Она посещала больницы и родильные дома, выслушивала жалобы рабочих, крестила их детей. Если бы речь шла об аресте Густава, то возможно Рур бы как-то с этим и смирился, но речь шла об аресте некоронованной королевы Рура, которая отдала частичку своей души многим там живущим. Эссенских рабочих не интересовала судьба арестованного Рейхстага, их возмутил факт ареста той, которая заботилась об их детях и семьях, и делала это лично. Именно этого и не учли союзники. Силу взрыва усилило и то, что принимавшие решение наверху, забыли о деятельности генерала Нолле и полковника Левретта заводские склады Эссена оказались под завязку забиты оружием, а в числе трехсот тысяч националистов, социалистов, коммунистов и прочих -истов оказалось очень много тех, кто еще недавно сидел в окопах, и многие из них в недавнем прошлом носили офицерские погоны. Прозрение не наступило даже тогда, когда ночью к вилле "Хюгель" подъехали шесть грузовых фургонов. Взвод, несший караул, застали врасплох и разоружили. Где-то через полчаса после этого по всему Эссену вспыхнули ожесточенные ночные рукопашные схватки. К утру Рур находился под контролем восставших. Рылись окопы, минировались мосты и дороги, устанавливались пулеметы и орудия, формировались подразделения - и офицеров и добровольцев и оружия оказалось более чем достаточно. Вдова Берта и освобожденные члены Рейхстага, были поставлены перед фактом уничтожения оккупационных войск в Руре, и готовности продолжать далее вооруженное сопротивление. Не весь Рейхстаг воспринял идею борьбы с интервенцией, многие Рейхстаговцы пытались уговорить восставших сложить оружие и попытаться решить вопрос миром, но их позиция не нашла понимания у восставших, поэтому они заявили о своей отставке. Другая часть поддержала восстание, и провозгласила об образовании правительства Освобожденной Германии. Поскольку покойный Густав был очень влиятельной личностью и в Германии и в мире, то на похоронах присутствовало очень много людей занимавших ранее во времена Второго Рейха влиятельные посты в правительстве, эти люди также вошли в Новый Рейхстаг.
Что касается Берты, вдовы Густава фон Болена, то она пошла за своими людьми до конца. Она не могла поступить иначе, ибо действовала в соответствии со своим воспитанием и традициями своего рода. На ее свадьбе с Густавом 15 октября 1906 года присутствовал лично кайзер с Генеральным штабом, Тирпицем и канцлером. Ее семья находилась на особом положении в Германии. Об этом красноречиво говорил документ, хранившийся в вилле "Хюгель" -подписан сей документ был кайзером и Теобальдом фон Бетманаом-Гольвегом - прусским министром иностранных дел. В этом историческом документе говорилось, что Густав фон Болен унд Хальбах принимает фамилию своей жены, и фамилия эта всегда будет передаваться старшему сыну. Так Густав фон Болен стал мужем Берты и стал носить фамилию Крупп фон Болен унд Хальбах. И теперь Берта Крупп продолжила его дело.
Именно Берта определила, что не все рабочие Эссена могут записаться добровольцами в корпуса - кто-то должен остаться и у станков, чтобы и дальше производить оружие. Те же, кто получил от нее "вольную" под руководством демобилизованных Версалем, а теперь призванных Новым Рейхстагом, офицеров сколачивались в боевые отряды, разбавляясь ветеранами первой мировой имевших боевой опыт. С чьей-то легкой руки особенную популярность в формируемых корпусах обрели черные рубашки и нарукавные повязки с крупповской символикой. И хотя первоначально численность корпусов была меньше дивизии - около семи-десяти тысяч человек в каждом, название корпусов за ними закрепилось в официальных бюллетенях Нового Рейхстага. Антанта опоздала, но теперь готовилась вернуть утраченные позиции, и схватка предстояла очень жестокая.
