Обезглавленная Мона Лиза

      - Вот это сюрприз!
      Фонтано не скрывал своих чувств. Сильное смущение иногда делает людей искренними.
      - В Дюньи и его окрестностях есть только три ресторанчика, которые подходят для свиданий, - пояснил ему репортер. - А то, что вы прикатите именно сюда, я понял еще вчера, когда вы знакомились с местностью. Я показал вас вашему коллеге по профессии, но работающему приватно. Это обошлось мне в сто двадцать франков.
      - Аристид, ты несносен! - воскликнула похищенная из монастыря воспитанница. - Вместо того чтобы говорить мне нежные слова и гладить под столом мою коленку, ты говоришь о каких-то деньгах. Деньги, вечно одни лишь деньги, будто на свете нет ничего другого.
      - Закрой рот, мой ангел, - пробурчал Ламбер. - Если бы этот старый мошенник, твой дедушка, был моим дедушкой, то я не говорил бы о деньгах, а болтал о сердечном томлении, об опавшей листве и тому подобной чепухе. Но при существующем положении вещей мне приходится мыслить экономически, в последовательности: земля, навоз, хлеб, вино, деньги, любовь.
      К сердцееду Фонтано мало-помалу возвращалась привычная самоуверенность. А после третьего стакана вина жаждущий побед "Дон Жуан" заговорил в нем с новой силой.
      - Вы отвратительный материалист, Ламбер! - патетически воскликнул Фонтано. - Истинный влюбленный тот, кому поют соловьи, даже когда его желудок урчит от голода.
      - Ах, как прекрасно вы это сказали, "Гроза Преступников"! восторженно произнесла Ирэн. - Признаюсь, с виду вы как гранитная скала, а в душе, оказывается, тонкий лирик.
      - Благодарю вас, мадмуазель Ирэн, за эти искренние слова. Они луч света в моей темнице. Оставьте этого парня, недостойного вашей любви, и пойдемте со мной, мы будем гулять при таинственном свете луны...
      - Но ведь на улице еще светло, - бросила Ирэн.
      - Вот это настоящий влюбленный, - рассмеялся Ламбер, - в его голове всегда лунный свет.
      - Он говорит так, потому что ревнует, - с пафосом заявил Фонтано.
      - Ой, ты ревнуешь меня, Аристид? - радостно защебетала Ирэн.
      - Глупая баба! - осадил ее Ламбер. - Для того чтобы ревновать, надо любить. А я, ты же знаешь, люблю только твои деньги, точнее, миллиончики твоего дедушки.
      - Я всегда подозревала это!
      - Не плачьте, милое дитя. - Фонтано достал носовой платок. - Вам следует искать утешение во мне.
      Ирэн шмыгала носом, Фонтано слегка касался платком ее глаз. Ламбер был в ударе и без конца отпускал циничные шуточки.
      За разговорами они незаметно опустошили вторую бутылку вина. Все трое пришли в отличное настроение, и, казалось, ничто на свете не могло опечалить их.
      - Так весело, как сегодня, должно быть всегда! - восторженно воскликнула Ирэн. - Все люди должны быть богатыми и добрыми друг к другу, не должно быть ни старых дев, ни любовной тоски, а так, как у меня сейчас, когда не знаешь, кому из вас двоих отдать предпочтение.
      - Обоим, - ответил Ламбер. И затем прибавил: - Ты не догадываешься, почему мы тратим здесь с тобой, гадким утенком, свое драгоценное время?
      - Мне кажется...
      - Брось это! Иначе ты рискуешь узнать правду, которая вряд ли тебя развеселит.
      - Послушай, Аристид, для шутки это звучит слишком серьезно.
      - К сожалению, на свете есть серьезные вещи и тут уж ничего не поделаешь. - Фонтано достал из бумажника сложенный конвертом клочок бумаги размером не больше спичечного коробка, развернул его и положил на стол.
      - Знаете, что это такое?
      - Питьевая сода? Или какое-нибудь снотворное? - гадала Ирэн, принужденно улыбаясь.
