Русская классика XX века - Изгнание владыки (Часть 2)

На пятом участке это распоряжение оправдало себя уже сейчас, в самом начале навигации. Краска залила лицо Лаврова. Видно было, что он едва сдерживает гнев. - Но я не получал вашего циркуляра, - удивленно сказал Вишняков. - Я ничего не знал об этом распоряжении... - На преднавигационном совещании участников экспедиций этого года я повторил его содержание. - Я не участвовал а этом совещании, Сергей Петрович. Если вы помните, я тогда уезжал из Москвы. - - Присутствовал ваш заместитель! - Накануне отправления "Марии Прончищевой" в рейс его списали с судна по случаю внезапной болезни... Он ничего не успел мне передать... Громыхающий топот ног, беготня по палубе, тревожные крики, громкая команда внезапно прервали Вишнякова. - Медведь, медведь! - Карманов на льду! - Подвахтенным с оружием - за борт! Вызвать врача! Спустить собак! Шум и беготня на палубе усилились. Вишняков испуганно обернулся к двери. - Там какое-то несчастье, Сергей Петрович, - проговорил он. - Скорее наверх! - крикнул Лавров. Оба бросились к выходу. Стол закачался от толчка, одна из стоявших на ленте мензурок упала. Струя голубоватой жидкости залила почти целиком ленту, вызвавшую только что столь напряженный разговор...
      * * *
      Карманова нашли под уже мертвым медведем. Удар ослабевшей лапы зверя переломил ему левую ключицу, да тяжелая, почти с полтонны весом, туша сильно помяла его. Предсмертный прыжок медведя был лишь последней вспышкой жизни в его могучем организме. Ни одно животное не отличается такой изумительной живучестью, не так "крепко на рану", по выражению полярных зверобоев, как белый медведь. Среди команды и научных работников, сопровождавших носилки с Кармановым на борт судна, встреча с медведем и его "посмертный бой", как кто-то выразился, вызвали необыкновенное оживление. Говорили о выносливости этого животного, вспомнили памятную охоту Нансена, когда белый медведь, получив пулю в сердце, пробежал тридцать шагов и лишь после этого упал. Главный механик рассказал, как однажды на острове Врангеля медведя загнали на край скалы, которая отвесной стеной поднималась метров на шестьсот над прибрежным льдом. Видя, что выхода нет, медведь, не раздумывая долго, бросился с этой головокружительной высоты вниз, и через минуту растерявшиеся охотники увидели вдалеке быстро уходившего во льды зверя. Когда носилки были подняты на палубу, Лавров расспросил врача о состоянии раненого и, убедившись, что опасности нет, пошел обратно в лабораторию. Мысль о вынужденной задержке на важном участке работы угнетала его. Придется, очевидно, пройти участок в третий раз с глубоким просвечиванием недр, потерять, может быть, целое лето. В лаборатории никого не было. Лавров подошел к столу и был неприятно поражен: на столе было голубое наводнение. Драгоценные документы георадиограммы, листки с вычислениями, геологические разрезы - размокли; линии, цифры, слова на них расплылись. Досадуя на свою неловкость, Лавров принялся торопливо просушивать под электрополотенцем1 ленту георадиограммы, которую он рассматривал с Вишняковым. Под сильной струей сухого, почти горячего воздуха Лавров водил вправо и влево размокшую ленту. Она ежилась, коробилась, начинала похрустывать. Линии на ней теряли понемногу расплывчатость, принимали более четкий и ясный вид. Вдруг Лавров вскрикнул и замер с лентой в руках у отверстия сушильного аппарата. Расширенные глаза Лаврова были неподвижно устремлены на отрезок линии там, где она, между восемьдесят четвертым и восемьдесят пятым меридианом восточной долготы, круто взлетала вверх. Смутно, едва различимо под этим ломаным взлетом на ленте проступила другая линия - спокойная, чуть изогнутая, как вполне естественное продолжение всей линии на ленте. Словно не доверяя себе, Лавров отвел глаза, недоумевающе оглянулся и опять посмотрел на ленту. Нет, вторая линия, хоть и слабо, виднелась под ломаным отрезком первой - четкой и ясной, но теперь Лавров заметил что-то новое и в этом ломаном отрезке, какой-то