Личный досмотр

— Светлана, не надо плакать.

— Я не плачу. С чего вы взяли? Ох, уже надо уходить. Сестра сердится. Она у вас такая сердитая.

— Эта беленькая? Что вы!

— О, вы ее не знаете еще. До свидания, Андрюша. Тут вам какие-то записки. Я вам под подушку их кладу. Потом прочтете. А я… я опять приду. Хорошо?

— Очень…

— А вам больно, да?

— Нет… почти.

— Засните.

— Постараюсь. Значит, вы придете?

— Да, да.

— Светлана!.. Вы здесь?.. Тихо. Андрей открыл глаза.

Пустая палата. Только на трех кроватях лежат под белыми одеялами три человеческие фигуры. Спят…

Вдруг Андрей вспомнил: Светлана положила ему под подушку какие-то записки. Он медленно протянул руку, нащупал два сложенных листка и положил их себе на грудь, прикрыв ладонью.

Несколько минут Андрей лежал с закрытыми глазами. Отдыхал. Потом взял один из листков, развернул, поднес к глазам.

Первая записка была от Дубинина. Веселая записка. Хороший все-таки Валька друг!

Вот вторая записка. От кого она? Глаза Андрея медленно скользили по строчкам.

«Милый Андрей. Один знакомый сказал мне, что с вами неприятность. Зачем только принесло вас в тот двор! И с девушкой. Я не ревную, не думайте. А выздоровеете, надо повидаться обязательно. Надя».

Надя! Что это значит? Откуда она появилась, откуда узнала, что с ним случилось? Странно… Да еще с такими подробностями: двор, девушка. Откуда ей это известно? Все это знают только Светлана и он, потом они рассказали Ржавину, больше никому.

Андрей думал, и чем больше он думал, тем все дальше и дальше отступала пустота внутри, отступала слабость. Андрей чувствовал: какой-то серьезный узел завязывается вокруг этой записки. Он только никак не мог додумать все до конца. Но, может быть, это та самая зацепка, которая нужна?

Андрей так резко повернулся на подушке, что уже почти не хватило сил нажать рукой кнопку у изголовья.

Через минуту над ним склонилась беленькая сестра.

— Что вы хотите, Андрей?

Она всех больных называла по имени.

— У меня сегодня был Ржавин, из милиции…

— Да, знаю…

— Позвоните ему… Он мне срочно нужен… Вы понимаете? Это очень важно… Очень…

ГЛАВА 5.

ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО АНТОНИЯ И ПРОЧИЕ НЕПРИЯТНОСТИ

Берлинский экспресс подошел к блокпосту Буг в первом часу ночи. Сидевший у окна Буланый сквозь слипающиеся веки увидел, как из кромешной тьмы вдруг возникли три нестерпимо ярких глаза, в потоке их света кружились белые, прозрачные клубы пара. И тут же взревел гудок. Дремавшие в комнате таможенники, поеживаясь от холода и ледяных порывов ветра, разбрелись вдоль состава, в темноте скользя и спотыкаясь об обледенелые шпалы.

Буланый разыскал вагон-ресторан. Вот где ему сегодня работать.

Шалымов предупредил, что это трудный участок, и ехидно, как показалось Семену, спросил, не послать ли ему в помощь кого-нибудь еще. Тут, конечно, не было никакой заботы. Просто Шалымов его не любил и хотел, чтобы он, Семен, попросил помощи, чтобы все видели, как он не уверен в себе. Шалымов, наверное, решил отомстить за случай с итальянской делегацией, из-за которого он и его любимчик Андрей Шмелев получили тогда взыскания. «Ну погодите, — мстительно подумал Семен, — скоро Михаил Григорьевич всем вам даст прикурить».

Он упругим движением подтянулся на высоких поручнях вагона.

После ночной тьмы глаза резанул яркий свет в пустом салоне вагона-ресторана. Вдоль окон протянулись ряды столиков под белоснежными скатертями, между ними стояли мягкие, обитые голубым плюшем кресла. В глубине вагона виднелась стойка буфета, пестрая от конфетных и папиросных коробок, бутылок с винами и шоколадных плиток. Рядом с буфетом находилась дверь в кухню и подсобные помещения.