Информация о резне в Данциге, полученная от поляков перебежавших на территорию Германии, взорвала и напрочь смела остатки бюргерского спокойствия и добродушия. Черный Рейхсвер объявил мобилизацию.
Из детских сочинений:
"Я так долго плакал, что у меня подушка промокла и пожелтела".
"Я уехал и всю дорогу плакал, вспоминал Бога и молился ему", - говорится о горячих молитвах маленьких детей за родителей.
"Несколько раз к нам отец приходил по ночам, а на рассвете уходил, а мы молили Бога, чтобы он спас его от поляков".
"Бледная от страха, я бросилась на колени перед иконой и начала горячо молиться".
"Я в страхе забилась в последнюю комнату и, упав на колени, начала усердно молиться Богу. Мне казалось, что легионеры убьют маму и нас всех".
Глава 13 Весна 1919 года. Мой друг, там есть Клико чудесный.
Кто и когда назвал эту "адскую" смесь "коктейлем Клико", фельдфебель Ганс Кирбах не знал, но именно этот коктейль с французской фамилией был тем средством, которым удалось напоить кровью и огнем танки "лягушатников" на улицах города. Впрочем, командир танковой роты сам виноват - никто не заставлял лезть его на помощь зажатым в ложбине французским пехотинцам прямиком без пехоты через город - мог и небольшой крюк сделать! А теперь когда головная и концевая машины танковой колонны запылали на кривых улочках - участь остальных семи была решена - две дюжины бутылок из окон верхних этажей и еще семь костров. Хорошо все-таки горят "Сен-Шамоны"!. Выскочивших горящих танкистов добили снайпера из "Стального Шлема". С зажатыми в низине пришлось повозиться, пока не подоспели снабженцы с винтовочными гранами и лентами для пулеметов. Справились быстро. Нужно отправить людей для тушения танков - может, что-то ценное успеют снять. Не все же там сгорело. А потом снова прятаться пока очередная помощь карателям не прибудет. Плохо, что нет взрывчатки - если разрушить мост, то каратели в этот район попадут не скоро.
Из дневника капитана Лурье, уроженца Марселя, командира пехотной роты 2 -го полка 31 пехотной дивизии:
"Все повторяется снова. Снова забетонированные траншеи, снова бронированные пулеметные гнезда, снова колючая проволока с шипами размером с палец, снова огонь тяжелой артиллерии, снова эти проклятые Боши. Только вот вчерашние гости не снова. Черт бы побрал этих русских! Точнее И русских и поляков. Поляков за их "санацию" и то что они учинили в Данциге - теперь вся Европа об этом знает. А русских, за то что они есть и не вернулись на родину, в чем кстати виноваты эти треклятые поляки, да и наши политики говорят тоже, - это ведь их была идея оккупировать Россию. И теперь сотни тысяч русских пленных оказавшихся в Германии не могут вернуться домой, потому что дома у них нет. Вчера ночью подчистую вырезали всю соседнюю роту, знающие люди говорят в русских отрядах одни офицеры и казаки. А еще партизаны в тылу, если бы речь шла об этих чернорубашечниках, то еще ладно - воевать они толком не умеют, только гибнут зазря, хотя в последнее время и их так просто не достать. Перестали бросаться на пулеметы в самоубийственные атаки. Учатся, сволочи. А партизаны посерьезней этих работяг и шахтеров будут. Снайперов до черта. Уже не знаешь куда прятаться со всех сторон палят. Офицеров новых присылать не успевают. И вообще, откуда у бошей оружие? Мы же их разоружили! Откуда все эти пулеметы, минометы, гаубицы? И где наши танки черт возьми? Хотя, если честно, то в атаку идти нет никакого желания.
