Локальный конфликт

      От таких речей Дрод сильно возмутился, топнул ногой, и из него полился словесный поток, из коего следовало, что русские грубо нарушают права человека. Турок же вначале хитро улыбался, но потом стал изменяться в лице. Он понял, что лорд вскоре уедет и забудет обо всем, а вот русские могут на нем отыграться. Оставалось ему надеяться, что турнут его под зад ногой, как иностранца, и не будут связываться, чтобы не портить с Турцией отношений...
      Лорд трепался. Солдаты охранения тихо делали ставки - сумеет ли он до конца своей поездки сотворить еще что-нибудь несусветное. Начало было впечатляющим...
      Официальные представители в двух словах объяснить лорду некоторые элементарные вещи не могли, поэтому предпочитали поддакивать, полагая, что британец впал в старческий маразм, поэтому ему во всем надо потакать, а то, не ровен час, случится истерика или того хуже - припадок.
      Лорд Дрод напоминал им доброго дедушку. Общаясь с ребятишками в лагере для беженцев, он спрашивал, вкусную ли они едят кашу. Лицо его при этом делалось приторно сладким, как у Деда Мороза, который спрятал за пазухой шоколадку и готов был отдать ее ребеночку, как только тот ответит на вопрос, но затем отчего-то шоколадку давать передумал. Ответ, наверно, ему не понравился.
      Совсем с другим выражением на лице общался лорд с сопровождающими его военными. Лицо Дрода становилось словно высечено из камня. Он думал, что выглядит несокрушимо, как античный герой, а на самом деле его физиономия напоминала карикатуры из старых журналов, высмеивающие капиталистов, наживающихся на эксплуатации рабочего класса. Тьфу, нечисть...
      Полковник в глубине души плевался и прямо-таки сходил с ума от желания высказать лорду все, что он о нем думает, но внешне столь негостеприимные его настроения никак не проявлялись. Прежде чем его оттеснили от лорда, он успел бросить ему краткое приветствие "Good day. How are you?" и даже получить на это какой-то ответ, но не разобрал какой, после чего их диалог прервался. Полковник верил, что навсегда. Кондратьев ухватил промелькнувшее на лице полковника выражение. Его можно было описать одной фразой: "Поскорее бы этот цирк закончился". Не любил командир полка официальных визитов, особенно таких, считая, что толку от них никакого и кроме лишней нервотрепки ничего они не приносят. Но, поди, расскажи все это лорду. Он-то убежден в важности своей миссии, думает, что выполняет нужную работу и не хочет понять, что на самом деле он здесь сильно мешает. Но пусть это втолковывают ему дипломаты - мягко и не обидно. Капитан подмигнул полковнику, показывая жестом, что все в порядке и не стоит так расстраиваться. Полковник отмахнулся, но скорбное выражение на его лице немного смягчилось.
      Лорд хотел было проскочить малочисленный пикет истабанских женщин, топтавшихся возле входа в лагерь, но одна из них ухватила его за рукав куртки, что-то заверещала, часто сбиваясь от волнения, а переводчик все никак не мог уловить смысл сказанного и тоже запинался. К разговору подключились и другие женщины. Лорд притормозил, с минуту внимательно слушал не столько переводчика, сколько женщин, пробуя, видимо, по мимике и жестам догадаться о том, что они говорят. Понять их было нетрудно, говори они хоть на языке давно вымершего народа. Женщины жаловались, что дома их разрушены, работать негде, денег - нет, есть - нечего, мужья у кого погибли, у кого пропали без вести, у кого воюют, а гуманитарной помощи, которую привозят сюда различные организации, на всех не хватает. Живут они в палатках - там бывает холодно. Палатки эти почти такие же, что и у солдат, но тем проще - у них жены с детишками в России остались, да и еду горячую солдаты получают регулярно, а беженцы - нет. Здесь они были не правы. Солдаты, особенно те, кто днем и ночью обстреливал засевших в горах боевиков, тоже горячую пищу получали не каждый день, а голод утоляли тушенкой и хлебом. Но никто женщин перебивать не стал. Пусть выговорятся. Им действительно было плохо.