Из этой двери навстречу Семену вышел худой и сутулый человек средних лет в белом халате, с отекшим и угрюмым лицом и опущенными книзу реденькими усами. Это и был тот самый Юзек, о котором специально предупредил Шалымов. Уменьшительное и почти ласкательное имя Юзек до смешного не шло к этому мрачному, неуклюжему человеку. «И этого тюленя остерегаться?» — насмешливо подумал Семен.

Чуть косолапя, Юзек подошел к Семену и, изобразив на морщинистом лице какое-то кривое подобие улыбки, глухо сказал:

— Привет, товарищ начальник. Вот мы, наконец, и дома, слава тебе господи. От чашечки горячего кофе не откажетесь?

— Некогда, — сдержанно ответил Семен. — Приступим к досмотру.

Но Юзек, не слушая его, крикнул, обернувшись к буфету:

— Муся, чашку кофе!

И тотчас оттуда появилась белокурая, складненькая девушка с бойкими глазами под тонкой ниточкой иссиня-черных бровей. На ярких, полных губах ее играла усмешка. Девушка протянула Семену чашечку дымящегося кофе и оживленно защебетала, окидывая его бесцеремонным и веселым взглядом.

— Ну что вы, молодой человек, что вы! С такого холода-то, как приятно. Я же вижу, вы замерзли. И спать, наверно, хотите. Вот так стоя и выпейте. А ля фуршет, — с комичным старанием произнесла она под конец и прыснула, бросив быстрый взгляд на Юзека.

— Не могу. Я, товарищи, на работе.

— Так разве мы вам мешаем? — огорчилась Муся. — Мы же для вас… Я так хотела…

— Я понимаю, понимаю…

Семен смягчился и благосклонно посмотрел на девушку. Положительно она не дурна! Фигурка… да и мордочка, И как-то так смотрит… Видно, что он, Семен, ей понравился. Все-таки он умеет нравиться женщинам! Вот и эта тоже. Интересно было бы проверить. Однако дело прежде всего.

Тем не менее он не без удовольствия взял чашечку из рук Муси и, обжигаясь, торопливо выпил душистый напиток.

— Спасибо, чудесный кофе, — Семен задержал на девушке внимательный и дерзкий взгляд. — Вы, кажется, мастерица. Ну, а теперь, — он обернулся к Юзеку, — за работу.

Войдя в тесное помещение кухни, Семен с усмешкой спросил Юзека:

— Надеюсь, на этот раз в котле ничего недозволенного не везете?

— И не говорите! Леший кого-то попутал! — с искренней досадой воскликнул тот. — И сам виноват: недосмотрел. Но уж теперь их вот всех предупредил…

Он указал на дверь, за порогом которой стояли, кроме Муси, еще пожилая женщина и низенький толстый повар. Все они были в белых халатах, а повар еще и в колпаке.

Однако Семен все же взял длинный уполовник и старательно помешал в пустом котле.. Потом он попросил снять крышки со всех кастрюль на плите и так же старательно проверил, нет ли там чего. При этом Семен не заметил, как за его спиной Юзек обменялся с Мусей насмешливой улыбкой. Затем Юзек принялся услужливо открывать перед Семеном бесчисленные шкафчики, выдвигать большие и малые ящики, помогая вынимать оттуда горы посуды, пакеты и коробки. Юзек делал это с такой безбоязненной, даже подчеркнутой поспешностью, что у Семена не возникало и тени подозрений. «Нет, — решил он, — человек, что-то скрывающий, ведет себя не так».

А Юзек открывал все новые и новые дверцы, выдвигал ящики, приговаривая:

— Гляньте сюда, будьте ласковы… И сюда.. А вот этот забыли!..

Семену уже казалось, что не осталось и уголка, не осмотренного им, а Юзек находил все новые ящики, то прикрытые какими-то выдвижными разделочными досками, то краем клеенки, то каким-то большим предметом на столе или на полу. Потом перешли к холодильникам.

Состав уже пришел в Брест, в вагонах пассажиры уже давно спали, а Буланый, усталый и злой, все еще не мог покончить с досмотром кухни вагона-ресторана.