Как странно иногда поворачивается история. Пять лет назад вторгшимся в мою Францию гуннским ордам всюду, мерещились наши франтинеры. Они захватывали заложников и убивали мирных жителей по любому поводу. Их возмущал и приводил в бешенство дух французской свободы. Они, тевтоны, привыкшие к порядку не могли понять почему у нас ставят памятники героям партизанской войны и сопротивления 1870-1871 годов. Пруссаки привыкли к порядку и считали, что остальные нации должны следовать их примеру. В их понимании - франтинер - это преступник нарушающий прежде всего законы Франции. Гражданин своей страны должен быть послушным и исполнять законы. Но, а если страна свободолюбивая? Если все пронизано духом свободы? Почему теперь, спустя пять лет, сами боши отринули свои разговоры о порядке и послушании? Откуда эти ночные налеты, откуда снайпера в тылу? Куда исчезло добродушие их бюргеров? Почему у каждого из них взгляд счетовода-шпиона? Что они высматривают и запоминают? Кто из них кто?"
Из детских сочинений:
"Когда полк проезжал мимо церкви, к брату стали подъезжать казаки, прося его: "Ваше Благородие, отпустите у храма землицы родной взять". Эти закаленные рядом войн казаки плакали, когда набирали "родной землицы" у алтаря, бережно сыпали в сумочку и привязывали ее к кресту".
"Человечество не понимает, может быть, не может, может быть, не хочет понять кровавую драму, разыгранную на родине… Если бы оно перенесло хоть частицу того, что переиспытал и перечувствовал каждый русский, то на стоны, на призыв оставшихся в тисках палачей, ответило бы дружным криком против нечеловеческих страданий несчастливых людей".
Глава 14 Август 1918. Над всей Курляндией чистое небо.
В августе 1918 в Столице Великого Герцогства Курляндского
Хельсинки, состоялся учредительный Съезд Российского Союза Фронтовиков. Почетным Руководителем единогласно избран Генерал Лавр Георгиевич Корнилов, Начальником Боевой Организации Союза назначен Генерал Кутепов, Начальником Военного Штаба - Генерал Слащев.
Глава 15 Весна 1919 года. Медный бунт.
Этих районов поляки избегали, несмотря на дефицит квалифицированной рабочей силы в Польше. Трущобы пролетариата, брошенные и разграбленные до их прихода заводы. Ходить по этим улицам было опасно - то тут то там дорогу перегораживали остатки баррикад, поваленные столбы, сорванные куски крыш. Те кто рисковал зайти во внутрь в брошенные дома мог и не вернуться. Польский комендант Петрограда рассудил правильно, запретив масштабные операции в этих кварталах - заводы большевики успели привести в полную негодность, облавы в кварталах чреваты большими потерями, а город между тем большой - поля для деятельности и так хватает в районах побогаче. Трущобами можно будет заняться и позже, когда структура оккупационной власти в новых воеводствах и колониях Польши начнет работать стабильно. Сейчас же сил не хватало - по России шарахались полуразложившиеся остатки воинских частей превратившихся в банды с политическим уклоном или без оного. Кроме того обширность территорий и плохие дороги создавали дополнительные трудности. Формирование же батальонов Легиона шло различными темпами, но в любом случае рекрутов нужно было еще научить грамотно исполнять свои обязанности, так как одного энтузиазма для службы было мало. Слишком молода была Великая Польша, и слишком хрупкими были ее новые структуры, и слишком много задач перед ней стояло. Одни нужно было решать в первую очередь, а другие - позже. Тем более, что Юзеф Пилсудский, имевший определенное революционное прошлое, пришел к правильному, хотя и несколько обидному и парадоксальному для польского государства выводу. Проблема заключалась в бациллах марксизма, которые большевики успели посеять среди русского пролетариата. Ввоз русского пролетариата, как впрочем, и германского, в качестве рабочей силы на территорию Польши, был чреват возможным повторением событий в России и Германии. Гораздо безопаснее ввозить крестьян, чем пролетариев, конечно на обучение крестьян придется потратить определенные деньги, но лучше потратить эти деньги, черпаемые из колоний в России и Германии, чем получить свой "1917 год". А пролетариат вымрет сам - промышленность либо разрушена, либо вывозиться в Польшу, так что работы, как впрочем и хозяев у рабочих нет - все отомрет само собой. Наиболее буйных, если таковые найдутся можно и уничтожить.