рыжеватый оттенок. Между тем нижняя, едва проступавшая линия по цвету ничем не отличалась от основной. "Подделка?.. Фальсификация?.. Зачем это нужно было?.." - думал Лавров, продолжая медленно водить ленту под струёй горячего воздуха. Теперь он пристально следил за слабо извивающейся линией на георадиограмме. Опять та же картина, но уже на другом конце ленты и в обратном, перевернутом виде! Над основной линией, значительно дальше к востоку и ближе к месту, намеченному для восьмой шахты, едва различимой тенью проступала на ленте круто поднимающаяся линия, указывающая на богатую залежь радиоактивных пород. С тем же рыжеватым оттенком шла под ней ровная, ясная линия, связывающая основание этого едва различимого выступа с основной линией. Сомнений не было! Лавров просушил ленту до конца, но больше ничего подозрительного не заметил. Закрыв глаза, бледный, он опустился на стул возле залитого стола, но через минуту, когда послышался скрип открывающейся двери, уже был внешне спокоен. Обернувшись и глядя в упор на входившего Вишнякова, Лавров спросил: - Скажите, товарищ Вишняков, зачем вам понадобилось искажать показания георадиографа? Вишняков резко остановился, пошатнулся, словно от внезапного удара. Багровая краска залила его полное лицо, маленькие глаза испуганно заметались. - Это... это не я... - пробормотал он сразу охрипшим голосом. - Кто же, если не вы? - не сводя с него глаз, продолжал Лавров. - Ведь георадиограммы находились у вас под замком. Вы при мне достали их вот из этого несгораемого шкафа. Кто же, кроме вас или без вашего ведома, мог произвести эту бесчестную работу? - Не... не знаю... уверяю вас... - бормотал едва внятно Вишняков. Лицо его начало синеть. Задыхаясь и пошатываясь, он добрел до свободного стула и упал на него, продолжая бормотать: - У... уверяю вас... Сергей Петрович... не я... ключи могли подделать... Внезапно глаза его закрылись, голова упала на грудь, он откинулся на спинку стула, потом начал медленно сползать на пол... Лавров вскочил, подбежал к аппарату телевизефона и вызвал корабельного врача. Когда через несколько минут, по спешному вызову Лаврова, в лабораторию вбежал капитан, Вишнякова там уже не было. В бессознательном состоянии его унесли в госпиталь. - Василий Дмитриевич, - отрываясь от своих мыслей, с едва сдерживаемым волнением сказал Лавров, - приказываю вам арестовать старшего радиогеолога на вашем судне, Вишнякова. Сейчас он в госпитале, без сознания. По получении разрешения врача вы отправите его на самолете в Москву и поручите передать властям для производства следствия. Я обвиняю его в злоумышленном искажении показаний георадиографа, что могло повлечь за собой огромный вред строительству шахт. Мотивированный приказ об этом вы получите через полчаса... Капитан стоял молча, точно не веря своим ушам. Наконец он растерянно сказал: - Сергей Петрович! Что вы говорите? Зачем это ему нужно было? - Вот в этом-то следственные власти и должны будут разобраться... Я сам ничего не могу понять. Смотрите, - подводя капитана к столу и показывая на георадиограмму, говорил Лавров. - Здесь, между восемьдесят седьмым и девяносто первым градусами восточной долготы, прибор показал огромную, быстро возрастающую интенсивность радиоизлучений с глубины четырех километров. Однако именно эта подскакивающая кверху линия показаний прибора была чем-то стерта или смыта. Вместо нее какими-то другими чернилами проведена линия, ложно показывающая отсутствие на этом отрезке каких-либо крупных залежей радиоактивных веществ. А вот здесь показано, наоборот, наличие богатых залежей, хотя ничего подобного тут нет. Лавров устало опустился на стул. - Какой ужас! - тихо проговорил капитан, наклонившись над столом и внимательно рассматривая ленту. - Выходит, если бы в последнем месте вы заложили шахту, вся работа была бы проделана впустую? Лавров кивнул головой. - Он хотел нас направить по ложному пути... - Но зачем это ему нужно было?- опять спросил капитан. - Зачем это ему нужно было? - с недоумением повторил Лавров вопрос капитана.