Наконец Муся не выдержала и воскликнула:

— Ну, пойдемте же ко мне в буфет! Сколько можно…

— Да, в самом деле, — откликнулся Буланый. — Тут как будто все в порядке.

Хмурое и тоже уставшее лицо Юзека просветлело, и он вздохнул с видимым облегчением, в котором, однако, и на этот раз Семен при всем желании не мог ничего заподозрить плохого, ибо точно такое же облегчение ощутил и сам.

При осмотре буфета рядом с Семеном была одна Муся. Юзек устроился вдалеке, за одним из столиков и, надев очки, спокойно проглядывал какие-то документы. Повар и пожилая женщина переоделись и, несмотря на ночное время, ушли в город навестить кого-то.

Муся стояла так близко, что Семен ощущал запах ее духов, даже теплоту ее кожи на обнаженных по локоть руках. Девушка то и дело нагибалась, открывая ящики за стойкой, и Семен с какой-то неожиданно проснувшейся жадностью следил за ее мягкими движениями. А Муся, выпрямляясь, каждый раз обжигала его веселым и дразнящим взглядом и беспричинно улыбалась.

В какой-то миг Семен решился и, нагнувшись вслед за Мусей, крепко обнял ее за талию. Девушка, не вырываясь, с полушутливой строгостью прошептала:

— Не время сейчас баловать. Понял?

— А когда время?

— Смотри, пожалуйста, какой шустрый.

— А что?

— А то, что погнала бы я тебя, знаешь куда? Да что-то приглянулся ты мне.

— Ну, когда же время? — настойчиво переспросил Семен.

Муся бросила опасливый взгляд на сидевшего в глубине салона Юзека и торопливо ответила:

— Главное, уходи побыстрее. А через полчаса возвращайся. Он тоже в город уйдет, — кивнула она на Юзека.

— Понятно.

Семен с лихорадочной быстротой закончил досмотр и стремительно направился к выходу из вагона, кивнув на прощанье Юзеку.

…Во второй раз Семен пробыл в служебном купе вагона-ресторана, как ему показалось, всего один миг. А Муся уже затормошила его и велела уходить.

Семен в последний раз обнял ее и вдруг, подчиняясь какому-то озорному чувству, беспечным тоном спросил:

— Слушай, дело прошлое. Скажи теперь, как есть. Везли вы контрабанду или нет?

В ответ Муся неожиданно звонко рассмеялась, так неожиданно, что Семен даже вздрогнул.

— Конечно, везли, — с улыбкой сказала она и, прижавшись к Семену, шепнула ему в самое ухо: — Спасибо тебе.

— Ты что говоришь? — испуганно переспросил Семен. — Соображаешь?

Муся отстранилась и уже другим, насмешливым и резким тоном сказала:

— Я-то соображаю. А вот ты, милый, кажется, не очень.

И уже в последний момент, когда Семен приоткрыл дверь вагона, собираясь выскользнуть на темный перрон, Муся шепнула ему вдогонку:

— Смотри. Не болтай лишнего. А то… Последних слов он не расслышал. «Вот это влип в историю», — проклиная себя, думал Буланый.

…В ту ночь долго не гас свет в квартире Нади Огородниковой.

В первой из комнат, вокруг накрытого стола, нетерпеливо прогуливался Засохо, шлепая домашними туфлями и засунув руки в карманы теплой куртки. За стеклами очков видны были его большие, как у совы, настороженные глаза.

Надя сидела на кушетке в ярком и не по сезону открытом платье. На обнаженные плечи она накинула прозрачную косынку. В руках Надя держала гитару и задумчиво перебирала пальцами струны.

— Пора бы уже ему быть, — проворчал Засохо. — Стареет, черт бы его побрал. А ты тут за него…

— Придет. Что ему станет, — враждебно отозвалась с кушетки Надя. Почему-то в последнее время она совсем перестала бояться Артура Филипповича. И уважать перестала: такое же дерьмо, как и все. А уж трус!.. Как он в прошлый раз испугался, когда Андрей намекнул на какие-то доллары! Неужели Засохо вез тогда валюту? А ей он сказал, что у него конфисковали мануфактуру. И Евгению Ивановичу в Москве он тоже это сказал. Значит, он обманывает их? Такое не прощается. Вот только бы узнать, только бы узнать…

— Э-эх, — сердито посмотрел на нее Засохо. — Баба, она и есть всегда и во всем баба.