      Лорд кивал, хмурился, потом стал похлопывать остановившую его женщину по плечу. Она так разнервничалась, что голос ее вначале сорвался на крик, а потом она охрипла и готова была расплакаться. Уткнувшись в плечо Дрода, женщина что-то всхлипывала. Переводчик прислушивался к ее бормотанию, выуживая отдельные слова, но чаще непонимающе разводил руками.
      - Я разберусь во всем. Я помогу, - сказал лорд.
      "Тоже мне нашелся Спаситель, - скривился капитан, слышавший слова Дрода. - Можно подумать, он одним своим словом способен остановить здесь войну, отстроить разрушенные селения, дать всем работу и помирить. Он и накормить-то никого не сможет. Зато армейские повара готовят с утра до вечера. Помимо солдат мирных жителей еще кормят. Перед раздаточными пунктами каждый день выстраиваются длинные очереди. Тут уж не до кулинарных изысков. Приготовить бы хоть что-нибудь, что голод уймет. Но лорд считает нас, наверное, захватчиками. Он-то помнит - какой была Британская империя, превратившаяся из Пенителя морей в антикварный магазин, где на пыльных полках красуются сокровища, когда-то вывезенные из утраченных колоний. Завидует он России. Зависть свою высокими словами прикрывает. Россия-то, несмотря ни на что, по-прежнему огромная и по-прежнему Великая. Последняя Великая империя мира. Как бы она ни называлась. Последняя - из четырех. А Истабан - не колония. В России колоний нет и не было. Россия - это Россия. Кто захочет урвать кусок - глотку перегрызем. В соседних губерниях за такое посягательство - глотку рвали и здесь уже начали. Лорд ничего не сделает, посотрясает воздух, а потом, когда увидит, что небеса висят по-прежнему и не падают от его слов на землю, когда все здесь начнет успокаиваться, хотя пройдет еще много лет, прежде чем это произойдет, он тоже успокоится и займется какой-нибудь другой проблемой - станет бороться за права сексуальных меньшинств или за запрещение клонирования человека. Ему надо оставаться в центре политических процессов, иначе его забудут.
      Женщина все продолжала всхлипывать, от плеча британца не отрывалась, а того, что сказал ей лорд, наверное, было слишком мало. Дрод не знал, как ему выйти из этой ситуации. Так можно было простоять очень долго, а ему еще хотелось посмотреть часть. Дрод поднял глаза, посмотрел на переводчика. Тот все понял, кивнул.
      Женщину мягко оттеснили от лорда, приклеили к кому-то другому, а она, похоже, этого и не заметила, продолжая причитать и жаловаться.
      На территорию военного лагеря женщин не пустили. Они не очень и настаивали, понимая, что это закрытая зона, и наблюдали за происходящим со стороны. Совсем как вертолетчики.
      Но лорд сильно выбился из графика. Остаток визита прошел как-то скомканно, в спешке. Дрод бегло пробежал взглядом по рядам БМП, по палаткам, направился к одной из них, видимо намереваясь заглянуть туда, но потом передумал, махнул рукой, развернулся, что-то сказал сопровождающим и двинулся обратно к микроавтобусу.
      - Так себе, старикашка, - разочарованно сказал Голубев.
      - Ты же с ним не поговорил, - сказал капитан.
      - Жалко. Когда еще такой шанс представится.
      - Сплюнь.
      Голубев сделал вид, что трижды плюнул через левое плечо.
      - Что это первая рота засуетилась? - неожиданно встрепенулся он. - Оса их, что ли, в одно место укусила, - ответа на вопрос егерь не ждал.
      Солдаты выскакивали из дальних, расположенных у края лагеря палаток, наспех застегивали куртки, забирались на БМП. Лорд, услышав рев заработавших двигателей, остановился как вкопанный, точно наткнулся на невидимую преграду, повернулся, а потом удивленно, через переводчиков, стал выяснять у сопровождающих его официальных лиц, что происходит.