      - Ни то, ни другое. Это один из ужаснейших ядов, который когда-либо знало человечество, - героин!
      Ирэн растерянно смотрела то на одного, то на другого, на ее лице было написано непонимание.
      - Не возьму в толк... почему вы показываете это мне?
      - Хорошо, и я покажу тебе кое-что. - Ламбер достал из своего бумажника полдюжины фотографий, сделанных в клинике Жюно, и положил их на стол рядом с героином.
      Ирэн взглянула на фотографии:
      - Зачем вы показываете это мне?
      - Нам нужна твоя помощь, - ответил Ламбер. - Этот яд, тысячами килограммов в год, контрабандой ввозится во Францию одним человеком, доверенным твоего дедушки. Его миллиарды образуют вокруг этого негодяя стену, и никто не сможет пробить ее, пока твой дедушка не откажет ему в поддержке. Ты должна постараться, чтобы это произошло.
      - Теперь мне понятно, почему ты... вы оба возитесь со мной!
      - Я возился с тобой, пока не узнал тебя ближе, это верно, - грубо возразил Ламбер. - Ну, а теперь не только поэтому. Или ты думаешь, что я часами трачу свое бесценное время лишь для того, чтобы переспать с тобой?
      - Ты отвратительный человек, Аристид!
      - А ты уже давно не девственница, чтобы возмущаться прямым ответом на глупый вопрос. Ты будешь говорить со стариком или нет?
      - Мне следовало бы раньше догадаться, что я для тебя лишь средство для достижения цели. - Ее щеки раскраснелись.
      Ламбера охватила ярость.
      - Верно! А чтобы ты не забыла, повторю еще раз: я делал это только потому, что рассчитывал получить миллионы твоего дедуленьки. К тому же не каждый день встретишь любвеобильную родственницу миллиардера.
      - Ну хватит, Ламбер, - одернул репортера Фонтано. - Свои личные обиды выскажете в другой раз и в другом месте. Сейчас речь идет о более важном деле.
      По лицу Ламбера было заметно, какого труда ему стоило сдержаться, чтобы не обрушить на голову инспектора поток циничной брани. Но он вовремя подавил в себе это желание.
      - Хорошо, я заткнусь. Говорите вы с этой наивной дурочкой.
      - Вы поможете нам, не так ли? - в голосе Фонтано прозвучала уверенность в ответе Ирэн.
      Плотно сжав губы, она напряженно размышляла. Наконец, необычайно решительно для своего возраста сказала:
      - Я не буду говорить об этом с дедушкой. Во-первых, это бессмысленно, потому что он не обсуждает такие дела ни с кем, и прежде всего со мной. Я сильно рассердила бы его и больше ничего. И во-вторых, даже если бы у меня был маленький, совсем крошечный, шанс добиться чего-нибудь, то с какой стати я должна жертвовать его благосклонностью из-за каких-то безвольных людишек, которых никто не принуждает колоть себе героин?
      - Ну что, Фонтано, у вас еще не отпало желание погулять при луне с этой очаровательной особой? - Лицо Ламбера исказила гримаса. - Тогда желаю вам большого счастья и сердечной любви, а я возвращаюсь в Париж.
      - Пожалуйста, уезжай, - язвительно бросила Ирэн. - Я не держу тебя.
      - Только зря потерял с тобой время. - Ламбер собрал фотографии и положил на стол десять франков.
      Фонтано и Ирэн остались в погребке одни.
      Полчаса спустя, прощаясь неподалеку от интерната, инспектор попытался поцеловать ее.
      - Оставьте, я этого не люблю! - Девушка оттолкнула его и выскочила из машины.
      По пути в Париж Фонтано думал лишь о том, как скрыть от Пери свое фиаско. Но ничего оригинального на ум не приходило. Пери хорошо разбирался в людях, и его невозможно было провести.
      19
      Прошло четыре дня, а розыски Гранделя и Пьязенны не принесли никаких результатов. Пери стал ворчливым и нетерпеливым, что случалось с ним редко. Правда, он получил подкрепление в лице своего третьего инспектора Траше. После двухмесячного лечения в госпитале - его ранили в перестрелке с бандитами - Траше приступил к работе.