Он снова нетерпеливо зашагал вокруг стола, чуть сгорбившись и с силой оттягивая карманы своей нарядной куртки засунутыми туда кулаками.

Засохо сейчас даже представить себе не мог, что он скажет, вернувшись в Москву, Евгению Ивановичу, как объяснит потерю целой партии этих проклятых чулок. Со Шмелевым получилось тоже более чем неудачно. Слава богу, хоть жив остался. Товар же вернуть все равно не удалось, А Засохо еще собрался крупно надуть шефа на этой комбинации. Да, еще один такой скандал, и этот проклятый Евгений Иванович может, пожалуй, вообще выставить его, Засохо, из «дела». О, этот церемониться не будет!

Засохо почувствовал, как его стало даже познабливать от волнения. Он с тревогой схватился за пульс. В отношении своего здоровья Артур Филиппович был мнителен до чрезвычайности.

— Артур Филиппович, — вдруг задумчиво спросила Надя, — а как вы думаете, будет война?

Засохо, не переставая кружить вокруг стола, раздраженно ответил:

— Пусть у других об этом голова болит.

— Об этом у всех голова болит, — вздохнула Надя. — Сколько война нам горя принести может. Засохо снисходительно усмехнулся.

— Кому это «нам»? Тебе? Мне? Да если у нас с тобой будут деньги, нам всюду и всегда будет хорошо.

— Я вас чего-то не пойму, — с тревогой посмотрела на него Надя.

Ей на секунду вдруг стало страшно. И не от злых глаз Засохо, даже не от его слов. Надя внезапно ощутила какую-то страшную пустоту вокруг себя. Привычное слово «мы», под которым она всегда — и в детстве, во время войны, и потом, когда речь заходила о международных делах, — как-то естественно понимала весь народ, всю Родину, вдруг сейчас это слово «мы» сузилось до крошечного «я и он». Неужели, если вдруг всем вокруг будет плохо, ей, Наде, и вот ему, Артуру Филипповичу, будет хорошо? Неужели? А маме, например? А брату Косте, который живет с семьей в Новосибирске? А другим? Неужели деньги отгородили ее от всех этих людей? Неужели, если всем им будет плохо, ей, Наде, будет хорошо?

От этих мыслей Наде стало вдруг на секунду так жутко, что она впервые, кажется, с ненавистью взглянула на самодовольное, хитрое лицо Засохо и глухо сказала:

— Надо говорить, да не заговариваться.

В это время в передней зазвонил звонок. Он зазвонил так неожиданно и резко, что Надя в первый момент не могла сообразить, что случилось.

Первым устремился к двери Засохо,

— Слава богу, наконец-то! — услышала Надя его голос из передней. — Уж не знали, что и думать. Ну как?

В ответ прозвучал знакомый, глуховатый голос Юзека:

— Порядок. Таможенник попался — клад.

— Кто такой? — заинтересовался сразу Засохо.

— Фамилия — Буланый, — усмехнулся Юзек. — Уж я его за нос поводил. А потом… потом Муська за него принялась. Куда ставить?

Надя вышла в переднюю. Она увидела Юзека в длинном темном пальто и мятой фетровой шляпе с двумя чемоданами в руках.

— Я его знаю, этого Буланого. Его Семеном зовут, — сказала Надя.

— Вот и заметь себе, — строго произнес Засохо. — Это все? — спросил он у Юзека, указывая на чемоданы.

— Еще два в машине. Полине отвезу.

— Правильно, — одобрил Засохо и, окончательно придя в хорошее расположение духа, потрепал Юзека по плечу. — Давай вези. И не задерживайся. Дело обсудить одно надо. Да и выпить успеть.

Юзек кивнул головой и, не прощаясь, исчез за дверью.

