Современная электронная библиотека ModernLib.Net

«Серебряная кошка», или путешествие по Америке

ModernLib.Net / Путешествия и география / Аджубей Алексей Иванович / «Серебряная кошка», или путешествие по Америке - Чтение (стр. 8)
Автор: Аджубей Алексей Иванович
Жанр: Путешествия и география

 

 


Но сначала несколько слов о городе Вашингтоне. Он стоит особняком среди других американских городов. Столица Соединенных Штатов как бы оградила себя от тревог и волнений страны. В городе запрещено строить фабрики и заводы. Здесь живет около миллиона человек. Большей частью это служащие многочисленных государственных учреждений, военные, дипломаты, преуспевающие бизнесмены, представители богатых фирм и корпораций. По американской статистике, в годы второй мировой войны в Вашингтоне было триста тысяч чиновников.

«Остальное» население, как выразились сопровождающие нас господа, занимается обслуживанием деловой публики. Это заметно. Пенсильвания-авеню – зеленая, роскошная улица чиновников, а окраины города с жалкими, покосившимися лачугами отведены для бедняков. По закону, жители Вашингтона лишены избирательных прав, они не участвуют в выборах президента, конгресса, городского управления. И опять-таки тем, кто имеет дома на Пенсильвания-авеню, «лишение гражданских прав» не приносит никакого ущерба; они в состоянии использовать свое право в других местах Штатов; об «остальном» населении власти заботятся мало.

После сильного ветра и дождя в городе начался листопад. Золотисто-красные листья устилали мостовые и тротуары. В эти часы по-особому красив городской парк Рок-криг, в котором с мелодичным шуршанием сыплет золотой дождь. Мы попадаем в центр города, где высятся выточенные из белого камня памятники-обелиски Линкольну и Вашингтону, едем по набережной полноводной, одетой в гранит реки Потомак. Хозяева не преминули провезти нас мимо Пентагона, где размещаются главные военные ведомства США, – громадного здания в форме пятигранника; отсюда и его название. Напротив Пентагона – Арлингтонское военное кладбище. Недурное соседство!

В Пентагоне несметное число комнат (на тридцать пять тысяч человек), залов, коридоров, переходов. Существует, и нам не без иронии рассказали его, такой анекдот. Почтальон принес в Пентагон почту и заблудился там. Ходил, бродил по комнатам десять дней, а вышел из Пентагона… полковником.

Почтальону от этого, как говорится, только жалованье выше, а каково будущим подчиненным! Во всяком случае, этот анекдот не рассказывают тем, к кому обращены написанные на больших щитах призывы: «Стой! Если хочешь жить, ни о чем не думая, записывайся в армию Соединенных Штатов».

За городом, по настойчивому приглашению Френка Клукхона, мы остановились возле одноэтажного коттеджа мистера Джона Адамса. Он, как и Френк, – паблик рилейшен мен. Новая и своеобразная специальность в Америке. В переводе, как уже говорилось выше, паблик рилейшен мен – человек, поддерживающий взаимоотношения. Но понятие это куда шире. Миллионеры, кинозвезды, политические боссы, представительные фирмы, киностудии обращаются к услугам таких людей. Они принимают их гостей, показывают страну, доносят до хозяев «мнение общества» по самому широкому кругу вопросов.

Мистер Адамс объявил себя первоклассным стрелком и, желая, видимо, припугнуть нас, предложил выбить папиросу изо рта любого. Предупредив хозяина, что на обратном пути непременно заедем испытать его меткость, мы тронулись дальше, в Маунтвернон.

Двухэтажный Белый дом Вашингтона стоит на высоком берегу реки Потомак. Посыпанные желтым песком аллеи уводят в парк, где в тени вековых лип сооружен из красных кирпичей мавзолей Вашингтона.

Нам рассказывают, что имение Вашингтона было значительно обширнее нынешней территории музея: к нему примыкали плантации, на которых трудились сотни черных и цветных рабов.

Экспозиция музея рассчитана на то, чтобы дать, представление лишь о личной жизни выдающегося государственного деятеля. Походный сундук с выбитыми на нем цифрами «1775 г.», кровать, на которой умер Вашингтон, небольшой письменный столик, кресла и диваны в гостиной, несколько гравюр, зеркала да керосиновые лампы – вот все, что предлагается вниманию. Посетитель не выносит из дома никаких серьезных и глубоких впечатлений. А между тем Джордж Вашингтон – сложная и своеобразная фигура в американской истории. Главнокомандующий войск колонистов во времена борьбы североамериканских колоний Англии за независимость, первый президент США в 1789—1797 годах, он поддерживал народные массы в их действиях против колонизаторов и оставался наряду с этим сыном своего класса – плантатором и крупным буржуа.