      - Если Грандель с этим бывшим жокеем удрали за границу, мы можем закрыть наш отчет о деле Мажене-Гранделя кратким примечанием: "Виновные будут найдены на том свете и понесут заслуженное наказание. Такие простофили, как мы, неспособны выловить их здесь", - язвительно заметил Пери на совещании со своими инспекторами.
      - Я знаю о деле только из протоколов, - спокойным, бодрым голосом сказал Траше, - но я убежден, что не только мы, но и Де Брюн начинает нервничать.
      - Почему? - спросил Пери.
      - Предположим, Грандель еще жив, тогда он чрезвычайно опасен для него.
      - Ну, а если он уже лежит в земле? - возразил Ситерн тихо, будто речь шла не о Гранделе, а о близком родственнике.
      - Кроме него есть кому дать показания против Де Брюна, - сказал Фонтано. - Эрера Буайо. Пьязенне также кое-что известно, и не следует сбрасывать со счетов бывшую любовницу Табора. Я бы уже выжал из нее показания.
      - Конечно, перед тобой не устоит ни одна баба, и как только я мог об этом забыть, ты... ты, "неотразимый любовник"! - взорвался Пери.
      Все ухмыльнулись, а Фонтано, которого прежде никогда не подводило остроумие, лишь пролепетал в свое оправдание, что он криминалист, а не обольститель глупых гусынь с миллионами. На это Пери сухо возразил, что успеха от кухарок и нянек добьется любой, для этого государство не должно выплачивать по пятьдесят франков в день.
      - А если Грандель жив, - упорно настаивал Траше, - то Де Брюн должен чувствовать себя так же неуютно, как и мы при мысли, что наше расследование не даст никаких результатов.
      Некоторое время Пери молча смотрел на него и о чем-то размышлял.
      Траше было уже далеко за тридцать; с узким лбом и приплюснутым носом, он походил на боксера-тяжеловеса. Глядя на него, трудно было сказать, что это очень интеллигентный человек, читавший больше, чем все остальные инспектора вместе взятые. Он был помолвлен с медицинской сестрой, и ничто не было ему так противно, как легкомыслие и ветреность в отношениях с женщинами. Он искренне верил в Бога и не пропускал ни одного торжественного богослужения. Коллеги, которым было известно, что его перевели из Тулузы в Париж благодаря протекции дяди, депутата парламента, поначалу не очень-то жаловали его. Но вскоре усердие Траше, и прежде всего добрый нрав снискали ему всеобщее расположение.
      - Может быть, вы и правы, Траше, - произнес, наконец, Пери. - И что же из этого следует?
      - То, что мы можем использовать Гранделя как приманку для Де Брюна, сказал Траше.
      - Точно.
      - Ну, а как ты себе это представляешь? - поинтересовался Ситерн.
      Зазвонил телефон. Пери снял трубку.
      Неожиданно его лицо стало серьезным.
      Траше, собиравшийся было ответить Ситерну, замер на полуслове.
      - Хорошо, я приеду, - сказал наконец Пери и медленно положил трубку на рычаг. - Ну, как вы думаете, кто это был?
      - Де Брюн? - предположил Ситерн.
      Пери кивнул.
      - Он хочет поговорить с вами? - нетерпеливо спросил Траше.
      - Он сказал, что со мной хочет поговорить Авакасов. Но я уверен, он сам примет меня.
      - Следовательно, он еще не разыскал Гранделя.
      - Выходит - так.
      - На вашем месте, шеф, я взял бы с собой чемоданчик, - отважился наконец заговорить Фонтано. - Не иначе он собирается предложить вам кругленькую сумму на вдов и сирот полицейских, убитых при исполнении служебных обязанностей. Для чего же еще вы ему нужны?
      - На этот раз, Фонтано, ты можешь оказаться прав, - улыбнулся Пери. Я удивляюсь лишь одному: почему умные мысли посещают тебя, лишь когда ты шутишь и ни разу - во время серьезного расследования?
