Дронго (№8) - Совесть негодяев

— Вы считаете, есть какая-то связь?

— Безусловно. И очень прямая. Или Багиров что-то знал о покушении на Караухина и был настолько нежелательным свидетелем, что его попытались убрать сразу же, в день похорон. Или мог узнать нечто такое, что заставило его убийц поторопиться. Возможен еще и третий вариант, при котором убийц Караухина нужно искать в окружении Багирова, но я лично в такой вариант совсем не верю. Такая мгновенная реакция не в традициях российской преступности. Если люди Багирова имеют отношение к убийству Караухина и владеют нужными документами, то с ними сначала попытались бы договориться, а уже потом стрелять. Нет, первые два варианта более предпочтительны.

— Вы сказали «первая неожиданность», — напомнил Дронго, — значит, была еще и вторая?

— Была. Через три дня после смерти Караухина был убит его помощник — Аркадий Чешихин. Его сбил автомобиль, когда он переходил дорогу у своего дома.

— Автомобиль, конечно, не нашли?

— Нет. Милиция считает, что о случайном наезде в тот вечер и речи быть не может. Дороги были сухие, все прекрасно просматривалось. Автомобиль мог при желании затормозить или свернуть в сторону. Наши милицейские «профессионалы» считают, что водитель был просто пьян. Этим объясняется высокая скорость автомобиля, отсутствие тормозного пути, поспешное бегство с места происшествия. Но ведь на эти же факты можно взглянуть и несколько с другой стороны. Если, конечно, это было преднамеренное убийство.

— Интересная ситуация, — задумчиво сказал Дронго, — что-нибудь известно о характере самих документов?

— Давай выйдем на свежий воздух, — предложил Родионов, оглянувшись.

Подозвав официантку, он расплатился с ней, после чего оба собеседника вышли на улицу. Лишь пройдя два квартала от кафе, Родионов еще раз обернулся и тихо сказал:

— Мы считаем, что это — списки агентуры.

Дронго не спросил более ничего. Он сразу понял, документы какой взрывной силы хранились у Караухина. Обладателя подобных документов не сумела бы спасти целая дивизия воздушно-десантных войск. Среди её командиров вполне мог оказаться нестойкий человек, и тогда все охрана сводилась к нулю. Но почему Караухин обладал такими документами? Откуда и почему? Как они могли попасть в его руки?

— Когда мне нужно начать расследование этого дела? — спросил Дронго.

— Прямо сейчас, — взглянул ему в глаза Родионов.

— Расследование будет, конечно, неофициальным?

— Как обычно, — вздохнул полковник, — формально ты гражданин другого государства, иностранец. Тебя можно в любой момент выслать из страны. У тебя не будет ни официального прикрытия, ни официальной поддержки. У тебя будут, как обычно, только твоя голова и твои руки. Вот все, на что ты можешь рассчитывать.

— Немного, — улыбнулся Дронго, — а теперь расскажите, зачем вы меня действительно вызвали. Я ведь уже понял, что ваше «мы» в данном случае это не ФСБ и не разведка. Иначе вы не говорили бы так о деньгах, которые по получении нужно протоколировать и сдавать государству. Так кто это «мы»? Или я не прав?

— Прав, конечно, — засмеялся Родионов, — с тобой почти невозможно разговаривать. Но я и не собирался скрывать. Поэтому и говорил все время «мы», а не называл конкретного ведомства. Наши правоохранительные органы превратились в посмешище. В лучшем случае способны только на ловлю базарных спекулянтов. И только после длительной подготовки. Из органов уходят профессионалы, и в нашей стране это самое печальное, что могло произойти.

— Этот процесс идет уже несколько лет, — терпеливо сказал Дронго.

— Поэтому мы и решили взять инициативу в свои руки, — кивнул Родионов и, обернувшись в третий раз, спросил: — Тебе говорит что-нибудь такое название, как группа «Феникс»?

