину, и меня (предварительно экипировав) повезли в заповедник. По дороге старший егерь показал мне документ с печатью: разрешение на "отстрел" (так и было там сказано) лося или кабана. Короче: "будь спок".
      Выехали почти еще ночью в заповедник, а потом несколько километров брели пешком и уже осторожно - до "высотки": так я окрестил вышку с площадкой (не ниже пятнадцати или двадцати метров высоты). Взобрались по шатким деревянным ступенькам. На языке жестов мне показали: через час под нами пойдут на водопой мои будущие жертвы, а по их мнению - счастливчики; ведь на их долю выпала честь пасть от пули почетного гостя; от моей, выходит дело. Я тут же вспомнил Галича с его знаменитой: "Там по пороше гуляет охота, трубят егеря!.." Здесь не трубили: ведь не было "гона". Жертвы добровольно явятся и сами лягут на плаху: водички им попросту "хотца" попить, вот и пришли! Получается, что все мы здесь встретимся по обоюдному согласию, но в надежде на разные результаты. Благодать: каждому свое. Помните, чьей идеологией рожденный лозунг?
      Ладно. В руках у меня появился винчестер-двухстволка с красивой ложей и разноцветными лентами вокруг затвора, как будто егеря хотели замаскироваться под цветочный букет. Теперь они только и делали, что ждали взмаха дирижерской палочки, чтобы порадовать меня опереточным дуэтом: "Помнишь ли ты наши мечты?" - "Как улыбалося счастье?" Полная тишина. Курить и шептаться категорически нельзя, все сорвется: "они учуют нас и залягут, застыв в сухой забастовке, и будут лежать, пока мы не уйдем.
      Вдруг, представьте, вижу (а меня уже подтюкивают пальчиком в спину): идет!!! Очень солидный кабанчик. Беззаботный, как будто кто-то сказал ему, что все это - кино, "не дрейфь, пацан, твоя роль приятная и простая: прогуляться туда-сюда, а потом посмотреть киношку". А вот о том, что в стволе у другого персонажа сцены пуля в стволе винчестера, а не гречка, коварно умолчал. Мне уже показывают егеря жестами: пора! Я поднял ружье, тщательно приложил ложе к плечу, положил палец на курок, за-дер-жал-ды-ха... - и..!?
      Простите меня, мой читатель, беру тайм-аут: именно в это мгновение вспышкой пронзил меня ток: с самого дна памяти поднялся на поверхность и пронесся вихрем "тот самый" случай; я на доли секунды замер. Так бывает с воспоминаниями, рожденными не умом, а подсознанием; для рассказа о мгновении необходимы слова и время: тысяча слов или триста, один час или минута? - сам не знаю.
      1943-й год. Война. Красноярск. Лето. В сорока километрах от города на берегу Енисея - санаторий-лагерь для ослабленных и больных детей. Самому старшему шесть лет. Я - пионервожатый, мне ровно четырнадцать. Только что стал комсомольцем: первое ответственное поручение райкома. Со мной в лагере пятьдесят девчонок и мальчишек. Начальник лагеря - женщина, от мужа которой с фронта уже год нет вестей. Слепой гармонист, ему не больше двадцати: фронт, ранение. Первые звуки оживающей гармошки: "Ка... (меха вправо) линка...(влево)". Под "Калинку" мы делаем утреннюю зарядку и ждем, когда у гармониста родится мелодия марша на побудку и отбой. Один полноценный мужик на весь лагерь, он же единственная опора для детей, начальницы и слепого солдатика: я.
      Опускаю быт: еду, сны, тоску, веру в победу: через неделю или через месяц? Единственный телефон в пяти километрах вниз по Енисею: рыбосовхоз. Один раз в неделю мальчишки бегают в совхоз за сводками "Совинформбюро" и за письмами мужа начальницы, которые так при нас и не пришли. Больше ничто и ничего нас не волнует. Живем, как дышим: вдох - выдох. Мыслей - ноль.