      - Ваша мудрость, шеф, подавляет меня. - Заметив, что Пери больше не сердится на него, Фонтано вновь пришел в хорошее настроение. Затем добавил: - Траше прав, утверждая, что живой Грандель представляет для Де Брюна постоянную опасность. А что, если этот славный антиквар, очевидно, один из главных агентов Де Брюна, пустился в бега, прикарманив пару фунтов героина? Это ведь не одна сотня тысяч франков!
      - Может быть и так.
      - А теперь, шеф, выслушайте, пожалуйста, меня спокойно, только крепче держитесь за стул.
      - Не болтай чепуху, говори по существу!
      - Признаюсь, с внучкой этого бомбового короля я слишком громко бил в литавры и барабаны, короче, я с треском провалился. Но это только потому, что Ламбер опередил меня. Чем больше дерзостей он кидал ей в лицо, тем больше пылало ее сердце, а когда он кончил свою речь и гордо удалился, в ней загорелся настоящий огонь. Итак...
      - Пожалуйста, короче, - приказал Пери.
      - Не исключено, что Ирэн, чтобы снова помириться с Ламбером, все же поговорила со своим дедушкой. И не без успеха. Если это так и старик серьезно отчитал Де Брюна, то потемки, в которых мы до сих пор блуждали, осветит слабый луч.
      - Хорошо бы, - сказал Ситерн, - тогда ситуация принципиально изменится. Трудно схватить крысу, которая залезла в свою нору. Совсем иное дело, когда она из нее вылезет. - Он печально склонил голову, будто глубоко скорбел о печальной судьбе бедной крысы.
      - Ладно, не будем гадать, подождем, что скажет Де Брюн. - Пери закончил совещание.
      Инспекторы поднялись, но он жестом остановил их.
      - Вы двое, Фонтано и Траше, поедете со мной. Мы возьмем пуленепробиваемую машину. А ты, Эдмонд, - обратился он к Ситерну, - до нашего возвращения останешься здесь и, если узнаешь какие-нибудь новости о Гранделе или Пьязенне, сообщишь нам по селекторной связи. Все ясно?
      - Нет. - Фонтано энергично покачал головой. - Неужели вы думаете, шеф, что Де Брюн осмелится поднять на вас руку?
      - В "монастыре" Авакасова шестьдесят помещений, - спокойно пояснил Пери, - и охраняется он людьми Де Брюна строже, чем тюрьма особо опасных преступников. Если один из них случайно обнаружит меня в каком-нибудь углу, где имеет обыкновение бывать Авакасов, заподозрит во мне убийцу и пристрелит, потому что я - как покажут под присягой пятеро свидетелей первым схватился за оружие, что тогда?
      - Тогда возьмите хотя бы нас с собой.
      - Де Брюн недвусмысленно дал понять, что я должен прийти один. И я не хочу упустить шанс поговорить с этим парнем.
      - Решение за вами, месье Пери, - несколько официально сказал Траше, мы лишь выполняем приказ. Но мне это дело не по вкусу.
      - Согласен, - сказал Пери. - Но государство платит мне не за то, чтобы я зажигал по вечерам уличные фонари. Кроме того, жалование назначено мне из такого расчета, чтобы моя молодая вдова могла жить безбедно.
      Это был юмор висельника, и ни у кого, кроме Пери, он не вызвал улыбку.
      20
      Небольшая церковь Иоанна Блаженного, перевезенная по частям из горной деревушки Мафилохия, родины Авакасова, и восстановленная в Жанвиле, недалеко от Парижа, одиноко стояла на поляне вдали от парка. Могучие буки, дубы и даже кустарники отступили под напором Де Брюна на добрых сто метров. Якобы из соображений безопасности, чтобы никто не смог незаметно приблизиться к зданию. Де Брюн умело пользовался приступами мании преследования у греческого миллиардера, и восемь вооруженных до зубов охранников постоянно оберегали старца от внешнего мира.