      "Ну что еще там? - нервничал Кондратьев. - Разве нельзя было дождаться, пока лорд не уедет, а то вот останется теперь выяснять, отчего такая суета началась".
      Что там наплели Дроду, неведомо, но ответами он, видимо, остался доволен, коротко рассмеялся и уже без всяких сомнений отправился к микроавтобусу. Следом потянулась многочисленная свита.
      Кавалькада стала быстро удаляться, точно место это ей было до омерзения противно. Капитан хотел проследить за ней взглядом, пока она не сольется с горизонтом, но к нему подбежал батальонный командир майор Выхухолев. Шинель - нараспашку, спина немного согнута, руками хватает полы шинели, чтобы не сильно развивались, и балансирует, чтобы не упасть, лицо красное, разгоряченное - то ли из бани, то ли немного выпил, но спиртным от майора не пахло. Взгляд его был немного ошалелым, но явно не от обилия генеральских звезд на погонах, которые он несколько минут назад имел честь лицезреть.
      - По машинам, быстро. В селе за горкой идет бой. Девятая рота там, похоже, крепко завязла. Наткнулись на огромный отряд боевиков, - майор говорил с одышкой, не успев восстановить дыхание, из-за этого он запинался.
      - Есть, - бросил капитан.
      - Кондратьев, - майор остановился, - я считаю, что использовать егерей в зачистке села все равно, что, как говорил Менделеев, топить печку ассигнациями, но сверху пришла директива - твоих людей отправить в первую очередь. Думаю, что операция будет необычной. Напролом - не полезем. Ну, там будет видно.
      Майор побежал поднимать по тревоге остальных. По громкой связи делать это пока боялись - вдруг лорд услышит.
      "Какой огромный отряд? Откуда? - недоумевал Кондратьев, - село-то вот уже три недели как зачищено, и ничего там не нашли, кроме нескольких автоматов, припрятанных в сараях да подвалах. Это простительно. Время неспокойное. Каждый думает о своей защите, а автомат в таком случае в хозяйстве - вещь незаменимая, нужнее, чем грабли и вилы. Автоматы конфисковали. Владельцев даже наказывать не стали. Откуда боевики-то там появились? Из-под земли выползли или из воздуха материализовались?"
      Но времени на все эти вопросы, да и на их обдумывание, не было. Он вскоре обо всем узнает. До села очень близко. Только бы лорд не узнал об этом, еще взбредет старому пердуну в голову посмотреть на боевые действия. "Не гладиаторы мы, чтобы с трибуны за нами наблюдать, и за лордом глаз да глаз будет нужен, а то залезет, куда не надо".
      Глава 4
      БМП стала уклоняться влево, переваливаясь через высокие сугробы, ограждавшие дорогу с двух сторон, как бордюрные камни. Дорога была очень узкой. Двум машинам на ней не разъехаться, если они встанут лоб в лоб. БМП перекосило, на колее осталась лишь левая гусеница. Такой же маневр чуть ранее проделали идущие впереди машины, чтобы уступить дорогу мчавшимся навстречу двум БТРам. Капитан заметил, что у первого закоптился левый бок. Видимо, взрыв прогремел рядом, по броне ударили только осколки, и ее опалило огнем, подпортив внешний вид, но не причинив особого вреда. На втором БТРе повреждений вообще не было заметно, но капитан не видел, что творилось у них на другой стороне. Хорошо бы бронетранспортеры остановились, тогда появится шанс разузнать - что же происходит в селе и на его окраинах.
      Приблизившись к колонне, БТРы сбавили скорость, выползли на обочину. Их затрясло мелкой дрожью, а колеса несколько раз провернулись вхолостую, почти не продвинувшись вперед, пока они пробивали себе дорогу в сугробах они разметали их, точно снегоуборочные машины, проскочили стороной колону бронетехники и вновь вернулись в колею. Капитан, провожая их взглядом, мог ручаться головой, спорить с кем угодно, что в бронетранспортерах сейчас были раненые, которых везут в госпиталь.