Их группа была создана еще при захвативших власть большевиках, но принять какое-то участие в действиях не успела, поскольку власть снова сменилась - пришли оккупанты. Если бы не рассудительность полковника Науменко, руководителя их отряда "Витязь", то они наверняка бы бездарно и глупо сложили бы свои головы в первые дни оккупации. Именно Василий Григорьевич, с его опытом, сразу же определил, что их действия никакого успеха не принесут - так как после чисток устроенных большевиками, не было никакого единства и связи между различными боевыми отрядами и группами разбросанными по городу, да и в случае единого руководства они вряд ли что смогли бы сделать - слишком много было интервентов, и те кто попытался им оказать сопротивление были сразу же уничтожены. Сейчас поток войск доставляемых в Россию морем иссяк, и есть какая-то определенность. У поляков имеется смешанный гарнизон из "санационных" частей и подразделений легиона, есть части за городом, численность войск установилась постоянной - значит, пора начинать действовать. Для начала разведка и точное выяснение дислокации противника, затем поиск союзников - других групп и отрядов, которые наверняка должны иметься в городе - не все же полегли в первые дни. Ну а далее - планирование и проведение операций.
Изя Бриллиант уверял Самсона, что адресок надежный - рыжевья и брюликов там немерянно - подпольный ювелир, который там до сих пор жил, сумел избежать большевистских чисток, и даже кое в чем сумел подняться - скупая что-то у кого-то, или меняя на поддельные паспорта. Дело было стоящее.
Самсон был неглупым человеком, и практически сразу, после вступления в ряды Легиона понял, что новой власти сейчас не до тонкостей и мелочей, и что сейчас самое время ловить рыбку в мутной воде. Идти по стопам своего папаши Сруля Ароновича он не хотел. Что за удовольствие всю жизнь торговаться с кем-то из-за пары ношеных ботинок, или украденных у кого-то карманных часов. Ему хотелось большего, и не за тридцать лет как папаша, а за год или два. Его должность и обязанности по "поддержанию порядка во вновь включенных в состав Великой Польши воеводствах и колониях" давали ему необычайные возможности. Конечно, через пару лет поляки будут контролировать все более жестко, но сейчас - сейчас золотое время для тех смел, молод и имеет хоть чуточку наглости. Людей себе в отделение Самсон подбирал сам, все были свои - дружили с детства, ходили в одну синагогу. После первой же операции стало ясно, что поляков интересуют больше сепаратисты, чем то, что у них в карманах. Поэтому Изя Бриллиант стал нештатным "начальником разведки" в его отделении, и уже третью операцию по "подержанию порядка" проводили по указанному им адресу. Хата оказалось богатой, в ней, вместе с семейством, проживал какой-то купец, которого сдали как сепаратиста. Заодно потешились и отвели душу "натурализовав" его жену и дочку. Так и продолжили дальше. Через чур наглеть Самсон не стал, поэтому время от времени сдавали и часть барахла полякам, но тех вопрос имущества интересовал меньше, чем вопрос порядка. Еще их интересовали питерские барышни, которых после первых дней разгула и "натурализации" очень сильно поубавилось на улицах города, но тут уж кто первый, тот и успел.