      Когда два дюжих охранника в форме цвета хаки с автоматами наперевес остановили машину Пери у огромных, украшенных ажурной ковкой ворот во владения Авакасова, криминалисты поняли, что для такого человека законы в их обычном понимании значили не больше болтовни проповедника из "Армии спасения", жалующегося на греховность мира.
      Авакасов сам был законом, его воля была законом, его приказ был законом.
      Бесшумно открылись громадные железные ворота, и полицейская машина проехала дальше до шлагбаума перед поляной, в центре которой причудливо высилась древнегреческая церквушка из серого камня.
      Вновь два лейб-гвардейца с мрачными физиономиями потребовали от пассажиров предъявить удостоверения. Даже у Траше, обычно добродушного и спокойного, от ярости на лбу вздулись вены.
      - Прикажите выйти, шеф! - тихо обратился он к Пери. - Я вобью этих парней в землю по самую шею!
      - Еще рано. Возможно, это придется сделать на обратном пути или если я не вернусь через час. - Пери вышел из машины и направился через поляну к зданию, а его спутники были вынуждены остаться у шлагбаума.
      Хотя после переноса монастыря на новое место все его помещения были полностью отремонтированы и, казалось, ничто больше не напоминало о прежних, почерневших от времени, выкрошившихся стенах, внутри здания все же сохранился затхлый запах минувших веков - свидетельство безрадостной, отрешенной от мира жизни многих поколений монахов.
      Кости монахов остались в родной земле, а их бывшее земное пристанище за несколько миллионов долларов Авакасов перевез во Францию. Почему?
      Этот вопрос возник у Пери, когда он шел через многочисленные галереи и пустынные помещения в зал, стены которого до самого потолка были закрыты книжными полками. Здесь также не было слышно ни звука, ни шороха, огромное здание казалось необитаемым. Трудно было себе представить, что в получасе езды отсюда находился Париж - гигантское скопление доходных домов, людей, транспорта, фабрик и заводов, но миллиарды Константиноса Спироса Авакасова, который одним из первых предоставил французскому правительству кредит на разработку и создание собственной водородной бомбы, позволяли все.
      Поскольку никто не появлялся, Пери сел в кресло и достал из пачки сигарету. Он обвел взглядом полки с книгами, которые, вероятно, уже века никто не читал.
      Он зажег спичку и вдруг почувствовал, что в зале есть глаза, которые его видят, и уши, которые его слышат.
      - Попрошу вас не курить! - предупредил кто-то приятным, но твердым голосом. - Господин Авакасов работает здесь, он не переносит запаха никотина.
      Вероятно, в зале было установлено несколько динамиков, поэтому трудно было определить, откуда шел звук.
      Пери спокойно зажег сигарету. Вскоре дверь открылась, и вошел слуга с невозмутимым лицом.
      - Господин Де Брюн ожидает вас, месье.
      Проходя мимо, Пери хлопнул его по плечу и подмигнул:
      - С такой осанкой, мой дорогой, вы вполне могли бы в прежние времена быть королем Франции. - И прежде чем озадаченный слуга успел что-либо возразить, Пери вошел в помещение рядом с библиотекой.
      Это был со вкусом обставленный кабинет с большим письменным столом и глубокими креслами.
      Де Брюн вышел из-за стола навстречу Пери и сердечно приветствовал его. Пери не обратил внимания на протянутую Де Брюном руку, которой тот как бы указывал на кресло, сделав вид, что принял его жест и за приветствие и за приглашение сесть.
      - Господин Авакасов просил меня принести вам свои извинения. Вопреки большому желанию познакомиться с вами он, к сожалению, не может принять вас. - Де Брюн по-прежнему оставался любезным и предупредительным.
      - Жаль. Тогда передайте господину Авакасову: если я понадоблюсь ему, он сможет меня найти на набережной Орфевр. - Пери встал.
      Де Брюн укоризненно покачал головой.
      - В последнее время господин Авакасов не покидает своего дома. Он отказался даже от приглашения президента. Вы же знаете, ему скоро девяносто. В этом возрасте дорожат каждой минутой. - Улыбнувшись, Де Брюн выдержал паузу. - Для того, кто достиг предела своей жизни, даже прославленный генерал нечто вроде оловянного солдатика, которого алхимик бросает в плавильный тигель как основную субстанцию для получения золота.