      На обочине валялась бетонная стелла, присыпанная снегом, так что сперва ее можно было бы принять за обычный сугроб, но уж слишком угловатым он был.
      К селению, как медведи на запах разлившегося меда, стекалась бронетехника, очень разная. От танков до минных разградителей. Приказ был обложить селение со всех сторон, ни в коем случае не лезть туда до тех пор, пока обстановка не будет разведана, пока не подвезут гаубицы и пока не подойдет пехота.
      Над селом кружила пара Ми-24, но несколько дымных столбов, поднимавшихся почти до небес развесистыми кронами и начинавших возле основания густеть, меняя цвет с темно-серого на черный, не их работа. Вертолетчики вообще не сделали пока ни одного выстрела. Они спустились уже довольно низко, точно испытывали судьбу, и теперь в них, наверное, попадешь из газового баллончика, уж из дамского пистолета - точно, хотя дамы, ежели таковые находились в составе бандформирования, отдавали предпочтение громоздкому снайперскому ружью.
      На окраине села в одиночестве стояла БМП. Пулемет у нее был слишком задран вверх, точно он собирался обстреливать воздушные цели или вершины гор. Но до гор, поросших казавшимися очень тонкими и чахлыми деревьями, похожими на нездоровые волосы на лысеющем черепе, было так далеко, что ни о какой прицельной стрельбе речи быть не могло. Скорее всего, пули вообще не долетят до них, ослабнут где-то на подлете и упадут на землю дождем. В селе большинство домов были одноэтажными, так что задирать высоко пулемет, чтобы, к примеру, снять боевика, засевшего на чердаке, не стоило.
      Чуть позади бронемашины в снегу чернела воронка, будто это был ход в подземный мир, куда тролли, гномы или кто там еще живет, хотели утащить одну из гусениц бронемашины. Но она оказалась для них слишком тяжелой, они ее бросили. Наполовину гусеница свалилась в воронку, наполовину лежала на снегу, как фантастическая железная змея, которая застыла, выползая из норы.
      Другую гусеницу сорвало чуть позже, вместе с передним катком, прямым попаданием гранаты. Еще какое-то время БМП двигалась на одних катках, а потом застряла, погрузившись в снег и землю почти до днища. Между днищем и землей остался очень маленький просвет - люк, может, и откроешь, но вряд ли протиснешься в образовавшуюся щель, а это значило, что экипажу пришлось выбираться через задние двери и крышу кабины.
      Вокруг БМП на снегу виднелись еще три черные проплешины, но снег до земли они не проели, а еще там было несколько уже начинавших темнеть красных пятен.
      БМП немного занесло в сторону, развернуло боком, точно ее водитель развил слишком большую скорость, а потом не справился с управлением на плохой и скользкой дороге. Ее внесло прямо в деревянный забор. Бронемашина подмяла его под себя, перемолов катками доски в щепки.
      Угол одноэтажного дома, в сад перед которым вломилась БМП, был снесен взрывом, в стене зияла пробоина, все стекла вылетели, в рамах осталось только несколько острых осколков. Вокруг дома были разбросаны кирпичи, куски стекол, точно осколки шрапнели. Снег припорошила кирпичная пыль. Угол обвалили, видимо, гранатометом, дыру в стене проделали тем же орудием. Пушка с первого же выстрела превратила бы строение в неузнаваемые развалины. Дом через дорогу, тоже одноэтажный, сохранился чуть лучше, хотя и в нем почти не осталось стекол, а на кирпичной стене отчетливо виднелись выбоины от пулеметной очереди. Она проходила прямо через пустующую оконную раму, из которой выползал слабенький черный дым.
      Один из танков сунулся в село, чтобы вытащить эту БМП, но не добрался до него, получив три попадания, и убрался восвояси - все равно живых в бронемашине не осталось.