      * * *
      Первая инспекционная поездка этого года, второго года Великих арктических работ, принесла Лаврову много волнений, огорчений, а под конец и тяжелые удары. Началось с того, что на "Пахтусове", экспедиционном судне-лаборатории, в открытом океане, среди льдов, неожиданно произошла ничем не объяснимая утечка электрического тока из всех мощных батарей. Электроход оказался в совершенно беспомощном состоянии, лед начал затирать его. Были два сжатия, из которых одно настолько сильное, что, несмотря на относительно крепкую, специально предусмотренную для полярных плаваний конструкцию и мощный пояс из толстой стальной брони, судно едва не погибло. Несколько дней люди мерзли в необогреваемых помещениях судна, питались всухомятку окаменевшими от стужи продуктами, пока не подоспел на помощь ледокол "Харитон Лаптев". Главного электрика с "Пахтусова" Лавров снял с работы, вызвал из Владивостока следственную и экспертную комиссии для выяснения всех обстоятельств аварии и установления виновных. Из Владивостока же Лавров вызвал резервное судно-лабораторию "Андромеду" для замены выбывшего из строя "Пахтусова". Преступление Вишнякова на "Марии Прончищевой" потрясло Лаврова. Расстроенный, почти больной, он провел на судне не один день, как предполагал, а целых три дня, разбираясь вместе со Спицыным, заместителем Вишнякова, в запутанной документации, оставленной Вишняковым. Следующее за тем посещение шахты номер шесть несколько подняло настроение Лаврова: проходка шахты шла по плану, и он остался доволен и работами и организацией поселка. Вызвав из Москвы на мыс Желания Березина и разрешив ему взять с собой для ознакомления со строительством корреспондента Эрика Гоберти, он встретился с ними в назначенном месте, и все трое в подводной лодке Лаврова направились к первенцу великого строительства - шахте номер три у острова Рудольфа.
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ НА ДНЕ ОКЕАНА
      Капитан подводной лодки посмотрел наверх, на куполообразный матовый экран, и отдал команду: - Внимание! Приготовиться ко входу в порт! - Есть приготовиться ко входу в порт! На нижней полосе экрана, впереди по носу, в обычной на этих глубинах тьме проступало круглое желтое пятно. Пятно быстро росло, светлело и наконец заполнило всю переднюю часть экрана. Через минуту в этом световом пятне уже можно было видеть сначала смутные, потом все более ясные очертания огромного сводчатого тоннеля, освещенного изнутри множеством ярких ламп. По обеим сторонам входного отверстия стояли широко раздвинутые половинки ворот. Внутри, на ровном дне, почти во всю стометровую длину тоннеля виднелись два странных сооружения, похожие на скелеты гигантских китов с поднятыми кверху короткими, широко расходящимися ребрами. На одном из этих сооружений, слегка охваченное с боков его ребрами, лежало длинное кашалотообразное тело, сильно расширяющееся впереди и сужающееся к заднему концу. Было ясно, что на этом своеобразном ложе покоится одна из тех советских подводных лодок, для которых прототипом послужил знаменитый "Пионер", совершивший в свое время первый в истории глубоководный поход через два океана, из Ленинграда во Владивосток1. - Две сотые хода вперед! - отдал новую команду капитан. - Есть две сотые хода вперед! - отвечал вахтенный лейтенант, работая на клавиатуре щита управления. - Одна сотая право на борт! Так держать! Одна десятая хода вперед! Погружение три метра! Так держать! - следовали одна за другой команды капитана, и лейтенант едва успевал повторять и выполнять их. Труднейшая операция входа в подводный порт-тоннель длилась, впрочем, недолго. Через десять минут подводная лодка легла рядом с первой, уже находившейся в порту. Внешние портовые ворота к этому времени автоматически закрылись, и заполнявшая тоннель вода стала быстро