Но сейчас, когда американские правящие круги сами выступают как представители замаскированного лицемерными фразами колониализма, не в их выгоде подчеркивать, что в свое время народ Америки поднимался на войну против иноземных поработителей и что во главе восставших стоял Джордж Вашингтон.

Все есть в Америке: и город, носящий имя Вашингтона, и памятники в его честь. Однако мы судим о традициях не по торжественным словам и не по тому, сколько тонн бронзы и камня отпущено на монументы. Кое-кому выгодно забыть, что Вашингтон стоял во главе армии народа. Зато помнят, что позже тот же Вашингтон возглавил расправу над восставшими народными массами, требовавшими лучшей жизни, обещанной во время войны.

Мы молча стояли у могилы, отдавая долг Вашингтону – солдату и генералу. А по дорожке подходили к мавзолею все новые и новые посетители. О чем думали они, стоя возле белой мраморной плиты?..

На обратном пути заехали к мистеру Адамсу проверить его меткость. Прежде чем один из нас встанет с папиросой под пистолет, решили дать Адамсу три выстрела на пристрелку, естественно – по «неживой мишени». И он все три раза промахнулся. Адамс долго извинялся перед нашим товарищем, изо рта которого должен был выбить папиросу. А мы уезжали довольные. «Фокус с запугиванием русских журналистов не удался», – шутили на следующий день вашингтонские репортеры.

Не удался и еще один фокус.

Нам показывали здание сената Соединенных Штатов. Вместе с другими экскурсантами брели мы по его коридорам, уставленным мраморными, бронзовыми, гранитными скульптурами президентов. Неожиданно наш спутник г-н Глен предложил встретиться с сенатором О'Махони. Мы отказались, ответив, что у нас нет никаких вопросов к этому сенатору.

Г-н Глен сделал виноватые, просящие глаза:

– Все уже условлено, сенатор ждет вас.

– Но мы никого не просили об этом.

– Зато просил сенатор.

– Передайте ему, что делегация условилась о другой встрече.

Чувствовалось, что готовится нечистая проделка, но отказываться дольше было невозможно.

В кабинете сенатора никого не оказалось.

Но только мы собрались уйти, как в комнату не вошел, а скорее вбежал какой-то взлохмаченный господин.

– Это они? – бросил он на ходу секретарше.

И с привычной для говоруна легкостью сенатор начал выкрикивать:

– Вы хотели встречи со мной?.. Но кто вы? Представляете ли вы свободную прессу? Пишете ли вы, что думаете? Я всю жизнь пишу и говорю, что думаю. Я…

Борис Полевой перебил сенатора:

– Во-первых, здравствуйте…

Борис Изаков прибавил по-английски:

– …как принято начинать знакомство в цивилизованном обществе.

– Я должен сказать, что ваши газеты… – несся дальше О'Махони.

– А вы читали советские газеты? – снова вставил реплику Борис Изаков.

– Нет, я никогда их не видел…

– А часто вы говорите так громко о том, чего не знаете?

– В нашей конституции записано о свободе печати в Америке…

– Читали ли вы Советскую Конституцию?

– Нет, я никогда ее не читал…

Остановить сенатора было невозможно. Он «зашелся» и болтал, не переводя духа, об «американской свободе», об «угрозе коммунизма» и еще о чем-то, что не запомнилось, поскольку было слишком общеизвестным. Хором, чтобы сенатор услышал, мы крикнули:

– Гуд бай!

– Постойте! – будто перевернулся с головы на ноги сенатор. – Здравствуйте.

Минут пять до этого его дергала за рукав секретарша и все шептала:

– Мистер, придите в себя, ну, мистер…

– Здравствуйте, – повторил О'Махони, но мы были уже за дверью и там громко рассмеялись. Представьте, с нами смеялись и некоторые американские репортеры.

– Это он, – сказал один из репортеров, – хочет стать популярным. Выборы. Один раз его уже провалили, потому что ничего о нем не слышали, вот сенатор и подает голос.

За день до встречи с О'Махони этот репортер спросил, откуда берутся в «Крокодиле» материалы для карикатур на зарубежные темы? С условием, что ответ происходит в присутствии «черной кошки», мы, выйдя из здания сената, кивнули в сторону окон кабинета О'Махони. Только потому, что репортер не сдержался и написал об этом в своей газете, я тоже открываю, как говорится, секрет производства.