      Влево от БМП метрах в пятнадцати, прямо возле еще сохранившейся ограды, зеленел холмик. Снег не шел, холмик еще не засыпало, а от него к бронемашине тянулось два ряда небольших лунок. И без бинокля было понятно, что это.
      Подошедшие БМП стали веером растекаться вокруг села. Следом примчались два крытых грузовика, из которых сразу же, как только они остановились (водители еще не успели даже заглушить двигатели), высыпало человек тридцать десантников.
      "Ого, и конотопцев сюда прислали", - присвистнул капитан, рассмотрев нашивки. Основные силы этой части располагались в километрах десяти к северу от села.
      - Привет, коллеги, - сказал Кондратьев.
      - Здравия желаю, - откликнулся лейтенант конотопцев, который, судя по всему, возглавлял этот небольшой отряд. - Не скажете, что здесь стряслось?
      - Почти ничего не знаю, лейтенант. Говорят, банда. Но сколько их понятия не имею.
      - На вид село такое мирное, - протянул лейтенант, - черт, БМП нашу, сволочи, пожгли. А село это я сам зачищал. Никого здесь не было, - он полез в нагрудный карман комбинезона, достал непочатую пачку сигарет "Золотая Ява", содрал целлофановую обертку, распечатал пачку и протянул ее капитану.
      - Спасибо. Бросил я, - сказал Кондратьев.
      - Завидую, - лейтенант достал сигарету, закинул ее в рот, быстро прикурил от одноразовой пластмассовой зажигалки, затянулся. - А я вот все никак не могу отвыкнуть, - он посмотрел на тлеющий огонек на кончике сигареты, - кубинские сигары, конечно, лучше, но уж очень долго их курить. Нет на них сейчас времени. Вам-то как удалось бросить? Испугались умереть от рака легких?
      - Нет. Просто разонравилось.
      - Надо покурить какой-нибудь трофейной американской дряни. У боевиков ее много попадается. Может, и мне разонравится.
      Село вымерло. Даже собаки не тявкали - попрятались куда-то. Все его жители, догадываясь, что может последовать вскоре после появления на окраинах села федеральных сил - на улицы не выходили, хоронились в подвалах.
      Пока можно было составить лишь предварительную картину того, что здесь произошло. Но похоже, что командир девятой роты конотопских десантников старший лейтенант Павел Лангов страдал легкой формой ясновидения. Никак иначе не объяснить то, что он неожиданно решил изменить запланированный маршрут, сделал небольшой крюк и оказался возле села как раз в тот момент, когда в него втягивался хвост колонны боевиков. Десантники увидели их согнутые, нагруженные всевозможным военным скарбом, спины. Боевики так быстро растворились среди домов, что их можно было принять за видения, за мираж, если б не следы, которые они оставили на дороге.
      В дальнейшем интуиция подвела Лангова. Теперь уже и не узнаешь - на что он рассчитывал, если, конечно, не прибегнуть к помощи спирита. Безусловно, он не был настолько наивен, чтобы думать, что боевики, завидев его роту, побросают оружие, выстроятся вдоль центральной улицы, а потом стройными колоннами двинутся сдаваться. Вероятно, он подумал, что отряд боевиков маленький, скорее даже не отряд, а остатки разбитого отряда, численностью не более десяти - пятнадцати человек, поэтому, сообщив об увиденном, не стал дожидаться подкрепления, решил провести здесь маленькую победоносную войну и ворваться в селение на спинах боевиков. У него было десять БМП и пятьдесят человек. Кто же мог подумать, что боевиков в селении окажется несколько сотен. Лангов так и не понял, что залез в улей и разворошил его, а стоило его БМП приблизиться к селу, как сразу три гранатометчика попробовали его остановить.