      Пока Де Брюн говорил, Пери, прикрыв глаза, внимательно изучал его.
      "Вероятно, закончил университет, много путешествовал, общался с интеллигентными людьми, несомненно, умеет отличить умное от глупого, красивое от уродливого, и в этом его никто не проведет. Бывший взломщик банковских сейфов, ныне сам держатель акций крупных банков, некогда отверженный, изгой общества, ныне он устраивает торжественные приемы, попасть на которые почитают за честь те, кто имеют в обществе положение и вес. Это новый тип гангстера и предпринимателя одновременно, бесчувственный, как рабовладелец, только более беспощадный и бессовестный. Абсолютно безжалостный. Абсолютно бесчеловечный. Того, кто стоит на его пути к власти, он уничтожает - так давят надоедливых муравьев и поливают муравейник серной кислотой. И все же я добью его", - решил под конец Пери.
      Вслух он сказал:
      - Мне неизвестны отношения между президентом и господином Авакасовым, да они меня и не интересуют. Но я знаю вещи, которые очень заинтересовали бы господина Авакасова, даже если он стоит уже одной ногой в могиле.
      Де Брюн усмехнулся.
      - Если бы старик слышал это! - Затем доверительно прибавил: - Как вы полагаете, почему он перевез сюда эти древние развалины? Да потому, что серьезно верит в спасение души и трепещет при одной мысли о чистилище. Иконы, физиономии святых в золотых окладах, дюжинами развешанные здесь в каждом углу, призваны уберечь его от преисподней. Однако перейдем к делу. - Он выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда колбу с белым порошком. - Итак, вы установили, что господин Авакасов, кроме всего прочего, ведет торговлю некоторыми видами лекарственного сырья. Честно говоря, то, что вы узнали, как мне кажется, его не волнует. Вообще, известен ли вам размер годового оборота этого ценнейшего лекарственного препарата, который безвольные люди используют как наркотик? Нет? И после этого вы хотите поставить на одну доску господина Авакасова и какого-то Гранделя, который фунтами перепродает это сырье мелким торговцам? Пери, вы рискуете оказаться в смешном положении. С таким же успехом вы могли бы рассказать ему, одному из крупнейших в мире поставщиков оружия, человеку, вооружающему целые армии, что поймали кого-то, кто незаконно продал пистолет. Какой-то Грандель! Для господина Авакасова этот тип значит не больше, чем амеба в сельском пруду.
      Пери не пытался его прервать. "Раз уж ты так много говоришь, подумал он, - значит, плохи твои дела".
      - Не спорю, - начал Пери, - господин Авакасов человек могущественный. Лишить его этого могущества у меня столько же шансов, сколько их было бы у меня против какого-нибудь латиноамериканского диктатора. Но серьезные неприятности я могу ему доставить. Очень серьезные. А вам, Де Брюн, еще большие. Я могу подвести вас под суд присяжных, который признает вас виновным, и тогда вы до конца жизни просидите в сером каменном мешке, сильно напоминающем гроб.
      - Каким образом вы намерены осуществить это благородное дело?
      - Если я арестую Гранделя, а я знаю, где его искать, то, поверьте мне, сумею выжать из него все, что ему известно. И когда я добьюсь от него полного признания, то дополню и расширю его дюжиной других свидетельских показаний: Пьязенны и Леоры Дессон, Веркруиза и консьержки с улицы От, Эреры Буайо. Я свяжу с вами убийство Мажене, убийство Табора и самоубийство Мари Рок, утопившейся в Сене в прошлом году, - этого будет достаточно. Кроме того, у нас есть газеты, которые не купит даже Авакасов с его миллиардами. В одну из них я передам весь материал, сопроводив его соответствующими фотографиями, к примеру Эреры Буайо в смирительной рубашке или какого-нибудь подростка-наркомана, и не сомневайтесь, это заденет даже Авакасова.