Дни пребывания в Вашингтоне подходили к концу. Был близок отлет на Родину. И как бы холодно ни прощалась с нами «официальная Америка», в наших впечатлениях главенствовали не встречи с болтливым сенатором и бесчестным судьей. Помню, студия вашингтонского телевидения устроила в воскресный день передачу диспута между американскими и советскими журналистами. За П-образным столом собралось пятнадцать человек. Обычно в студию приглашают зрителей, чтобы передачи шли более живо. На этот раз встретиться с советскими журналистами, послушать их пришло очень много юношей и девушек. Они заполнили все места, проходы, забрались на подставки для аппаратуры. Как только кончилась передача, продолжавшаяся более получаса, передача, которую смотрели пять миллионов американцев, молодежь начала второй – горячий, дружеский диспут. Он свидетельствовал об огромном желании простых людей Америки узнать правду о нашей жизни.

В этом мы убедились и на следующем собрании. На этот раз диспут шел в национальном прессклубе и в зале сидело около пятисот вашингтонских журналистов. Глядя на присутствующих, мы встречались, конечно, и с глазами злыми и с глазами равнодушными. Публика, сидевшая перед нами, в основной своей части была предубежденной и злобствующей. Борис Изаков прочел заявление делегации. В нем мы делились своими первыми впечатлениями, говорили о том, что понравилось и что не понравилось нам в Америке. Даже среди такой вот публики нашлось немало журналистов, которые аплодировали метким ответам делегатов.

В заключение советская делегация предложила учредить премию журналисту за статьи, способствующие лучшему взаимопониманию между СССР и США. Премия – поездка по стране. Руководители прессклуба обещали подумать. Нужна была консультация с «инстанциями». Ответа от вашингтонского прессклуба мы не получили и по сей день. Почему? Может быть, внесет некоторую ясность в этот вопрос наш визит к г-ну Мэрфи – одному из заместителей Даллеса.

Вот краткая запись беседы:

– Как господин Мэрфи относится к обмену делегациями?

– В целом «за», но… иногда это подрывает безопасность.

– Вы считаете, что Ойстрах и Гилельс подорвали вашу безопасность?

– У нас в СССР хорошо заботятся о безопасности, но мы не боимся пускать в страну иностранцев и не считаем, что «Порги и Бесс» подорвет нашу мощь.

– Но в СССР нет демобилизации.

– Недавно из Советских Вооруженных Сил демобилизовано шестьсот сорок тысяч человек.

– Но у вас есть Коминформ. Распустите его.

– А почему вы не распускаете советы капиталистов да еще тратите сто миллионов долларов на оплату шпионов?

Некоторая заминка.

– Так как же все-таки с обменом делегациями, господин Мэрфи?

Не буду затруднять читателя дальнейшим описанием разговора с Мэрфи. Он хотел уйти от прямого ответа. Но факты – упрямая вещь. Недавно в наших газетах появилось сообщение еще об одном отказе американцев выдать визы советским людям – специалистам по строительству дорог, приглашенным американскими коллегами. Не потому ли молчит и вашингтонский прессклуб? Правда, после предложения об установлении премий в американских газетах появились некоторые сообщения довольно странного характера: американец, получивший премию – поездку по СССР, будет поставлен в США в… «неловкое положение», «поскольку его деятельность будет одобрена русскими». Ай-ай-ай! И это после стольких слов о «свободе американской печати»!..

И все-таки не хочется делать грустных выводов. Можно отказать в визах раз, другой, третий, подговорить еще пять сенаторов произнести какую-нибудь глупую речь, подкупить очередного судью, и он быстренько сменит свои взгляды. Можно! Но политика правды, равноправия народов, политика мира и взаимопонимания будет и впредь привлекать умы миллионов, в том числе и умы миллионов американцев. Сегодня больше, чем вчера, а завтра больше, чем сегодня, американцы будут видеть, что народы Советского Союза, занятые грандиозной стройкой, не хотят войны.

Когда делегация покидала Вашингтон, погода снова была не блестящей. Висел туман, хмурилось небо. Можно было бы закончить словами: погода соответствовала настроению некоторых официальных американских лиц, провожавших нас. Но погода отнюдь не соответствовала нашему настроению: оно было превосходным, поскольку известно – тучи проходят, а солнце остается.

ПОЕТ ПОЛЬ РОБСОН

Прощаемся с Америкой.