убывать. Скоро матово поблескивающее дно подводного порта совершенно обнажилось, но все его обширное пространство, залитое светом, оставалось пустынным. Тишину нарушали лишь громкие вздохи где-то скрытых воздушных насосов, восстанавливающих нормальное давление воздуха в тоннеле. Наконец почти одновременно на правых бортах лодок откинулись широкие площадки и легли горизонтально над влажным дном. Из далекого конца тоннеля донесся мягкий грохот раздвигающейся стены. В широко раскрывшийся проход ворвались яркий свет и глухой шум человеческого поселения, отрывистые голоса людей, жужжание и гудение работающих машин, приглушенный лязг и скрежет металла. Под сводами тоннеля послышался шорох катящихся на резиновых шинах электрических платформ. Электрокары остановились у откинутой площадки большой, ранее прибывшей подводной лодки. Изнутри ее показались люди, протянулась лента транспортера, выносившая на площадку тяжелые бочки, невидимые краны стали подавать тюки и ящики. Возгласы людей, грохот передвигающихся грузов, гудение крановых моторов, мелодичные звонки электрокаров гулко раздавались под сводами этого необычайного порта. Возобновилась прерванная на время работа по нагрузке и выгрузке подводной лодки. В раскрывшихся внутренних воротах порт-тоннеля показались два человека. Впереди торопливо шел пожилой полный человек с кругло подстриженной седой бородой, шапкой черных с проседью курчавых волос и живыми черными глазами под мохнатыми бровями. Он был одет в свободною коричневую куртку с отложным воротником и темным галстуком; куртку стягивал широкий пояс. За ним следовал смуглый молодой человек, почти юноша, с худощавым бритым лицом и большими горящими глазами. На откинутой площадке подводной лодки появилась группа пассажиров в сопровождении капитана. - Ну, еще раз спасибо, товарищ капитан, за приятное плавание, - обернулся к капитану Лавров. - Идем, идем, товарищи! Вот и Гуревич спешит сюда, сейчас будет потасовка. Готовьтесь, товарищ Березин, - с веселой усмешкой сказал он, повернувшись к своему спутнику. - Ну что же, - вздохнул Березин, смущенно улыбаясь и проводя ладонью по круглой бритой голове. - Я уже привык быть козлом отпущения. - Такова, кажется, участь всех работников снабжения, - рассмеялся кто-то позади. Разговаривая, все сошли с площадки и стали на влажное стеклянное дно тоннеля. - Здравствуйте, Сергей Петрович! Здравствуйте, Николай Антонович! приветствовал приезжих Гуревич. - Давненько не видали вас в нашей подводной берлоге. - Немало, вероятно, здесь перемен, - говорил Лавров, пожимая Гуревичу руку и направляясь к выходу из порт-тоннеля. Все последовали за ним. Вокруг сновали электрокары, в вышине проносились краны с тяжелыми грузами в цепких лапах. - Немудрено, Сергей Петрович, ведь вы у нас не были, пожалуй, месяцев пять. Позвольте вам представить Андрея Глебовича Красницкого, начальника насосной станции. - Рад познакомиться с вами, Андреи Глебович, - сказал Лавров. - Мне много говорил о вас Самуил Лазаревич - и только одно хорошее. Вы здесь, кажется, всего месяца два? Ну как? Втянулись уже в работу? - С головой, Сергей Петрович, - ответил, слегка смущаясь, Красницкий. Работа уж очень интересная. Я ведь с самого начала, как только быт опубликован проект, стал его горячим сторонником. Я даже темой дипломного проекта взял разработку детали гидромониторной установки. - Ах, вот как! - сказал Лавров, уступая дорогу стремительно несущемуся электрокару. - Так это ваш проект прислал мне Московский гидротехнический институт? Теперь я и фамилию вашу отлично припоминаю. Очень рад познакомиться с вами. - Лавров, улыбаясь, оглядел юношу, потом вдруг прищурился и медленяо произнес: - Позвольте... и лицо ваше кажется мне знакомым, где-то я вас видел. Вы не помните? Не встречались мы? Красницкий смущенно посмотрел на Лаврова: - Не помню, Сергей Петрович, не думаю. - А! Вспомнил! - воскликнул Лавров, кладя руку на плечо Красницкому. Ведь это вы выступали на дискуссии во Дворце Советов и предложили просить правительство о созыве комиссии? - Ах, это... - смешался Красницкий. - Да, это был я. Но ведь вас не было тогда на докладе профессора Грацианова. - Какие пустяки! - засмеялся Лавров. - А экран телевизефона? Я следил из своей комнаты за дискуссией от начала до конца. Очень рад видеть вас здесь. - И, повернувшись к Гуревичу, он забросал его деловыми вопросами: Ну, как у вас с выработкой? Как ведут себя механизмы? Сколько проходите в день? Последняя сводка дает почему-то снижение. Позади, оживленно беседуя друг с другом и осматривая все окружающее, следовали спутники Лаврова. Еще дальше, отстав от всех, шли Березин и Гоберти. - Господин Гоберти! - внезапно крикнул Лавров. - Что же вы отстали? Идите скорее сюда! Смотрите! - Бегу, бегу, Сергей Петрович! - ответил Гоберти, торопливо приближаясь к Лаврову и Гуревичу. Стоявший впереди электрокар с горою пухлых тюков отошел в сторону, и перед гостями, подошедшими к выходу из тоннеля, открылся необычайный вид. Под высоким полукруглым сводом в свете огромных шаровых фонарей показался поселок. По его левой стороне виднелись ряды небольших, кубической формы коттеджей, полускрытых в кудрявой зелени кустов и деревьев. Справа тянулись здания молчаливых, словно заснувших складов, четырехугольных двухэтажных мастерских, из которых доносился приглушенный шум обрабатываемого металла. Поближе к центру высилось здание электростанции, дальше были насосная и компрессорная станции. В центре поселка, упираясь в вершину свода, находилась гигантская башня из прозрачного материала, с ажурным сплетением балок, тросов и лестниц, заполнявших ее внутри. Из основания башни выходили наружу мощные трубы, которые тянулись, подобно круглым валам, до наружной стены поселка, проходили сквозь нее и скрывались во мраке подводных глубин. Наружная стена была также прозрачна. Это зрелище поразило всех, кто был здесь впервые, особенно Гоберти. Он глядел, слегка испуганный и словно зачарованный, на эту существующую и в то же время словно отсутствующую преграду между поселком и океаном. Там, за стеной, шла своя таинственная жизнь. На уровне дна вспыхивали разноцветные огоньки, загорались и гасли на короткие мгновения какие-то высокие стебли, покрытые узорными листьями и странными цветами. В вышине, над ними и над сводом поселка, изредка мелькали в разных направлениях то темные гибкие тени, то цветистые гирлянды и точки огней, блеклых и туманных, едва заметных сквозь сильный свет из поселка. Молчание длилось долго. Наконец Гоберти глубоко вздохнул, снял клетчатую кепку и вытер платком высокий морщинистый лоб. - Это стекло? - хрипло спросил он. - Стекло, - ответил Лавров, - но только стальное стекло, очень легкое и в то же время необычайно прочное. Я вам говорил о нем, теперь можете убедиться, что это не мистификация1. - Я не мог себе этого представить, - пробормотал Гоберти. - Имейте в виду, дорогой Гоберти, мы теперь не довольствуемся лишь тем, что нам предлагает в готовом или полуготовом виде природа, хотя бы это было лучшее из того, что она может предложить. Нет! Мы сами изготовляем для своих нужд именно тот материал, который нам требуется. Благодаря успехам физической и синтетической химии2 мы настолько проникли в таинственные глубины вещества, в законы его внутреннего строения, образования и расположения молекул, что, беря из природы самое простое, дешевое, имеющееся всюду в изобилии, мы создаем из него нечто совершенно новое, чего в природе даже не встретишь. И, уверяю вас, этот новый материал получается у нас гораздо лучше, чем тот, что выходит из мастерской природы. - А эта прозрачная сталь? - Эта прозрачная сталь - просто