      - Вы сошли с ума, Пери, - спокойно произнес Де Брюн. - Окончательно сошли с ума. Согласен, вы можете доставить господину Авакасову и мне некоторые неприятности, но подумайте, чего это будет вам стоить? Достаточно звонка Авакасова в министерство внутренних дел, и вас отстранят от должности. Не забывайте и о другом: вам, Пери, как и мне, хорошо известно, что мы живем в скверном, ужасно скверном мире, где все возможно. Кто-то честен и неподкупен, но пара сфальсифицированных документов - и от его репутации ничего не осталось. Он счастливый отец семейства, его брак идеален? Есть десятки способов этот брак расстроить, соблазнить его жену, похитить его детей, наконец, его самого как отверженного загнать в ночлежку, где он издохнет. Все это было, тысячи раз было, было во все времена. Но тот, кто умен и силен, может жить превосходно. Вы умны, вы сильны, Пери. Поэтому я обращаюсь к вам с предложением. - Де Брюн церемонно закурил сигарету. - Мы примем вас в свое дело, а вы прекратите разыгрывать из себя Дон Кихота. Мы позаботимся, чтобы вы заняли место этого идиота Фюшона. Вы же позаботитесь о том, чтобы оградить наше предприятие от конкурентов. И еще. Позвольте мне предложить вам кое-что. Де Брюн открыл дверцу письменного стола, достал оттуда десять пачек банкнот и положил их перед собой. - Вы входите в комиссию социального обеспечения профсоюза полицейских служащих. Здесь сто тысяч франков, которые наш концерн предоставляет в ваше распоряжение. На них можно довести до конца строительство приюта для полицейских в Миньере, но мы также отнесемся с должным пониманием, если эти деньги вы употребите на постройку своего дома в Марне.
      Пери встал и прошел к окну.
      - Итак, вы, как Талейран, считаете, что купить можно любого человека, важна лишь сумма?
      - Талейран, сегодня этого никто уже не оспорит, - задумчиво произнес Де Брюн, - был очень умным человеком, великим государственным деятелем.
      - Если, скажем, я скрою обличительный материал о вашей организации и позабочусь, чтобы у вас не было конкурентов, то сто тысяч франков смехотворно малая сумма, даже в качестве аванса.
      - Чтобы заработать сто тысяч франков, вам надо трудиться не менее десяти лет. При условии, что вы останетесь в живых.
      Пери засунул руки в карманы брюк и остановился перед Де Брюном.
      - Знакомство с вами, Де Брюн, было для меня весьма поучительным. Уберите деньги, они могут пригодиться вам для оплаты адвокатов. До скорого свидания.
      Не проронив ни слова, Пери сел рядом с Траше на заднее сиденье машины. Инспекторы поняли, что у комиссара с Де Брюном произошел неприятный разговор, вызвавший у него глухую ярость. Сейчас лучше было не спрашивать его ни о чем.
      Голос по селектору вывел Пери из мрачного раздумья. Дежурный сообщил, что в Сен-Дени арестован Пьязенна.
      21
      Полицейский участок, в котором сидел Пьязенна, находился на окраине Парижа. Закопченные фабричные здания, пакгаузы, доходные дома перемежались огородами, садиками, маленькими мастерскими, вымощенные булыжником улицы освещались редкими фонарями.
      Полицейский участок был расположен в убогом трехэтажном неоштукатуренном здании. Над входом одиноко горела электрическая лампочка без плафона.
      В караульном помещении пахло влажной одеждой, табаком и светильным газом. Эти запахи живо напомнили Ситерну о первых годах его службы в полиции.
      Жандарм, задержавший Пьязенну, кратко доложил обстоятельства дела. Арестованный под вымышленным именем скрывался в дешевом отеле, который покинул, чтобы купить сигареты. В это время жандарм делал обход своего участка и нос к носу столкнулся с Пьязенной. Он сразу опознал его - уж слишком броскими были приметы.
      Камера Пьязенны была темной и тесной, с двухъярусными деревянными нарами и небольшим зарешеченным окном.