Во всяких смутных периодах в истории любого государства, как правило, возрастает активность различного рода деклассированных элементов. Не была исключением и происходящий период в России. В условиях нарушения сложившейся ранее системы торговли, образовалось множество стихийных рынков, на которые люди несли менять свое имущество, либо украденное чужое. Естественно, что воровали все, что плохо лежит, даже то, что на первый взгляд не имеет какой-либо ценности. Именно к таким мудрым заключениям и пришел сын питерского ростовщика Самсон Койцман, прочитавший в свое время несколько брошюр с марксистскими статьями. Медные или бронзовые таблички, а также дверная ручка входной двери в подъезд исчезли. Кто-то, видимо из жильцов подъезда, соорудил подобие ручки из веревочной петли, пропустив кусок веревки в отверстие оставшееся в двери после акта мародерства. Глядя на такую мелочность, сын Сруля Ароновича преисполнился гордости за размах своей деятельности. Двоих он оставил на первом этаже контролировать парадный и черный ход, с остальными двинулся дальше по лестнице. Медные или бронзовые (кто теперь знает, какие они были!) таблички с номерами на квартирных дверях тоже исчезли. Самсона это не удивило, и не поставило в тупик. Считать он умел. Второй подъезд. Пять этажей по две квартиры. Значит, требуемая пятнадцатая, на третьем этаже слева. Так и есть. Две двери - одна солидная чем-то ранее обитая, та, которая слева, другая, справа, какая-то дешевая с хлипким замком. Он с Аврашей Шейкманом поднялся на половину лестничного пролета выше, пятеро встало на полпролета ниже. Изя достал набор отмычек и занялся дверью. Внезапно из-за двери раздался мужской голос: "Кто там?".
"Патруль Легиона! Проверка документов! Откройте!" прокричали с лестничной площадки. Юнкер Караваев напрягся, посмотрел на полковника и достал браунинг. "Уходим через черный ход," - сказал шепотом Науменко, и в голове его замелькали мысли: как засветились? Кто донес? Сосед жидяра? Или у них в рядах провокатор? Черт! Как не вовремя! Группа собралась у него в полном составе, а тут проверка! Нужно уходить! Он кивнул офицерам, чтобы поторопились. В дверь настойчиво забарабанили и еще более требовательно прокричали: "Откройте!".
Юнкер Сергей Алексеевич Караваев считал себя в какой-то мере несчастливым человеком - его будущая, как ему казалось блистательная карьера была прервана событиями семнадцатого года, повоевать он так и не успел - их разоружили во время переворота большевики, потом год в подполье прятался у знакомых от большевистских, а затем польских облав. И вот теперь, только они собирались приступить к настоящему делу, как вновь неудача. И еще эта нерешительность Василия Григорьевича - вместо того, чтобы показать этим польским прихвостням, что такое настоящие русские офицеры, приказывает удирать. Может хватить убегать? Когда из-за двери повторился окрик "Откройте!" Юнкер выстрелил из браунинга сквозь дверь. "Вот, Мудак! Мальчишка!"- простонал полковник Науменко, схватив его за руку и увлекая в сторону черного хода.
Изю Бриллианта спасло то, что он по привычке решил все же открыть дверь отмычками, поэтому в момент выстрела он стоял нагнувшись и пуля пролетела у него над головой, осыпав деревянными щепками отколовшимися от простреленной двери. Двум стоявшим внизу, на первом этаже, легионерам повезло меньше - одного застрелил Науменко, а другого штабс-капитан Овечкин. Расклад со стрельбой, Самсона не очень устраивал, поэтому в квартиру он первым не пойдет, есть в его команде и порезвее пацаны - тот же Шейкман. Отстранив испуганного Изю в сторону, дверь открыли, поддев ее топором, который таскали именно для таких случаев, в этот момент снизу и прогремели два выстрела. Мойша и Хаим, стоявшие внизу на окрик Самсона не отозвались. Дело становилось скверным. Или у Авраама Каца были гости из блатных, о чем нужно было догадаться ранее, или он такой же "ювелир", как он,Самсон, пролетарий. Подставляться под пули нет никакого желания. Внезапно снизу донеслась винтовочная пальба, а затем хлопнула парадная дверь подъезда. Осторожно глянув вниз Самсон увидел конфедератки жолнеров и военные шинели. Решение пришло мгновенно - он крикнул вниз: "Легион! Мы блокируем дверь!" Похоже, внизу его поняли, и конфедератки стали перемещаться по лестнице вверх. Стрельба на улице продолжалась - хлопали винтовки и звучали выстрелы браунингов.