ГЛАВА 3

Он вошел в свой кабинет и огляделся. Все было, как всегда, на своих местах. Еще не привыкший к этой комнате, он в первые дни всегда осматривался, словно опасаясь, что в его отсутствие в кабинете могут побывать чужие люди. Просто обычная скученность и отсутствие нормальных условий для работы было обычным явлением в прокуратуре. Он двадцать лет проработал в районных и городских прокуратурах, пока наконец не попал в Москву, где и был назначен три недели назад следователем по особо важным делам прокуратуры республики.

И почти сразу исполняющий обязанности прокурора республики поручил ему загадочное и очень громкое убийство известного банкира. Павел Алексеевич был на похоронах и видел, кто именно пришел проводить убитого банкира в последний путь. Когда в зале стали появляться некоторые министры, у него начало портиться настроение, но когда рядом с телом усопшего в почетный караул встали премьер-министр и его первый заместитель, следователь Пахомов окончательно понял, что найти убийц — это весьма проблематично. Слишком много высокопоставленных лиц на один квадратный метр появилось в этом зале, и у сравнительно молодого, сорокапятилетнего следователя уже сложилось стойкое предубеждение против самого расследования и подозрительной личности жертвы преступления. Но нашумевшее дело, как это и полагается в таких случаях, было поручено именно ему — следователю по особо важным делам прокуратуры республики, и он просто обязан был узнать тайну смерти Сергея Караухина.

Пахомов был действительно опытным и умелым следователем. Он справедливо рассудил, что розыск убийц нужно начать прежде всего с ревизии финансовой деятельности самого банкира. Но получить разрешение на ревизию в банке оказалось сложнее, чем он думал. Заместитель прокурора республики, курирующий следственное управление, долго не соглашался с доводами Пахомова, доказывая, что нет необходимости проверять банк Караухина, известного на всю страну своей надежностью и большими благотворительными акциями. Тем не менее Пахомову удалось настоять на своем, и ревизоры приступили к проверке деятельности банка, подспудно помня о том, что результаты проверки нужны и для выяснения обстоятельств гибели банкира.

Заместитель прокурора республики был отчасти прав. Дела в банке действительно шли очень хорошо, и его акционеры могли не тревожиться за будущее своих вкладов. Но отчасти прав оказался и сам Пахомов. Удалось выяснить, что Караухин несколько раз выдавал крупные кредиты без надлежащего оформления и необходимых в подобных случаях гарантийных писем. Особенно следствие заинтересовал кредит, выданный на очень льготных условиях «Гамма-банку» три месяца назад. Деньги были выданы по личному распоряжению Караухина, согласившегося на столь невыгодные условия кредита для своего банка.

По распоряжению Пахомова для допроса в качестве свидетеля был приглашен президент «Гамма-банка» Михаил Никитин, но и тот не сумел прояснить обстоятельства выдачи столь крупного и льготного кредита. Считать, что Никитин убрал своего благодетеля за такой кредит, было наивно и опасно. Пахомов понял, что с этой стороны расследование зашло в тупик.

Большую помощь следствию оказывал тридцатипятилетний помощник Караухина, бывший сотрудник научно-исследовательского института Аркадий Чешихин, который действительно был в курсе многих начинаний своего непосредственного руководителя. Казалось, все шло нормально, но несколько дней назад, возвращаясь домой с очередного допроса, столь важный свидетель не сумел правильно перейти дорогу и в результате оказавшийся на повороте автомобиль сбил его прямо у дома. Чешихин скончался по дороге в больницу.

Пахомову очень не понравилась эта «случайная авария». Он сам выезжал на место происшествия и убедился, что наезд мог быть совершен либо преднамеренно, либо в результате принятия водителем чудовищной дозы алкоголя. Ничем другим такое происшествие просто нельзя было объяснить. И хотя милиция больше склонялась ко второму варианту, Пахомов был слишком опытным, чтобы поверить в совпадение таких двух случаев. Следовало более тщательно искать автомобиль, благо один из находившихся неподалеку свидетелей запомнил первые две цифры сбившей Чешихина машины. Павел Алексеевич исходил из своей собственной логики расследования подобных происшествий и понимал, что два убийства подряд означают нечто большее, чем просто устранение нежелательных свидетелей.