пластмасса. Но по своей необычайной твердости, легкости, кислото- и жароупорности она превосходит все известные стали и сплавы металлов. - И все же, - спросил Гоберти, - над нами, вероятно, огромное давление воды? - Не такое огромное, как может показаться, - ответил Лавров. - Глубина здесь не достигает и двухсот метров, следовательно давление воды на свод не превышает двадцати атмосфер. Примите во внимание также идеальную сопротивляемость геометрически точного полусферического свода, который к тому же опирается на башню, построенную из того же материала. Такое сооружение может выдержать значительно большую нагрузку. Однако пойдем дальше. Сначала в шахту, Самуил Лазаревич, - повернулся Лавров к Гуревичу и сейчас же, спохватившись, воскликнул: - Да, простите! Забыл вас познакомить. Самуил Лазаревич Гуревич - начальник строительства и главный инженер шахты номер три - товарищ Красницкий. Эрик Гоберти - корреспондент иностранных газет. Покончив с этой неизбежной церемонией, Лавров двинулся вперед. - На какой глубине сейчас работаете, Самуил Лазаревич? - обратился он к Гуревичу. - Тысяча двести десять метров, Сергей Петрович. - Температура? - Пятьдесят пять градусов. - Мне помнится, - вмешался Гоберти, - вы предполагали достигнуть температуры что-то около трехсот пятидесяти градусов. На какой же глубине вы ее встретите, если разрешите спросить? - Примерно около пяти километров, - ответил Гуревич. - Колоссально... Колоссально... - бормотал Гоберти, торопливо занося в записную книжку свои заметки. Поселок казался безлюдным. Лишь изредка встречался одинокий прохожий и, приветливо поздоровавшись с новыми людьми, исчезал в ближайшем здании. С левой стороны поселка, из густо разросшейся зелени, внезапно донесся веселый детский смех. - Неужели здесь дети? - удивленно спросил Гоберти. - Ну как же! - ответил Гуревнч. - В поселке немало семейных людей, которые привезли сюда и своих детей. Сейчас, вероятно, в школе перерыв и ребята выбежали в наш крохотный сад. - Черт возьми! - не мог удержаться Гоберти. - Вы, однако, с комфортом устроились на дне морском. - Без детей было бы скучно, - объяснил Гуревич. - И уверяю вас, они себя чувствуют здесь не хуже, чем на поверхности земли. Зелень, озонированный воздух1, кварцевые фонари, под которыми ребята загорают не хуже, чем на солнце... Даже теннис и футбол у нас процветают. Такого вратаря, как наш Андрей Глебович, и на поверхности земли не скоро найдете, - сказал Гуревич, показывая на улыбающегося Красницкого. - Если вам захочется отдохнуть на даче, приезжайте сюда, господин Гоберти. Право, не пожалеете, - заключил он, открывая высокую стеклянную дверь у подножия башни. Гоберти ничего не успел ответить - новое зрелище захватило его. Тихий шорох вертящихся колес, шелест ползущих тросов, музыкальное гуденье моторов, тяжелое пыхтенье и вздохи где-то скрытых насосов наполняли огромное внутреннее пространство башни. Ее противоположная прозрачная стена виднелась далеко впереди. Высоко над головами вошедших густо сплетались в ажурную сеть бесчисленные балки, подкосы, среди которых изредка мелькала маленькая фигура человека. На разной высоте то здесь, то там в эту сеть были вкраплены баки и газгольдеры2, перевитые трубами и змеевиками. Круглый ровный пол был составлен из огромных четырехугольных плит. Из-под пола выходило наверх множество кабелей и труб. Через большой круглый люк двигались вверх и вниз прозрачные кабины лифта с грузом или изредка с людьми. Через другой люк, огороженный легкими перилами, виднелись ступеньки металлической лестницы, уходящей куда-то вниз, в светлую пустоту. После чистого, свежего воздуха поселка в башне чувствовался какой то едва уловимый, щекочущий горло запах. - Что это? Чем здесь пахнет? - поспешно повернулся к Гуревичу Лавров. - Вот уже несколько дней, как этот запас