После того как поляки вошли в злополучную квартиру и не найдя там никого, оставили отделение легионеров охранять квартиру до прибытия офицеров контрразведки, Самсон попытался, понять, что же произошло. Вряд ли из-за какого-то блатного или дельца-ювелира станут беспокоить контрразведчиков. Тогда в чем же дело? В Изе Бриллианте? Вряд ли! Он же первую пулю мог и схлопотать! Так что это вряд ли его или чья-то подстава! Тогда в чем они ошиблись?
Если бы сын ростовщика обладал даром смотреть сквозь стены, то он бы увидел, что в квартире напротив, забившись под кровать лежал и дрожал маленький невзрачный человечек Авраам Хаимович Кац, тот самый подпольный делец ювелир, квартиру которого и собирался обчистить доблестный патруль Легиона. Ошибка Самсона заключалась в нем самом, в его складе ума, в его умении аналитически мыслить, а также в мелком ворье, свинтившем все дверные ручки и таблички с номерами квартир. В первом подъезде было не десять, а девять квартир. Купец Корчинов еще при строительстве дома купил две квартиры на четвертом этаже и сделал из них одну, соответственно и вся дальнейшая нумерация в подъездах сместилась. Требуемая Самсону Койцману квартира находилась не слева, а справа.
"Если не везет, так все сразу," - подумал полковник Науменко выбегая из подъезда. Вначале проверка документов Легионом, потом мальчишество юнкера Караваева, тех двоих легионеров внизу можно не считать - из той же оперы, а вот взвод поляков, оказавшийся поблизости и привлеченный звуками стрельбы, а также видом выбегающих людей в офицерских шинелях это плохо. Вначале Василий Григорьевич обрадовался, заметив, что одно из отделений нырнуло в подъезд, из которого они выскочили - погоня будет меньше, а вот потом он понял, что командир взвода очень неглупый человек - догадался вызвать по телефону, или еще как-то подмогу. Район, по которому они спасались бегством, стали оцеплять - два раза им пришлось резко менять маршрут - подтягивались поляки на грузовиках. Поляки преследовали настойчиво, но не слишком активно - под пули никто не лез и глупый героизм не проявлял. Похоже на то, что их обложат в кольцо, а затем пошлют легионеров отрабатывать свой хлеб и обещанный пряник - право на гражданство. Науменко, уже обратил внимание, что ляхи стали чуточку умнее, и цинично используют Легион в качестве пушечного мяса. Однако то, что гладко на бумаге, на яву таит овраги - комендант района организовавший облаву - полковник Мазовецкий конечно же досконально выучил карту своих владений - но карта района увы не отображала искусственно созданных человеческими руками препятствий. Одна из рот, которая должна была замкнуть кольцо окружения застряла перед необозначенным на карте остовом сгоревшего трамвая. Было загадкой, как этот трамвай здесь очутился - ближайшая трамвайная линия в двух кварталах отсюда. Но жолнерам было не до загадок - освободить дорогу для проезда грузовиков им не удалось - корпус трамвая был загружен всяческим хламом. Пришлось спешиться, и продолжить погоню бегом, но время было упущено - вместо кольца облава превратилась в подкову, замкнуть которую уже не успевали. Выход из подковы располагался в столь не любимых полякам питерских трущобах.
"Чертовы баррикады! Специально их здесь, что ли понаделали?" - чертыхнулся Васильченко заскакивая на очередную мешанину досок, кирпича, и каких-то металлических труб, темп бега сбился, и в момент когда юнкер Караваев вкарабкался на баррикаду и выпрямился, его сразила пуля выпущенная одним из ляхов. Капитан Васильченко выстрелил навскидку в погоню, и в этот момент откуда-то сверху затрещал "льюис" и хлопнуло несколько винтовочных выстрелов. Затем раздался звон разбитого стекла и с окон верхних этажей в жолнеров полетели гранаты. "Всем залечь!"- заорал полковник Науменко, и офицеры укрылись за баррикадой. Пулеметчик нужно сказать был абсолютно никудышний, заметил Васильченко - с такой позиции он разделал бы этих уродов под орех с одного диска. А этот! Такое впечатление, что первый раз в руках оружие держит. Да и гранаты бросают бестолково - без задержки, половина вообще мимо цели. Черт, а отсюда снизу и не видно кто там хулиганит наверху.