      Вдруг в сорока метрах от нас встает на обочине дороги грузовик с тремя мужчинами "на борту". Ремонт. Им заботы, нам - игра. Типы кажутся мне подозрительными. Дезертиры? Или "зэки": вокруг лагеря. Они к нам не лезут. Копаются. Устраиваем (надо же как-то развлекать пацанов): дозор! Мои залезли ночью прямо под грузовик. Первое донесение: "эти" хотят рано утром уходить ("мотор сдох!"), забрав нашу лодку. Перед уходом "почистить" (как услышали, так и сказали юные "пинкертоны" из-под машины). Продукты?! - не дадим. Лодку?! - не дадим. Решение принято мною немедленно: гонцы - в совхоз за подмогой. А пока (с ума можно сойти, это опять я "стратег"!): задержать незнакомцев! И сам возложил на себя командование операцией. (Гайдар в четырнадцать лет командовал полком? И мне столько же!) Дадим незваным пришельцам бой! - иначе продукты потеряем и еще "их" не задержим. Какие ж надо иметь мозги, чтоб такое придумать? Задним числом все мы осмотрительны и разумны. Вспомните собственные четырнадцать. Представьте ту Отечественную, а не эту бандитскую романтику.
      К военным действиям готовились быстро. В подполе начальницы нашли бердану (обрез). На всю жизнь запомнил: двадцать четвертый калибр. Нарезной ствол. Два патрона, начиненные дробью на волка. Слепой солдат научил словами заряжать ружье и как потом пулять, глядя в прицел. Ищи, сказал, мушку. Он не видел, а я не знал: у нашей берданы мушка давно была сбита. Первое в жизни ружье, приносящее смерть, да еще в моих безвинных руках! Много позже я бывал в тирах и таскал маме нехитрые призы за меткость. Мама не знала, как относиться к этому. В ее глазах (помню) - гамма чувств: недоумение, гордость, даже страх. С моими мальчиками (напомню читателю: от трех до пяти) мы окружили грузовичок. Залегли, замерли. Господи, почему так долго рассказывается то, что потом проносится в памяти за ничтожные секунды?
      Хотите слушать дальше? Продолжаю: пока пятерка мальчишек бежала в совхоз, мы вдруг обнаружили, что грузовик замер. Ни звука, ни чиха, ни храпа. Он пуст! Ушли, а как - не знаем. Ни я, ни мои гвардейцы. И кинулись на берег: всего сто метров. Вброд перешли протоку до узенького островка между нами и Енисеем. Разглядели в темноте: уже сидят в нашей лодке и налаживают весла. Правое (или левое - не помню) действительно выскакивало из крепления. Шепнул мальчикам, чтоб легли и не дышали. Затем... (что бы вы сделали на моем месте, обладая своим опытом и здравым смыслом?)... струсили бы? Я, увы, не струхнул: просто не успел!
      А уж потом царство глупости. Встал в полный рост. Поднял бердану. Клацнул затвором. Палец на курок. И закричал, как резаный (возможно, и "петуха" при этом дал): "Руки - вверх! Стреляю!" Полный "амлет", как сказал бы наш учитель литературы и русского языка. Руки они не подняли. И случилось, наконец, то, к чему я шел, не щадя ваше дорогое время, и без всякого удовольствия тратя свое.
      Заканчиваю. Я направил бердану в их сторону, закрыл глаза и нажал курок. Звук был громкий. Тугой удар в правое плечо: отдача. И тут же послышалось тарахтение: катер спешил к нам на помощь. Троих повязали без сопротивления. Кто они и откуда, мне не сказали. К счастью (о, чудо!), я не попал: жертв не было. Через месяц в моей школе общее собрание: мне вручили бердану-бабулю, оставшуюся без "зрения", да еще спилили нарезку в стволе (до инвалидности второй группы). Майор зачитал чей-то приказ: за храбрость. Сегодня я понимаю: за глупость и безрассудство. Иногда думаю: если б попал. Что тогда делал? В церкви грех отмаливал в ссудные дни?
      Надеюсь, вы не забыли, на чем оборвался рассказ о "венгерских событиях"? Я положил палец на курок винчестера, задержал дыхание и..?! Вот тут-то оно и "сработало": я решительно попутал всю программу охоты. Вручил винчестер ближайшему ко мне егерю и произнес слова (почему-то по-немецки? По-русски они могли не понять?) которые, потом вспоминая историю, с наслаждением повторял родным и коллегам, а сегодня - вам:
      "Их бин пацифист!"
      Как они смеялись, я рассказывать не стану, вы сами можете представить. Такого экспоната, как я, в их охотничьей практике никогда не было и не будет. Они сами "сняли объект" (по их выражению и на международном языке), причем за мой счет. Я дал слово (палец на губы, потом по горлу), что до отъезда из Венгрии не выдам тайну выстрела, даже под угрозой суда. Что честно и сделал. Отказавшись убить кабанчика (по их мнению, наверное, кабанища), я по нынешний день ощущаю себя не просто миротворцем, но и органическим противником всяческих войн и убийств, какими бы политическими, религиозными, клановыми или территориальными причинами они ни оправдывались.