Пыхтя, Засохо оттащил чемоданы на кухню. Там он приподнял с пола кусок линолеума, отсчитал от стены нужную доску и потянул ее вверх. Доска легко приподнялась, обнаруживая черную пустоту под собой. Туда Засохо и спустил чемоданы.

В столовую он вернулся в приподнятом настроении.

Надя по-прежнему сидела на кушетке, задумчиво перебирая струны гитары.

Настроение у нее изменилось. Стало вдруг грустно и жалко себя. «Ой, как годы мои уходят, — думала Надя, — и ничегошеньки нету у меня и любимого нету. Так и не встретила, не сыскала…» Она сама не заметила, как поразила ее в тот вечер разница между Андреем и пьяным Артуром Филипповичем. Кажется, с того вечера и стала задумываться Надя над своей жизнью. И сейчас ее, наверное, тоже впервые не волновала судьба товаров, привезенных Юзеком.

— Ну, чего строишь из себя мировую скорбь? — бодро спросил Засохо. — Можно пока по первой пропустить. За его доброе здоровье и благополучие, — он кивнул на дверь, за которой скрылся Юзек.

Надя равнодушно махнула рукой.

— Пейте себе.

— Как знаешь. Могу и один. Он со смаком выпил, закусил. Потом снова обернулся к Наде и с неодобрением спросил:

— Ну-с, а как Андрей? Срослась голова-то?

— Не знаю. Думала, он ответ мне напишет, а он не написал. Сестра говорит, слабый еще.

— Ответ? — настороженно переспросил Засохо. — А ты что ему написала?

— Ну, написала, что жалко мне его, что видеть хочу, когда выпишется…

— Та-ак. И еще написала, конечно, — с еле сдерживаемой яростью сказал Засохо, — откуда ты знаешь, что он в больнице. Что, мол, есть у тебя такой приятель, Засохо Артур Филиппович, вот он-то тебе и…

— Да что вы! — Надя сердито посмотрела на Засохо. — Что вы, в самом деле!

Но Засохо, обдумывая что-то, молча шагал вокруг стола. Потом, приняв какое-то решение, он подошел к Наде и, покачиваясь с каблуков на носки, холодно и чеканно произнес:

— Так вот. Юзека я, конечно, дождусь. Но больше я у тебя не останусь, дура ты эдакая. Все. И не ищи. За ночлег я лучше деньгами платить буду, чем свободой.

Надя небрежно пожала плечами.

Прошел час, потом второй. Юзека все не было, Засохо выпил еще одну рюмку, потом еще. И все кружил, кружил по комнате.

— Да что же это?.. Куда он делся? — взволнованно бормотал он. — Неужели случилось что-нибудь?..

А Юзек так и не пришел в ту ночь.

Все эти дни Геннадий Ржавин энергично занимался «делом» о голубой «Волге» и о «разбойном нападении на гражданина Шмелева».

Разыскав в конце концов того самого Никифора, который ночью вместе с Андреем толкал злополучную машину, Ржавин сумел выяснить, что за рулем, тогда сидел небезызвестный ему шофер Пашка.

Ржавин, уже понимая, что нападение на Андрея лишь эпизод в цепи куда более опасных событий, тем не менее принялся было за изучение этого юркого пройдохи, когда вдруг получил от Андрея записку, присланную ему Огородниковой.

Прежде чем побеседовать с Андреем, Ржавин собрал немало интересных сведений об этой красивой и бойкой женщине. Побывал он и у нее в магазине. Побывал и в доме, где она жила. Старик сосед из этого же подъезда, с которым он долго вел разговор на самые разные темы, между прочим, как по пальцам, пересчитал всех, кто ходил к Огородниковой. Среди них Ржавина заинтересовал полный, седоватый человек в очках с золотой оправой, который по нескольку дней жил у Огородниковой, и последний раз — совсем недавно.

За всеми своими делами Ржавин, однако, не забывал каждый день звонить в больницу и справляться о здоровье Андрея.