      Откуда они появились, никто не заметил. Словно выбрались из нескольких нор или вообще материализовались из воздуха. От таких мыслей рука невольно тянулась перекреститься и отогнать нечистую силу. Их качало из стороны в сторону, то ли они так устали, что гранатометы стали для них слишком тяжелыми, то ли снег проваливался под ногами, и боевики боялись, что упадут прямо в преисподнюю, то ли они приняли какие-то стимуляторы - кокаин или что-то попроще. Они двигались неуверенно, как по болоту, ощупывая дорогу впереди себя. Двое так и не смогли привести в действие свои адские машины. Пулеметчик срезал их одной очередью. Они уткнулись в снег, прежде чем пальцы успели нажать на курки, и стали раскрашивать снег кровью - это, кстати, доказывало, что они не фантомы. Все легче на душе. Но вот третий выстрелил таки из своей шайтан-трубы, угодив прямо в гусеницу, а потом, когда он тоже уткнулся в снег, на хромую БМП набросилась следующая партия гранатометчиков... БМП быстро загорелась. Из нее успели выпрыгнуть лишь три человека. Лангова среди них не было.
      У второго лейтенанта, на которого свалилось нежданно-негаданно счастье командовать остатками роты, хватило ума больше не геройствовать, а обиду проглотить - для этого ему пришлось до крови закусить губу. Он видел, что стряслось с первой БМП, и не стал рисковать оставшимися машинами. Село лейтенант щедро обстрелял из всего, что было у него под рукой, прикрывая отход уцелевших десантников. Живы они остались каким-то чудом и, уже оказавшись среди своих, все никак не могли прийти в себя, лепетали что-то неразборчивое, когда их расспрашивали.
      Рота заняла оборону, прикрывая выходы из села, но боевики молчали. Если они захотели выбраться, то остатки роты могли задержать их минут на пять, от силы - на шесть, после чего десантников смяли бы. Но им повезло. Боевики никуда уходить из села не хотели. А потом подошло пять танков из мотодивизии генерала Кормушина, чуть позже - бронемашины и пехота. В окружении своих конотопцам стало не так одиноко.
      Если б не приступ ясновидения Лангова, федералы узнали бы о том, что в село вошел отряд Лабазана Егеева на день-другой позже, а за это время боевики могли обжиться, и тогда выкуривать их из села стало бы гораздо сложнее...
      Выходит, что лейтенант тот многим сохранил жизнь... Выходит, что... когда его извлекут из покореженной бронемашины, ждут его торжественные похороны с оркестром, салютом и почетным караулом...
      Лабазан Егеев именовал себя генералом, но под его началом, даже в самые удачные для него времена, было не более тысячи человек, теперь же примерно вдвое меньше, так что на генеральские погоны он претендовать никак не мог, но так уж издавна повелось, что любой разбойник с большой дороги, который называет себя борцом за справедливость и свободу своего народа, приказывает всем, чтобы к нему обращались с почтительностью, не соответствующей его настоящему статусу. Даже командир шайки, состоящей из тридцати головорезов, крест-накрест опоясанных пулеметными лентами и увешанных гранатами, все равно будет требовать, чтобы его называли генералом.
      Из-за места действия изменяется лишь доминирующий цвет формы у рядовых членов отряда: то он черный, то желтый, то белый - в зависимости от того, происходит заварушка в Африке, в Латинской Америке, Азии или Европе. Чтобы подтвердить свои полномочия и звание, такой самозваный генерал начинает придумывать знаки отличия собственной, пусть и немногочисленной армии, устав и традиции. Но обычно через какое-то время все заканчивается ожиданием у стенки автоматной очереди. Редко кто отступает от этого сценария.
      Кондратьев, рассматривая село в бинокль, все никак не мог вспомнить, чем же оно славилось до войны. А ведь считалось селом очень богатым. Село насчитывало домов триста. Многие из них построены недавно. Кирпичная кладка была совсем новая, ярко-красная, почти не потускневшая. Кое-где дома и вовсе стояли недостроенными, а рядом с четырехугольными коробками, смотревшими на мир через пустые оконные проемы, похожие на глазницы облизанного разложением черепа, лежали кирпичные штабеля, стопки досок, металлические листы, шифер, бетономешалки, корыта. Село напоминало дачный поселок, который еще не успел до конца обустроиться - участки, что ли, раздали несколько лет назад? Может, причиной всему был финансовый кризис, заставивший многих пересмотреть возможности в сторону уменьшения своих запросов, поэтому пришлось срочно вносить коррективы в проекты строительства. Или хозяев подстрелили во внутренних разборках? Тогда на недостроенных домах должны были появиться таблички с надписью: "Продается". Кондратьев ни одной такой таблички не усмотрел.