Трое из нас стоят на сто втором этаже высочайшего здания Нью-Йорка – «Эмпайр стэйт билдинг». Город внизу не город, а нагромождение каких-то кубиков, брусков, пирамидок, как будто там, под нами, только что кончили играть ребятишки-строители. Не видно людей, а машины кажутся подвижными точечками. Даже громадины суда в Гудзоновом заливе напоминают маленькие лодочки.

С трехсотвосьмидесятиметровой высоты «Эмпайра стэйт билдинга» мы как бы вновь оглядываем весь маршрут поездки, и видятся в дымке те города и те дома в городах, где побывала делегация. Когда нам осталось быть на американской земле так немного времени, мы посылаем на запад, к берегу Тихого океана прощальные приветы хорошим и простым людям, с которыми познакомились во время путешествия: в далекий Феникс, в Лос-Анжелос, в Солт-Лэйк-сити, в Кливленд, в Вашингтон и в Сан-Франциско, где остроумные журналисты придумали веселую историю с «черной и серебряной кошками».

Читатели, верно, не забыли, что, действуя по правилу сан-францисского прессклуба, при «серебряной кошке» можно писать обо всем. В своих последних заметках об Америке я хочу еще раз воспользоваться этим репортерским правом.

Я делаю это с охотой, потому что мне предстоит написать о самой волнующей и самой замечательной встрече из всех, какие произошли у нас за время поездки. Среди сотен других и более длительных и даже более неожиданных встреч она выделяется особо. Мы слушали Поля Робсона, беседовали с Говардом Фастом, Альбертом Каном, Ллойдом Брауном, с их друзьями. Еще в Москве мы мечтали об этой встрече, и думаю, что она не забудется никем из делегатов.

…Нас было двадцать человек в небольшой уютной комнате. Но казалось, стены комнаты раздвинулись, и всем хватило места. Мы переходили от одной группы беседующих к другой и всюду встречали добрые, дружеские глаза.

Хотя прежде я никогда не видел Говарда Фаста, мне – да, впрочем, всем нам – казалось, что мы уже встречались с ним много раз и наш сегодняшний товарищеский горячий разговор – продолжение каких-то прежних бесед и прежних встреч. И это понятно. Мы ценим и любим книги Фаста, а писатель всегда присутствует в своих произведениях, и мы, таким образом, создаем впечатление о нем. Подвижный, энергичный, совсем еще молодой человек, Фаст шутил, смеялся, рассказывал о своей работе, о своих планах так, как будто и он час тому назад тоже виделся с нами.

Раздался еще один звонок. Пришел Поль Робсон вместе со своим сыном Полем – красивым молодым пареньком. Все бросились пожимать ему руки. Робсон давно не виделся и со своими американскими друзьями. Это был его первый выход в гости после серьезной операции. Операция стоила ему не одну тысячу долларов, так как лечение в Америке платное, дорогое. День пребывания в больнице или клинике стоит американцу свыше тридцати долларов. За роды приходится платить около пятисот долларов. Нам довелось разговаривать с доктором Рейнольдсом. Отнюдь не в шутку он произнес:

– Так сложились обстоятельства, что врачей в нашей стране кое-кто не без оснований называет «гангстерами, наживающимися на болезнях».

Робсон разделся и шагнул в комнату, большой, красивый, статный.

– Когда-нибудь надо делать первый шаг в жизни, – приветствовал он всех.

Двигался Поль Робсон медленно и как-то с опаской. Но глаза его не передавали ни усталости, ни боли. Необычайно мягкая, располагающая улыбка сообщала лицу Робсона притягательную силу. Если кто встречался с его глазами, тому тоже непременно хотелось улыбнуться.

Робсон присел к низкому круглому столику и стал расспрашивать нас о поездке. Мы рассказали обо всем, что видели в стране, а потом по просьбе Робсона и его друзей спели несколько песенок, сочиненных в Америке всей делегацией коллективно. Робсон слушал наши отнюдь не выдающиеся голоса внимательно и только с каждой строчкой новой песни улыбался шире, шире и веселее. Потом приложил ладонь к уху, будто хотел проверить, как звучит его сильный, красивый голос, и подхватил вместе с нами по-русски:

Новый день не просто занимается,

Но таков уже двадцатый век, —

Безусловно, где-то повстречается

С человеком человек!