В это утро дежурная сестра ответила: — Сегодня выписываем. После обеда. " Ржавин немедленно отправился в больницу. Когда он вошел в знакомую палату, то сразу заметил, что у Андрея появились новые соседи. На одной из кроватей лежал, стиснув зубы от боли, немолодой усатый человек. Громадная, закованная в гипс нога его была вздернута вверх целой системой шнуров и блоков. На другой кровати лежал молоденький русоволосый паренек и читал книгу.

Андрею уже выдали серый, застиранный халат, который, однако, едва доходил ему до колен. В этом халате, туго подпоясанном красным шнурком, Андрей походил на какого-то былинного богатыря. Полному сходству мешали разве только глаза, усталые и грустные.

Ржавин вызвал Андрея в коридор, и они уселись около широкого окна, уставленного цветочными горшками.

— Ну, добрый молодец, — сказал Ржавин, с удовольствием оглядывая Андрея, — дело, кажись, на поправку пошло?

— Вот выписывают…

— Это хорошо. Значит, на работу скоро?

— Денька через два, говорят.

— Та-ак. А у меня дело тоже на месте не стоит.

Тут впервые за время разговора в глазах Андрея засветился живой интерес, и он нетерпеливо попросил;

— Расскажи, чего узнал.

— Все не могу, — покачал головой Ржавин. — Служба такая.

— Больно ты с этой службой заносишься.

— И не думаю. Горжусь ею — это да, верно.

— Ладно, гордись, шут с тобой. Но расскажи хоть, что можно.

Ржавин кивнул головой.

— Слушай. Нашел я, понимаешь, того шофера. Хотя он пока этого и не знает. О чем это говорит? — он усмехнулся и сам же ответил: — О том, что я тебе один служебный секрет уже открыл. Теперь твоя очередь. Открой мне секрет, что у вас за отношения с этой самой Огородниковой?

Ржавин испытующе посмотрел на Андрея.

Тому не понравился его взгляд. «Ишь, Шерлок Холмс какой нашелся», — с неудовольствием подумал он.

Рассказывать о своих отношениях с Надей Огородниковой Андрею было неприятно. И не потому, что это бросало тень на него самого. Просто это касалось таких сторон жизни, которые, как полагал Андрей, совестно и бесчестно вытаскивать всем напоказ. Тем более, если женщина, о которой предстояло рассказать, была, кажется, увлечена им и, следовательно, верила ему.

Ржавин, как видно, уловил причину его колебаний. Самый тон, как, впрочем, и текст записки, говорил о каком-то особом отношении Огородниковой к этому парню. И он строго сказал:

— Помни, Андрей, дело тут идет о серьезных вещах. Может, она в тебя и влюблена…

— Я все понимаю.

Андрей нахмурился и, пересилив себя, очень коротко рассказал, как он познакомился с Огородниковой в гостинице «Буг», как потом она звонила ему, и он избегал этих звонков, как, наконец, пришел к ней домой и застал там некоего Засохо, у которого до этого конфисковали контрабанду.

В этом месте Ржавин насторожился и спросил;

— Какой из себя этот тип?

Андрей, как мог, обрисовал ему Засохо. И Ржавин тут же отметил про себя: «Это тот самый, который недавно еще жил у нее».

— Теперь вот что… — Ржавин помедлил, обдумывая вопрос. — Сколько же раз ты встречал этого человека?

Андрей задумался.

— Пожалуй… раза три.

— Где?

— Первый раз в гостинице, потом в поезде, потом у нее дома.

— А отношения сложились не плохие?

— К сожалению.

— Это, старик, еще неизвестно. Ну, а дядю ее ты запомнил?

— Еще бы! Он же меня в гости звал, как в Москве буду.

— В гости?—оживился Ржавин. — И адрес дал? Андрей усмехнулся.

— Нет. Адрес велел племяннице дать.

— Огородниковой?

— Ну да.

— Гм. Может, это и в самом деле ее дядя? Надо бы все это проверить. Все! Эх, черт возьми! — с досадой воскликнул Ржавин. — Жаль, что ты сейчас не в форме!

— Я же здоров.

— Относительно, старик. Относительно. А скажи, кто еще из твоих сослуживцев знает Огородникову и видел этих ее приятелей?