      Наверняка под каждым домом предусмотрен подвал, который на самом деле больше похож на блиндаж, где можно в относительном комфорте переждать какое-нибудь стихийное бедствие - типа штурм села федеральными войсками. Если пойти по самому простому пути, не терять время на выяснение того, кто сидит в подвале - мирный житель или боевик, обнявшийся с пулеметом, и бросать туда, как кость голодной собаке, подарок в виде гранаты, все равно работы непочатый край. Хватит на несколько дней веселой жизни с фейерверками, как на празднике, и автоматной трескотней, от которой ни на секунду не сомкнешь веки для сна. От таких перспектив на душе становилось противно. Боевики, когда их начнут выкуривать из подвалов, безропотно сидеть там и дожидаться предназначенных им подарков не захотят и тоже подготовят федералам сюрпризы. Настроение от этого портилось еще больше. Очевидно, что сводки потерь за эту неделю будут выглядеть гораздо хуже предыдущих. Это может пагубно повлиять на умы простых граждан страны и дать темы для критических статей оппозиционным правительству газетам и журналам. В центре начнется политический скандал. Круги от него докатятся и до Истабана. Хорошо бы к этому времени завершить операцию...
      Дым стал светлеть. Огонь, похоже, съел все, до чего сумел добраться. Теперь он затухал. Темнело, и дым постепенно становился и вовсе неразличимым на фоне сгущающихся сумерек. Возможно, он вновь станет заметен, когда на небе появятся луна и звезды. Но к тому времени огонь уже погаснет, а дым рассеется.
      Свет в домах никто не зажигал. Село медленно проваливалось в черную бездну.
      Кондратьеву показалось, что он разглядел какое-то темное бесформенное пятно, появившееся из одного двора и быстро исчезнувшее в другом напротив. Едва ли это был человек, если только он не встал на четвереньки. "Ну, хоть собаки живы, - подумал Кондратьев, - жаль, что пес не залаял".
      Командование вело переговоры с боевиками. По крайней мере, пыталось вести. Все понимали, что ни к какому приемлемому результату стороны не придут. Начинать бой ночью - безумие. В село они, может, и вошли бы, но утром, когда станет хоть что-то видно, столкнешься нос к носу с выспавшимися боевиками и придется тогда, приветливо оскалившись, бросаться врукопашную.
      Возле гаубиц, их было уже десятка полтора, копошились артиллеристы они оборудовали позиции, раскладывали ящики со снарядами. Артподготовку могли начинать в любую секунду. Во что превратится это чистенькое, недостроенное село после получасового обстрела тяжелыми гаубицами, представить можно очень легко, не прибегая даже к компьютерному моделированию. Оно будет стерто с лица земли, точно где-то поблизости прогремел ядерный взрыв и взрывная волна слизнула все, что было выше полуметра. Радиационный фон только не повысится. Но разгребать завалы волокиты много. Нужны бульдозеры, самосвалы. Где же все это найдешь? Лучше отстроить село заново в каком-то другом, не столь захламленном жизнедеятельностью человека месте. Это - слишком радикальные меры. Логичнее периодически посылать в село снаряд. Скажем, каждые минут десять. С тем чтобы боевики всю ночь не смогли заснуть и наутро были уже сильно измотаны бессонницей. Артиллеристы, так и не дождавшись приказа, выставили охранение возле гаубиц. Стали готовиться ко сну. От пушек своих не отходили, будто ночью кто-то мог их украсть. Но для этого требовалось подогнать мощные тягачи, которые всполошили бы весь лагерь.