"Эй офицеры! Ползи сюда!"- прохрипел немолодой голос откуда-то сбоку. Капитан Васильченко повернул голову и увидел, что за приоткрытой дверью дома стоит немолодой мужчина лет пятидесяти, в неновом, ношенном пальто, и машет рукой. Васильченко повернул голову к полковнику Науменко, тот кивнул в знак согласия. Пригибаясь и прячась за баррикадой, их группа нырнула в подъезд. Их провожатый запер дверь на огромный самодельный засов, сделанный из деревянного бруса, и повел их наверх. Подъезд производил странное впечатление - с одной стороны ощущение брошенного и нежилого, а с другой стороны впечатление, что все проломы во внутренних стенах этажей и выбитые квартирные двери производились с какой-то определенной целью, удивило и наличие в некоторых местах свежей кирпичной кладки. Уже позже капитан сообразил, что дом пытались приспособить для обороны и уличных боев, что все изменения в планировке сделаны целенаправленно, и несомненно профессионалом. Весь этот хаос обеспечивал позиции для боев внутри здания, а также пути отступления. Но это было позже, а тогда Николай Петрович Васильченко увидел следующую картину. Группа штатских, судя по одежде и внешнему виду - рабочих вела беспорядочную стрельбу из окон по полякам. В углу сидел мальчишка лет пятнадцати и снаряжал патронами диск к "Льюису" и винтовочные обоймы, рядом с ним были открытые патронные цинки. У облезлой стены стояло несколько винтовок Мосина - новеньких, еще не очищенных от заводской смазки.
Но больше всего взбесило Николая Петровича то, что работяги стреляли из винтовок с оптическим прицелом, отрывая взгляд от прицела после каждого выстрела и выглядывая из окна пытаясь определить попал или не попал. "Да, господа-товарищи пролетарии, все с Вами ясно!"- подумал капитан, ошалевший от такого бестолкового использования такого убийственного оружия. Пригнувшись, он метнулся к одному из горе-стрелков и примостившись возле окна требовательно произнес "Дайте пожалуйста сюда!" кивнув на винтовку. Тот после некоторых сомнений и раздумий нерешительно протянул оружие. Васильченко осмотрел винтовку, и прильнул к окуляру прицела. Не то! Не то! Ага! - у распластавшегося на мостовой ляха были погоны прапорщика. Выстрел! Готов! Что там у нас? Ага! Еще один - унтер! Выстрел! Эк его беднягу! Еще! Черт! "Патроны сюда!" Ему протянули снаряженную обойму. Краем глаза Николай увидел, что его друзья последовали его примеру. Очередь пулемета зазвучала значительно уверенней! Эх, пошла потеха!
Сила воздействия равна по закону Ньютона силе противодействия. Встретив неожиданный отпор, и понеся потери поляки не стали валять дурака и организовали переброску легионеров - пусть добывают право стать ляхами кровью. Дело пошло сразу веселее - хоть преследуемые сепаратисты и имели хорошую боевую выучку, но против численного перевеса не попрешь, поэтому, несмотря на потери, сепаратистов начали оттеснять. Да и зажравшиеся легионеры, понюхав пороха и вкусив крови, после некоторого испуга пришли в себя, ожесточились и дело пошло. Очередная атака и инсургентов удалось выбить с их позиции. Правда тактическая победа, ничего кроме выигрыша в территории пока не дала - мятежники успели перебраться в соседние здания и снова заняли устойчивую оборону. Требуются подкрепления! Неплохо бы и артиллерию, но как ее подтянуть через эти завалы и баррикады на улицах? Придется решать по старинке - штыком и винтовкой! Благо свежие батальоны имеются. Ну, кто мечтал стать шляхтичем? Вперед!