— Ее знают многие. Она же получает, у нас для своего магазина вещи, конфискованные как контрабанда. — Андрей помедлил и неохотно закончил: — Дважды этого Засохо видел Семен Буланый. В гостинице и потом при личном досмотре, когда выворачивали этого типа наизнанку. В гостинице он и дядю видел.

— Ага. Значит, Семен Буланый? Ржавин сделал пометку в. блокноте и стал прощаться.

После обеда няня принесла Андрею его вещи,

— Там девушка вас дожидается. В такси она.

«Светлана», — сразу догадался Андрей.

Он безотчетно вздохнул и стал поспешно одеваться, потом быстро собрал свои вещи.

Усатый человек со сломанной ногой поманил его поближе и тихо сказал:

— Просьба у меня к вам. Отправьте вот это письмецо. Ночью еще написал, как привезли.

Он достал из-под подушки смятый конверт. Андрей торопливо сунул его во внутренний карман пиджака и сказал:

— Утром бы и отправили. Любая сестра или нянечка опустила.

— Ну нет. Вы, кажется, понадежнее.

Андрей в тот момент не придал значения этим странным словам.

Внизу его ждала Светлана.

В то утро, когда в больнице у Андрея сидел Ржавин, Надя Огородникова вместе с представителями горторготдела и горфинотдела пришла в таможню. Они должны были получить для магазина вещи, конфискованные таможенниками.

К своим визитам в таможню Надя всегда готовилась особенно тщательно. Там ведь она могла встретить Андрея. Кроме того, там могли завязаться и новые полезные знакомства. Да и вообще где бы Надя ни появлялась, ей хотелось нравиться, хотелось кружить головы, притягивать любопытные и жадные взгляды.

Совсем недавно Надя вдруг узнала, что от Андрея ушла жена. И Надя сразу же вообразила, что это произошло из-за нее, что Андрей втайне влюбился в нее и все это время мучился и скрывал от всех свое чувство. Наде нестерпимо захотелось повидать его, убедиться в своей догадке. Андрей ей нравился, хотя он и был, по ее мнению, примитивно-порядочным и нерешительным человеком, каких обычно Надя презирала. Андрей был исключением, и это тоже было интересно.

В тот день, когда Надя собиралась в таможню, Андрей, по ее расчетам, мог уже выйти на работу. А раз так, то она постарается непременно его увидеть.

Еще из дома Надя позвонила в горторготдел пожилой и степенной Анне Семеновне, потом Ниночке в горфинотдел. Вместе они и приехали на вокзал.

На галерее второго этажа, над досмотровым залом, женщин встретил Валя Дубинин.

— Сегодня за купца я, — весело объявил он. — Петр Иванович болен. Так что держитесь.

Им предстояло самим оценивать те вещи, которые не значились в прейскурантах.

Черненькая, бойкая Ниночка кокетливо заметила:

— Вы воспитанный человек, Валя, и с дамами торговаться, конечно, не станете.

Между тем из троих женщин Ниночка была самой строгой и придирчивой.

На два часа одна из комнат таможни превратилась в склад или выставку самых разнообразных вещей, какие не соседствовали, пожалуй, ни в одном магазине. Тут были пестрые ковры, наборы ножей и вилок, бинокли, отрезы тканей, кофточки, охотничьи ножи, автомобильные свечи, белье, инструменты, какие-то порошки и жидкости для хозяйственных нужд, кварцевые лампы и десятки других, порой самых неожиданных вещей. Все их следовало по акту передать в магазин.

Порой возникали споры: одну и ту же вещь оценивали по-разному.

Надя как бы невзначай спросила Дубинина:

— Все живы и здоровы? Давно я у вас не была.

— Вроде все.

Валя явно не хотел рассказывать про Шмелева, и Надя прикусила язычок: дальше расспрашивать было неудобно.

В этот момент в комнату зашел Буланый. При виде Нади на его остреньком лице выражение недовольства мгновенно сменилось радостным удивлением. Буланый оживился и, обращаясь больше всего к Наде, сказал:

— Вы совсем подавили нашего представителя. Поэтому прибыли свежие силы.