держится в башне, - ответил Гуревич, недовольно проводя рукой по пушистым седым усам. - Мы вынуждены употреблять низкосортный георастворитель, совершенно непригодный для закрытых помещений. - Почему же вы не замените его высококачественным? - нетерпеливо спросил Лавров - У нас другого нет, Сергей Петрович, - хмуро ответил Красницкий. - Вся последняя партия растворителя никуда не годится. - Надо было немедленно сообщить нам об этом! - уже не скрывая волнения, заметил Лавров. - Мы говорили об этом лично товарищу Березину по телевизефону, - сказал Гуревич. Лавров вопросительно посмотрел на Березина. - Я уже распорядился, Сергей Петрович, о срочной отправке на шахту номер три новой партии георастворителя, - ответил Березин смущенно и поспешно. Произошла ошибка на заводе. Я сделал внушение нашему приемщику. Лавров укоризненно покачал головой. - Примите меры, чтобы это больше не повторялось. Когда будет доставлена новая партия? - Дней через десять, - подумав, ответит Березин. - Партия уже отправлена из Архангельска на "Васлии Прончищеве". - Ну нет! - решительно возразил Лавров. - Вы переправите сюда в аварийном порядке на самолете одну тонну растворителя. Вам хватит тонны на десять дней, товарищи? - спросил он Гуревича и Красницкого. - До прибытия "Прончищева"? - Хватит, Сергеи Петрович, вполне хватит! - Вот и отлично! Я попрошу вас, Николаи Антонович, пройти в контору, связаться по телевизефону с кем нужно на "Большой земле" и распорядиться об отправке этой тонны. А вы, товарищ Красницкий, проводите, пожалуйста, Николая Антоновича в контору... Мы спустимся в шахту с товарищем Гуревичем. Вы догоните нас... Пойдем дальше, товарищи, - продолжал Лавров, после того как Березин и Красницкий вышли из башни. - На лифте или по лестнице, Сергей Петрович? - спросил Гуревич. - По лестнице, Самуил Лазаревич.
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ В НЕДРАХ ЗЕМЛИ
      Металлическая лестница вилась уступами и через каждые два-три десятка метров прерывалась площадкой. Справа она примыкала к стене шахты, слева была пустота - светлая, пугающая, от близости которой у человека замирало сердце. Лестница, легкая, словно паутина, висела в пространстве, и Гоберти, сжав зубы, с трудом заставлял себя переставлять ноги, спускаясь по ступенькам. Впереди и позади лестницы уходили вниз две сетчатые клетки лифтов: грузового и пассажирского. Залитая светом круглая пропасть открылась перед глазами людей, как только они сошли на первую площадку лестницы. Шахта уходила глубоко вниз, в звездную туманность скопившихся там огней. По ее гладким светло-голубым стенам тянулось множество проводов, шлангов, труб. Глухой ровный гул шел из глубины шахты, чмокающие звуки доносились из толстых труб; тяжко вздыхая, ухали насосы и компрессоры; где-то грозно гудели мощные моторы. Осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к возрастающему гулу, все молча спускались по лестнице ниже и ниже. Над каждой площадкой висели на стене мраморные щиты с рубильниками, выключателями, разноцветными кнопками. Гоберти спускался рядом с Лавровым, присматриваясь, ежеминутно делая на ходу заметки в своей записной книжке. - Что за хлюпающие звуки доносятся из этой трубы, Сергей Петрович? спросил он после долгого молчания. - Из этой толстой? Придется сначала объяснить вам значение водонапорной трубы, которая идет рядом с ней. Как видите, она немного тоньше первой. По ней под собственным напором - я вам уже говорил, что здесь, у дна океана, давление равно двадцати атмосферам - внешняя морская вода устремляется вниз, в шахту. В нижнем, глухом конце этой трубы вода разбивается на несколько десятков мощных струй, и каждая из этих струй по своему шлангу, через свой брандспойт1, вырывается наружу и с огромной силой бьет и разбивает горную породу на дне шахты... - Простите, Сергей