      Ну, хватит маячить, как живая мишень, дразня снайперов. У кого-нибудь из них отыщется для тебя пуля-другая.
      Солдаты пригорюнившись сидели на корточках, прислонившись спинами к каткам БМП. В такой позе долго не просидишь. Ноги затекут, тогда их не разогнешь. Лица отрешенные, глаза, хоть и уставились - у кого на носки своих ботинок, у кого в рыхлый снег, видят они совсем другое. Большинство потягивают сигареты, но вряд ли чувствуют их вкус. Перспективы открываются совсем не радужные. Впору писать завещание. Того, что тешило души солдат Великой Отечественной, рвавшихся идти в атаку непременно коммунистами, солдаты российской армии были лишены. В КПРФ вступить никто им, конечно, не запрещает, да вступай хоть в ультраконсервативную партию. Но от такой демократической свободы выбора никакого успокоения в душе не появлялось. Наоборот, был и сумбур, и неопределенность.
      Солдаты, докурив сигареты до фильтра, побросали окурки. Те, шипя, проели в снегу маленькие дырочки, прямо как мыши в сыре.
      В первую линию оцепления они не попали. Значит, если не стрясется чего-то сверхординарного, спать на снегу им не придется, бодрствовать всю ночь - тоже. Они натянули палатки. Лагерь стал напоминать городок жертв стихийного бедствия или, что в последнее время стало более актуально, так называемой гуманитарной катастрофы. Срочно оборудовался командный пункт. Это предполагало длительную осаду. Видимо, и назавтра в село соваться не собирались. Боевиков станут брать измором, как в добрые старые времена, когда крепость обкладывали со всех сторон и ждали, когда же ее защитники начнут помирать от голода. Вот только боеприпасами и продуктами боевики, похоже, запаслись впрок, и, чтобы они стали испытывать недостаток и в том и другом, возле села придется толкаться не один месяц.
      На командном пункте верховодил генерал-лейтенант Крашевский по прозвищу Бык. Никто не помнил, когда и почему приклеилось к нему это прозвище, но уж точно не за внешний вид и не за некоторую долю упрямства, которой наделила его природа.
      Палатки прогревались медленно. Германские медики из организации Ананэрбе, ставившие свои опыты в концлагерях, выяснили, что от холода нет лучшего рецепта, чем женщина. Отечественное мнение в корне отличалось. Лучшее лекарство от холода - горячительный напиток с большим количеством оборотов. Но солдатам пришлось бороться с холодом, закутавшись покрепче в шинели, примостившись к боку товарища и позаботившись о том, чтобы с другого бока тебя тоже подпирал кто-нибудь теплый.
      Егерей разбудила вовсе не артиллерийская канонада, которая, по мнению начальства, должна, очевидно, возмещать отсутствие петушиного пения. Их разбудили лучи солнца, пробравшиеся в палатку через грязные пластиковые стекла.
      Ночь выдалась теплой. Она прошла спокойно. Утром пахло весной. Снег вскоре должен растаять. Он и так стал уже рыхлым, водянистым, как пропитавшаяся водой губка. Лысые стволы деревьев, уловив приближение весны, начнут обрастать зеленью, помолодеют, сбросят с себя много лет. Боевикам станет легче перемещаться. Они смогут укрываться за густой листвой.
      Они пока молчали, похоже, не решив еще, что же им делать дальше, и проявлять инициативу не желали. Будет смешно, если войска снимут осаду и уйдут. Боевикам тогда, наверное, придется мчаться вдогонку и нарываться на неприятности.
      Палатку рассчитывали на шесть человек, но в нее набилось вдвое больше людей. То, что в ней тесно, с лихвой компенсировалось теплотой человеческого общения - чувствовать рядом теплый бок товарища гораздо приятнее, чем покусывание холодного воздуха. Через полгода ситуация изменится на противоположную. Надо за это время либо взять село, либо подвезти еще палаток.