— А главное, кажется, очень стойкие, — ехидно заметила Ниночка.

Надя вспомнила, что рассказал этой ночью Юзек о Буланом, вспомнила и слова Засохо: «Вот и заметь себе…» Да, этот смазливый парень, кажется, может быть полезным. И Надя, очаровательно улыбнувшись, сказала:

— С вами, наверно, опасно иметь дело.

На Семена эти слова в сочетании с такой улыбкой подействовали, как звук рога. «А ведь я ей, наконец, понравился, — мелькнуло у него в голове. — И Андрей, значит, получит отставку?» Это было вдвойне приятно. Но продолжать разговор с Надей, пожалуй, неудобно, и Семен, делая вид, что следит за работой по оценке вещей, в то же время мучительно соображал, как ему дальше поступить. Он и не подозревал, что Надя думает сейчас о том же самом. И именно она нашла такой способ.

— Скажите, — нерешительно обратилась она к Семену. — У вас здесь нельзя попросить машину? А то столько вещей…

— Сейчас все устрою, — обрадованно заверил Семен. — Вам еще много осталось?

— На полчаса, я думаю.

— Очень хорошо.

Когда он вышел, Ниночка смешливо вздохнула:

— Хорошо быть красивой. Мужчины просто распластываются.

— Смотря какие мужчины, — сурово заметил Валька.

Буланый попросил у Филина машину якобы для того, чтобы съездить на Северную, и тот не мог отказать своему любимцу, хотя обычно машину сотрудникам старался не давать.

— Заодно я уж подброшу вещи Огородниковой, — небрежно сказал Семен.

Таким образом, он совершенно официально оказался в машине вместе с Надей.

Петрович, раздосадованный отказом Филина отпустить его до обеда по какому-то очередному неотложному делу, не был расположен к беседе и, угрюмо смотря прямо перед собой, бормотал:

— Нешто у него есть понимание? Кирпич у него там заместо всего… Машина вон, и та профилактики требует. А я что, чугунный?.. Как ты к людям, так и люди к тебе…

Надя и Семен сидели сзади, стиснутые мешками.

Решившись, Семен спросил:

— Не хотите пойти куда-нибудь вечерком?

— Не знаю, — лениво ответила Надя. — Заходите. Подумаем.

О лучшем Семен и не мечтал. Может быть, удастся пробыть с ней весь вечер наедине? У него на такой случай были всегда в запасе несколько захватывающих историй и уйма анекдотов. Надо только купить бутылку коньяка.

Вечер действительно прошел чудесно.

Семен, распалившись, неожиданно признался:

— Ах, Наденька! Я так искал встречи с вами,

— Неужели вы такой ненаходчивый?

— Я вам постараюсь доказать обратное. Хотите?

— Попробуйте.

Разговор этот, двусмысленный и многозначительный, продолжался до ужина, взвинчивая нервы Семену. Ему уже казалось, что он без памяти влюбился в эту женщину, такую красивую, умную и… загадочную. Надя вдруг бросила фразу, которая заинтриговала Семена.

— Ах, я за свою жизнь испытала от мужчин столько предательства и видела столько трусости! Это отбило охоту даже думать о любви.

— И сейчас?

Надя испытующе и лукаво посмотрела на Семена.

— Не знаю. Вы не трус и не предатель?

— А вы испытайте меня.

Потом они ужинали и пили вино. От коньяка Надя отказалась.

Вообще Надя вела себя очень сдержанно, и когда Семен попробовал было обнять ее, она поспешно отодвинулась. Но в то же время он по десяткам других признаков — по интонациям, взглядам и движениям—мог убедиться, что он ей, безусловно, нравится. И это туманило ему мозг, заставляло учащенно биться сердце. А Надя то и дело повторяла кокетливо, но упрямо:

— Нет, нет, я вам не верю, Семен. Вы такой же, как все.

После ужина разговор зашел о поездке летом на юг. Вздохнув, Надя неожиданно сказала:

— Все-таки деньги — много денег — делают жизнь настоящей жизнью. ..

— Конечно, — охотно согласился Семен. — Я хотел бы иметь много денег.

Надя подняла на него глаза.