Петрович. Я, конечно, мало понимаю в технике, но все же слышал, что этим способом размывают, скажем, песчаную почву, глинистую или, как их там... - Вы хотите сказать - осадочные породы? - Да, да, мягкие породы. Но только что товарищ Красницкий докладывал вам, что они пробивают шахту в базальте2. В базальте! Он ведь, кажется, такой же твердый, как гранит. Не так ли? Что же может с ним сделать вода даже под напором в двадцать атмосфер? - Это вполне естественный вопрос, - сказал, улыбаясь, Лавров. - Надо знать, что под таким давлением струя воды получает твердость стали и действует, как стальной лом. Но, кроме того, мы получили еще добавочную силу благодаря успехам советской химии. Недавно, один из наших химических институтов открыл состав, который называется геологическим растворителем. Это о нем мы только что разговаривали наверху. Подробно говорить об этом составе я не могу. Могу сказать лишь, что одна его крупинка, растворенная в кубометре воды, позволяет ей под сильным давлением разъедать и растворять почти мгновенно верхний слой любой горной породы, в том числе и самой твердой, как, например, гранит, базальт, диорит3. Ну, хотя бы вот так, как соляная кислота растворяет в себе без остатка большинство металлов, органические ткани, кости. По водонапорной трубе идет вода уже с ничтожной примесью растворителя, но этого достаточно, чтобы наши гидромониторы даже в базальте каждые сутки углубляли шахту на десять-пятнадцать метров. - Так... Интересно... О чем же вздыхает другая труба? - спросил Гоберти. - Другая труба - отводная, - продолжал Лавров. - Внутри нее через равные промежутки помещаются мощные электрические насосы, которые поднимают наверх пульпу - то есть уже отработанную воду с размытой горной породой. Эта пульпоотводная труба уходит далеко от поселка по морскому дну, и там теперь образуется, если можно так выразиться, новый геологический слой отложений из выбрасываемой породы. Работу этих насосов вы и слышите из пульпоотводной трубы. - Замечательно! - проговорил Гоберти, снимая кепку и на ходу вытирая покрытые капельками пота лоб и розовый лысый череп. - Кстати, Самуил Лазаревич, - обернулся Лавров к Гуревичу, - как работают пульпоотводные насосы? Какая производительность? - Великолепно работают, Сергей Петрович, и монтаж идеальный. Прекрасная конструкция! Поршень с расширяющимся эластичным ободом, и зазора между поршнем и цилиндром насоса фактически нет. Производительность выше проектной. - Вот как! Очень хорошо. Какой завод поставлял? - Московский гидротехнический. А конструкция - Ирины Васильевны Денисовой, начальника производства на этом заводе. Мы с ней обменялись визетон-письмами, и я прямо благословлял ее за эти насосы... Обычно бледное лицо Лаврова порозовело. - Вот как! - пробормотал он с улыбкой. - Очень рад... Очень... Гоберти энергично обмахивал кепкой раскрасневшееся лицо. - Что-то очень жарко становится, - говорил он. - Сердце у меня неважное, с трудом выносит такую температуру. - Сейчас будет станция, господин Гоберти, - отозвался Гуревич. - Минуту потерпите. Через два лестничных пролета на площадке, в стене шахты, показалась плотно закрытая дверь. Гуревич открыл ее, за ней другую и пропустил мимо себя гостей. Они очутились в высокой, мягко освещенной комнате, уставленной мебелью. Здесь была тишина и приятная прохлада. Из боковой двери появился человек в белом халате и быстро направился навстречу вошедшим. - Наш врач, - представил его Гуревич и обратился к нему: - Илья Сергеевич, господин Гоберти жалуется на сердце. Можно ли ему продолжать спуск? Врач подошел к журналисту, пощупал пульс, взял со стола какой-то миниатюрный сложный прибор и приставил его к груди Гоберти. На наружной стороне прибора задрожала стрелка и затем начала быстро и неравномерно колебаться из стороны в сторону.