      Их бин пацифист. А вы?
      Кто вообще смеет убивать живое?
      Как в кошмаре, я вижу во сне Афганистан, Чечню, Таджикистан, Болгарию, Черную Африку, Дагестан, Боливию, Югославию, давно ли мы все вместе наяву хоронили наших коллег-журналистов и злодейски убитую Галину Старовойтову неповторимую, умную и самую яркую женщину-борца, совесть демократии; где будет поставлена точка? Откуда возьмутся человеки, способные быть людьми?
      Снимите опереточные перья с ваших шляп, господа-убийцы: ваши руки в крови, а души в грехе.
      Век. 1999, 21 мая
      Перед дорогой
      Мешающие детали
      С мыслями "в кармане" действительно не страшно отправляться в путь. Есть возможность заранее очертить круг лиц, с которыми следует иметь дело в командировке; наметить темы бесед; выработать тактику и стратегию сбора материала, вести поиск не разбросанно, а четко, целеустремленно, без суеты; обеспечить логику будущего повествования; наконец, попросту сэкономить время, действуя не по наитию, которое бывает обманчивым, а по плану, позволяющему тщательно и спокойно собрать "урожай" до последней крупинки. Короче говоря, выигрыш налицо.
      А есть ли проигрыш?
      В свое время, говоря о создании концепции, я как бы разделил ее на две части, одну назвав "предварительной" и отведя ей место до сбора материала, а другую "окончательной", подправленной жизнью. Зачем нужна первая? Чтобы планировать сбор материала. Зачем нужна вторая? Чтобы стать конкретной, объективной и правдивой моделью будущего произведения.
      Так говорил я, уступая потенциальным противникам создания концепции до поездки в командировку. Но вот наконец пришло время задать вопрос: если обе концепции полностью совпадут, то есть материал, собранный журналистом, подтвердит "предварительную" настолько, что она превратится в "окончательную", будет ли это показателем высокого уровня журналистской работы? Да, будет: жизнь подтвердила то, что журналист предвидел, а подтвержденное предвидение это и есть высшее мастерство. Ну а если "половинки" не совпадут? Если собранный материал не просто подправит, а полностью опровергнет "предварительную" концепцию? Вероятно, это будет показателем низкого уровня журналистской работы. Вот почему я против деления на "предварительную" и "окончательную" концепции: даже из педагогических соображений не стоит закладывать в методику журналистской работы возможность низкого уровня.
      Однако это вовсе не значит, что концепция в принципе "неисправима". Собирая материал, газетчик может столкнуться с фактами, которые "не лезут" в его концепцию, мешают ей, портят ее стройность и отлаженность, нарушают ее внутреннюю логику. Отказаться от них, не принимать во внимание, испугаться их и всеми силами охранять первозданность своей концепции - значит проиграть, перечеркнуть все выигрыши, полученные от предварительных размышлений.
      Нет, я не сторонник того, чтобы сдаваться в плен собственной концепции, превратив ее в нечто, сделанное из нержавеющей стали. Концепция должна учитывать любой материал, мешающий и не мешающий, должна учитывать жизнь, становясь от этого только богаче, правдивее и убедительнее. "...Необходимо брать не отдельные факты, - писал В.И. Ленин, - а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимосвязи исторических явлений в их целом преподносится "субъективная" стряпня для оправдания, может быть, грязного дела" [1].
      Так давайте присядем перед дорогой и поговорим подробней о "мешающих деталях" (термин введен в практику журналистов Анатолием Аграновским). Сделать это надо сейчас, не откладывая, иначе будет поздно. Когда мы доберемся до технологии сбора материала, нам уже не придется делить факты на "лезущие" и "не лезущие" в концепцию, поскольку способы получения и тех и других едины.
      Обращусь к примеру. Несколько лет назад в "Комсомольской правде" родилась рубрика "Социальный портрет". Она исходила из физиологических очерков и очерков нравов, созданных в свое время Г. Успен-ским, В. Короленко, И. Буниным, но с привнесением науки в виде последних данных социологии. Чего мы хотели? Добиться максимума достоверности и убедительности и на базе реальных героев нарисовать синтетические образы-портреты современников.