Кончилась наша песенка. В комнате стало тихо. И вдруг запел Робсон. Пел он вначале чуть слышно, прикрыв глаза, раскачиваясь в такт протяжной песне. Потом он начал петь громче, и голос зазвучал сильнее. Все как зачарованные слушали великого певца. Иные из нас не понимали слов, но Робсон пел так выразительно и так много говорило его лицо, что никто не просил переводить слова песни. Робсон смолк на какую-то секунду. Но вот глаза его открылись шире, он молодо тряхнул головой, распрямил плечи. В комнате, подобно клокотанью весеннего грома, послышалось:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек.

– Он поет в первый раз после болезни, – тихо сказал Кан. – И поет так восхитительно!.. Через вас Робсон хочет передать привет Стране Советов.

– Ты прав, Альберт, – услышал фразу Кана Робсон. Он кончил петь, развел руками, вздохнул и проговорил: – Заграничного паспорта все еще не дают. Впрочем, для песни нет границ.

Для песни нет границ! Но песню Робсона хотят спрятать в клетку. Выдающемуся артисту Америки и петь-то разрешают не всюду. Хозяева концертных залов не подписывают с ним контрактов. Радио и телевидение закрывают двери перед Робсоном. Разве это потому, что могучий талант певца не привлечет тысяч и тысяч зрителей?! Пусть кто-нибудь решится ответить так. Не смогут, ибо в таком случае легко подвергнуть себя всемирному осмеянию. А жизнь у певца нелегка. Сыну Робсона пришлось обучиться записи песен на пластинки. Он сам продает их тем, кто действительно ценит настоящее американское искусство. Но сколько пластинок может продать один человек?

И все-таки Робсон не падает духом. Мы виделись не с раздраженным, усталым и одиноким Робсоном, а с Робсоном сильным, энергичным и верящим в свою правоту. Когда были спеты все близкие нашему сердцу песни, Робсон поднялся во весь свой богатырский рост, прошелся от стены к стене по комнате, и мы услышали Отелло:

А если ты порочишь

Ее безвинно, мучая меня,

То больше не молись. Греши

без страха

И не раскаивайся. Громозди

Злодейство на злодейство.

Перед этим

Должно все побледнеть,

и ничего

Твоих грехов уже не увеличит.

Много лет оттачивает, шлифует, находит новые оттенки и краски для роли Отелло Поль Робсон. Его мечта – сыграть Отелло в нашем театре, и он выучил роль по-русски. Робсон работает как истинный, требовательный к себе художник, работает много, увлеченно. Он переводит на английский язык «Евгения Онегина», пишет тексты к нотам. Можно только позавидовать воле и собранности этого человека, стоящего выше отнюдь не мелких пакостей, которые совершают по отношению к нему реакционные силы в Америке.

И можно только гордиться, зная, что среди миллионов простых людей – борцов за справедливый, достойный человека мир есть Поль Робсон, есть его друзья-товарищи, замечательные американцы, с которыми нам довелось повидаться.

И, может быть, потому, что последний американский вечер мы провели вместе с Полем Робсоном и его друзьями, часы летели незаметно.

На следующий день мы уже двигались к аэродрому и вскоре поднялись на большом четырехмоторном самолете в воздух. Какие-то минуты был виден весь в огнях Нью-Йорк, а потом мгла атлантической ночи скрыла его от нас.


* * *

Когда делегация советских журналистов пробыла в Нью-Йорке дня три-четыре, бойкие репортеры на одной прессконференции задали нам вопрос:

– Ду ю лайк Америка? (Нравится ли вам Америка?)

– Подождите, коллеги, проедем по вашей стране и скажем совершенно честно все, что думаем о ней.

В своих заметках я и старался, как мог, рассказать о том, что мне нравится и что не нравится в Соединенных Штатах.

Теперь я отдаю в полное распоряжение сан-францисского прессклуба взятых там во временное пользование «черную кошку» и «серебряную кошку». А поскольку журналисты в этом городе – заядлые любители сувениров, можно оставить им на всякий случай и фигурку мышки с блестящими бусинками вместо глаз, ту самую мышку, которая помогала членам делегации в грустную минуту и которой мы награждали по общему согласию того из нас, кто оказывался самым находчивым. Я делаю это в твердой надежде, что «черная и серебряная кошки» сан-францисского клуба не поссорятся с нашей мышкой.

Тем более, что это будет зависеть не от выдуманных фигурок, а от людей.

Примечания

1

Укрепления гитлеровцев во Франции против десанта союзников.

2

Вери гуд – очень хорошо.

3

Олл райт – все правильно, хорошо.

4

Спидвэй – дороги с односторонним быстрым движением, проезд по которым часто тоже оплачивается.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8