      Когда Ситерн вошел, Пьязенна вскочил с места. Инспектор попросил его сесть и то же сделал сам. Он предложил бывшему жокею сигарету и, вздохнув, сказал:
      - Вы впутались в неприятную историю, очень неприятную.
      - Я ни во что не впутывался. Я скупал для Гранделя антиквариат и получал комиссионные, больше ничего.
      Ситерн кивнул.
      - Больше ничего? А почему вы тогда бежали вместе с ним?
      - Я...
      - Вы бежали с ним. И сделали это потому, что он шантажировал вас. Ситерн вновь выразительно кивнул.
      - Не за что меня шантажировать.
      Отсутствующим взглядом Ситерн смотрел в стену перед собой.
      - Грандель, заметьте, не просто отвратительный тип. Он - убийца, шантажист и торговец наркотиками. Многих людей он сделал несчастными. Ваш долг помочь мне найти его. Если вы откровенно расскажете все - здесь вас никто не подслушает, - то я посоветую вам, как лучше вести себя на допросе у следователя и в суде.
      - Я не сделал ничего плохого.
      - Ничего плохого? - Ситерн обстоятельно высморкался. - О себе это может сказать только Господь Бог. Простые люди, вроде нас с вами, постоянно грешат, часто даже не осознавая этого. А самое плохое недостаток доверия, который не позволяет нам быть искренними друг с другом. Мы полагаем, порой справедливо, что единственное желание людей это обвести нас вокруг пальца, использовать наши неудачи себе на пользу, это плохо, очень плохо.
      - Вам бы идти в проповедники, а не в легавые, - подчеркнуто агрессивно сказал Пьязенна; слова Ситерна не возымели действия. - Напрасно теряете время, от меня вы ничего не узнаете. Я не так глуп. Дайте мне еще сигарету.
      - Возьмите всю пачку.
      - Эти парни из участка отобрали у меня сигареты, хотя они не имели на это никакого права.
      - Я знаю о вас многое, - тихо продолжал Ситерн, - о вашей жизни и о злой шутке, которую с вами сыграли. Нам все известно. Свидетельские показания, судебные протоколы, списки разыскиваемых преступников - в них есть все, надо только найти этот материал. Когда вы предстанете перед судом по обвинению в убийстве из ревности своей жены, он покажет, что, прежде чем потерять над собой контроль, вы долгое время сносили всякие оскорбления. Вы действительно совершили убийство в состоянии аффекта?
      - Да...
      - Вы не лжете мне?
      - Нет.
      - А Мажене?
      - О нем я ничего не знаю.
      - Пьязенна, говорите правду! Я ценю, когда человек подавляет в себе страх перед наказанием и честно отвечает за свои ошибки.
      - Мне действительно ничего неизвестно об убийстве Мажене.
      - Хорошо, я вам верю.
      - Я был вынужден делать все, что он хотел! Ну, из-за этого дела с моей женой... - Дыхание Пьязенны стало прерывистым. - Он заготовил даже официальное заявление двух свидетелей, которые тогда выгородили меня... Но я клянусь вам, что не намеренно убил свою жену! На Библии могу поклясться!
      - Если это так, вы заслуживаете снисхождения и я буду ходатайствовать о смягчении вам наказания. Ну, а как обстояло дело с героином?
      - Да, я знал об этом. Товар приносили регулярно. Однажды, когда Грандель был болен, посылку получил я, но это было лишь один раз... у меня не было другого выхода. Это дело с моей женой... к тому же у меня на руках восьмилетняя дочка. - Голос Пьязенны становился тише и тише. - Она очень больна, плохо растет... И он давал мне деньги на ее лечение в частной клинике, поэтому...
      - Негодяй! Где он сейчас скрывается?
      - Мы расстались с ним в небольшом пансионе на улице Вилет, 127, где он остановился под именем Пьера Бернара. Он загримирован и носит парик, так что его трудно узнать.
      - Он знаком с доктором Жюно из Дам сюр Шмен?
      - Да, иногда они встречались. Как правило, доктор Жюно приходил в магазин Гранделя.
      - Сам он употребляет наркотики, я имею в виду Жюно?