      Задача была не из легких. Сегодня я вижу, что дело не вполне удалось и рубрику "Социальный портрет" следует называть, скорее, "Квазисоциальный", хотя в то время очерки моих товарищей по перу и мой очерк о шофере, опубликованные газетой, вызвали повышенный интерес у читателей, благожелательность критики и почти восторженный прием у коллег. Но речь не об этом.
      Мне пришлось основательно готовиться к командировке. Создавая концепцию, я перечитал немало специальной литературы, побеседовал с разными людьми и познакомился с данными социологических исследований. В частности, у меня вышло, что современный шофер-профессионал (не любитель) представляет собой мужчину в возрасте тридцати лет, имеющего семилетнее образование, второй шоферский класс, пятилетний стаж вождения машины, наезд не менее тридцати тысяч километров, заработок сто тридцать рублей в месяц (цифры приведены по данным на 1965 год, ныне они, естественно, изменились) и т. д. Подход, таким образом, был среднестатистический, а к результату надо было стремиться индивидуальному, не лишенному типизации, - ничего себе задачка!
      Приехав в Саратов (а почему бы не в Смоленск? Но если бы в Смоленск, не миновать вопроса: а почему не в Саратов?), я обосновался с работником ГАИ у моста через Волгу, по которому шел нескончаемый поток грузовых машин, и стал ловить своего высчитанного героя. Конечно, мы образовали пробку, и не одну, нам пришлось выслушать массовые благодарности шоферов, постигая жизнь в ее первооснове, но в конце концов герой был найден, причем максимально приближенный к заданному. Михаил Федорович Пирогов (один из 4,5 миллиона мужчин-шоферов: между прочим, женщин-шоферов было тогда всего 24 тысячи), 35 лет от роду, водитель бензовоза, имел семилетку за плечами, первый водительский класс, 19 лет шоферского стажа, 35 тысяч наезженных километров, 130 рублей месячного заработка и т. д. Разумеется, никакой живой человек не может уместиться в "среднестатистическом", и у меня были с моим героем существенные потери. Увы, ничего не поделаешь, но уж совпадения на фоне потерь были особенно ценными, их следовало беречь для будущего очерка как зеницу ока.
      И вот какая история произошла с одним из ценных совпадений - со 130-рублевым заработком. Однажды я пришел к Пироговым, чтобы заняться арифметикой, - впрочем, лучше процитирую для большей точности очерк:
      "В воскресенье сижу дома у Пироговых, в комнате, в которой почему-то преобладает красный цвет. Стол накрыт красной бархатной скатертью, такое же покрывало на телевизоре "Рубин", три красных ковра над тремя кроватями, и даже на дочери красного цвета платье, и Витька щеголяет в ярко-бордовом костюме.
      Мы рассчитываем бюджет семьи. Михаил Федорович дает исходные данные и предлагает такую систему подсчета. "Давайте, - говорит он, - прикинем все траты за минувший год, а что останется - и есть еда". Я догадываюсь, что так, вероятно, они и живут, в основном экономя, если уж приходится экономить, на пище. Именно поэтому есть в доме и швейная машина, и холодильник, и телевизор, и радиоприемник, и ковры на стенах.
      Итак, что было куплено Пироговыми в минувшем году?
      Телевизор взят в рассрочку. Один ковер. Пальто жене и костюм хозяину. Одежда детям. Четыре новых стула. Какие еще были траты? За Витькин детсад, затем годовая квартплата (сюда входит газ, электричество, отопление - живут Пироговы хотя и в одной комнате, но "со всеми удобствами"). Потом вспоминаем, что дочь Нина ходит в музыкальную школу, учится на скрипке, - это еще сколько-то рублей. На культурные расходы - кино и клуб - Пирогов отпускает довольно круглую сумму. Затем, после некоторых пререканий с женой Марией Никаноровной, он добавляет к этим деньгам еще стоимость спиртного - по пол-литра каждое воскресенье. (Она всплескивает руками, увидев итоговую цифру, да и сам Пирогов такой не ожидал.) Наконец мы получаем общую сумму расходов. На питание остается 900 рублей в год. В месяц - 75. В сутки - 2 рубля 50 копеек. На семью, состоящую из четырех человек?!
      - Неудобно получается, - говорит Пирогов и вдруг неожиданно предлагает: Знаете что, давайте вычеркнем ковер и пол-литра! Это даст нам дополнительные деньги..."