Зажали нас крепко, хотя и бестолково. Плохо, что офицеров маловато. А от работяг какой толк? Снайперов за пять минут не сделаешь. Вон свалился еще один в конфедератке, судя по погонам - поручик. Это, наверное его капитан Васильченко снял. Однако эти дружинники ребята хозяйственные! Вон сколько оружия припрятали. Сейчас затащат на третий этаж горную пушку, и мы устроим панам веселье. Эх черт, народу бы побольше! Как там дела у Овечкина? А у Сергея Владимировича Овечкина, дела надо сказать шли весьма странно - ляхи отступили, и в бой пошли легионеры. Очень странные легионеры - действовали и двигались они очень грамотно - ему никак не удавалось поймать их в прицел. Близко, сволочи подобрались! От рабочих толку оказалось мало - только шум производили, да патронами снабжали. Ага вот кажется один "центурион" сейчас подставится! Не понял! Что это значит? Зрелище действительно было странное - на торчащем из укрытия штыке винтовки легионера полоскался белый платок. Чтобы это значило? Причем насколько Овечкину было ясно, белый платок был виден только с их стороны - со стороны поляков его закрывала афишная тумба. Сергей обернулся к пожилому рабочему, которого дружинники уважительно называли Юрий Авдеевич, и произнес: "Юрий Авдеевич, прикажите не стрелять, похоже они хотят переговорить, но скажите, что были наготове если что!". Стрельба временно прекратилась. И легионер проворно проскочил оставшееся открытое пространство и нырнул в здание. В этот момент поляки, занимавшие тыловые позиции, обрадованные тем, что противник "оставил" позиции поднялись из укрытий для наступления. Нестройный залп винтовок дружинников вернул их на место. К штабс-капитану привели парламентера. Безграмотно привели, он ведь мог зараза при таком конвое вырваться и всех их тут положить! Но, что поделаешь, такие уж у меня подчиненные! В мыслях, Овечкин считал группу рабочих, которых он стихийно возглавил, уже своим подразделением. Вошедший представился как подполковник Хаузен, бывший командир пехотного полка, разгромленной в августе 1914 года под Ваплицем 41-й германской пехотной дивизии - это был первоначальный успех армии генерала Самсонова, после которого пришла катастрофа, закончившаяся самоубийством командира 2-й русской армии в прусских болотах. По-русски Хельмут Хаузен говорил неплохо, но с акцентом. Он сказал, что командует взводом в 5-м петроградском батальоне Легиона, и его взвод укомплектован либо, такими же как он офицерами германской армии, попавшими в плен во время мировой, либо русскими офицерами и в его взвод намерен перейти на их сторону. Такого поворота Овечкин не ожидал. Однако риск нарваться на ловушку был велик. Думать нужно быстро. Ошибки быть не должно. Рискнем! На всякий случай пока Хельмут спустился вниз, чтобы подать знаки своим, он приготовил несколько гранат - если что рванет вместе собой, всех не убьет, но покалечит не мало. Однако обошлось! Двоих из перебежчиков Овечкин узнал - воевали вместе в шестнадцатом, участвовали в знаменитом Брусиловском прорыве. А вот полякам данное действо не обошлось - посланный Авдеичем парнишка куда-то вглубь квартала привел с собой группу дружинников человек в тридцать, а самое главное - эти дружинники приволокли на себе много интересного и смертельно опасного для поляков. Ухнула с третьего этажа пушка. Веселье!
Ситуация полковнику Мазовецкому абсолютно перестала нравиться, как не хотел он решить ее своими наличными силами - сил этих теперь не хватало, придется звонить пану полковнику Толдецкому и просить помощи. И помощь эта пришла.