      Ну вот, мы на пороге "мешающей детали", сейчас она "вылезет" и испортит мне среднестатистическую картину, уведет в сторону от типизации, и я потеряю столь дорогое мне совпадение. И если так будет дальше, от моего социального портрета останется банальный очерк нравов. Как быть, что делать?
      "Вычеркивать я решительно отказываюсь, но в душе у меня зарождается некоторое подозрение. Пока хозяйка хлопочет с обедом (я был случайным гостем, но между тем мы ели щи с мясом, а на второе жаркое), я с пристрастием допрашиваю Михаила Федоровича, нет ли у него или у его жены дополнительных приработков. Ни по виду самого Пирогова, ни по виду его красивой и дородной жены, ни тем более ребятишек никак не подумаешь, что они ограничивают себя в пище. С другой стороны, Мария Никаноровна сказала, что картошку и овощи они закупают на год вперед в деревне, у них во дворе погреб:
      "Как-никак, а мы с машиной!"
      Но все же есть приработки или их нет?
      - Ладно, не для печати, - говорит Пирогов, железной рукой кладя вето на мою дальнейшую писанину в блокноте. - Мой средний заработок в месяц на сороковку больше.
      "Что же вы мне голову морочите!" - чуть было не воскликнул я. Действительно, на следующий день мне дали в автоколонне официальную справку о заработке шоферов, и против фами17лии Пирогова М.Ф. стояла другая цифра. Он не смутился.
      "Вы с меня, - сказал он, - хотите писать лицо всех шоферов страны. Но все ли так зарабатывают? Мне прибедняться нечего. Я живу открыто, и семья питается так, что перед соседями по квартире не стыдно. Но есть ребята, которые получают меньше. Так вот, - закончил он решительным тоном, - или берите другого шофера, или вычеркивайте ковер с водкой!"
      Теперь я приведу официальные данные. Из 97 шоферов, работающих в одном отряде с Пироговым, заработки распределяются таким образом, что, если действительно не прибедняться, можно сказать: деньги у шоферов есть. Водители тем не менее убеждены: за рабочий день, за семь часов, хороших денег не заработаешь".
      Спрашивается, в чем дело? Почему такое противоречие со среднестатистическими заработками шоферов? А фокус, оказывается, в том, что...
      "Однажды Михаил Федорович сказал жене: "Буду приходить домой вовремя, буду меньше получать. Выбирай!" Ответа не последовало. С тех пор Пирогов в середине каждого месяца прикидывал: какой будет заработок? Если меньше того, на который рассчитывал, он задерживался на работе дольше, делал лишние рейсы, или брал прицеп, или просил включить его в график на воскресенье. Фактически он сидел за двумя, а то и за тремя баранками. Считайте: собственно машина - раз, прицеп - два и полторы-две смены в сутки - три. Это очень трудно..." [2]
      Еще бы! Мне стало понятно, почему Пирогову некогда учиться, почему у него постоянные скандалы с Марией Никаноровной, почему он так ревностно следит за техническим состоянием машины, своей кормилицы, и отчаянно ругает легкомысленного сменщика, действительно зарабатывающего пресловутые "среднестатистические", и хитрит с начальством, а начальство - с ним, ведь сверхурочные законом запрещены, но обе стороны, будучи "счастливыми", часов "не замечали" и т. д.
      Сделаем вывод. Хорошо ли, что очеркист не испугался "мешающей детали", не отсек ее и не выбросил вместе с ковром и поллитровкой, хотя она и грозила спутать одну из запрограммированных мыслей? Да, хорошо. А мысль, не Бог весть какая, была: поскольку шоферы зарабатывают мало, их безусловную любовь к профессии надо объяснять вовсе не меркантильными соображениями, а тем, что машина, возможно, дает ощущение физической свободы, относительную самостоятельность, скорость передвижения, общение с дорогой, смену впечатлений. Так что же? "Мешающая деталь" поломала эту маленькую составную общей концепции, разрушила ее? Ничуть. Скорее, подтвердила, укрепила и даже углубила. Зарабатывая не 130, а 170-200 рублей в месяц, шоферы тратили столько сил и трудились с такой нагрузкой, что давно бы бросили шоферское дело, если бы держались только за деньги. Стало быть, не отвергнув "мешающей детали", мы с ее помощью проникли в суть профессии поглубже, узнали много скрытых подробностей, окунулись в густой человеческий быт.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27