С самого начала расследования он старался не думать о возможном результате, понимая, что раскрыть подобное заказное убийство Караухина будет достаточно сложно и трудно. Но подсознательно огромная, неприличная сумма в миллион долларов, конечно, сильно давила на сознание, предопределяя все его дальнейшие действия. Он стал чаще суетиться, раздражаться по пустякам. Несмотря на все попытки забыть о награде, он хорошо понимал, что раскрытие данного преступления просто переведет его в другую категорию людей, и он сможет навсегда уйти из прокуратуры.

Пахомов любил свою работу. И не был тем привычным хапугой, какими стали в последнее время многие сотрудники прокуратуры, и особенно милиции. Но он не был и ангелом. Различные подарки и мелкие услуги он, конечно, принимал с благодарностью, а однажды даже убрал из уголовного дела имя одного из обвиняемых, сестра которого помогла его дочери попасть в медицинский институт. И хотя по большому счету это была не очень суровая статья, обвиняемому грозило всего три года условно, тем не менее он два месяца ходил на работу, вздрагивая при каждом вызове к начальству и справедливо считая себя почти уголовным преступником. Конечно, все обошлось. Дочь уже училась на третьем курсе, но воспоминание о том постыдном для себя факте не давало ему покоя. Он был относительно честным человеком, каким только и должно быть в правоохранительных органах России в период безвластия и развала.

Но миллион долларов — слишком большая сумма даже для такого честного человека, как Павел Пахомов. Он видел, как настойчиво прилипают к делу все его руководители от заместителя прокурора республики до начальника следственного управления. Даже исполняющий обязанности прокурора республики несколько раз интересовался ходом расследования, улыбаясь так сладко, чтобы не оставить сомнений, кто именно получит большую часть награды в случае успешного завершения дела.

В отличие от заместителя прокурора, самого и.о. очень не любили в прокуратуре. Он пришел из президентского аппарата и вот уже три года сидел в качестве и.о. Несмотря на все попытки президента протащить свою кандидатуру на должность прокурора республики, Государственная Дума раз за разом отклоняла эту слишком одиозную и очень пристрастную в своих симпатиях фигуру. Кроме всего прочего, выяснилось, что в молодые годы и.о. был негласным стукачом, исправно донося на своих товарищей по работе в прокуратуре. Этого, конечно, простить не могли, и поэтому глухая неприязнь к руководителю, переросшая в откровенную антипатию, была характерной чертой почти всех сотрудников центрального аппарата прокуратуры республики. Кроме самого Пахомова, который считал себя свободным от политических пристрастий и не очень интересовался аппаратными играми в стенах родного заведения. Может, поэтому и.о. и благоволил Пахомову, позволил ему сделать столь стремительную карьеру, и даже присвоил ему классный чин старшего советника юстиции значительно раньше срока. Но миллион долларов… Эта сумма словно светилась на спине Пахомова, когда он выходил в коридор. Все коллеги провожали его завистливыми взглядами, за такие деньги они готовы были искать убийц Караухина все двадцать четыре часа в сутки.

Но Пахомова в этот день больше всего волновала машина, так некстати наехавшая на Чешихина. Войдя в кабинет, он позвонил следователю милиции капитану Перцову. Его коллега был моложе на двенадцать лет и только недавно перешел на следственную работу из уголовного розыска. Может, поэтому в нем еще сохранилась прежняя импульсивность, уже не свойственная самому Пахомову.

— Как дела, — спросил Павел Алексеевич, — есть что-нибудь новое?

— Ищем автомобиль, — виновато ответил Перцов. — Пока никаких следов. Мы проверяли по нашей картотеке. У нас просто нет такого автомобиля с такими номерами. Но поиск все равно продолжаем.

— Думаешь, была не местная машина?

— Не знаю, свидетель видел только две первые цифры. Никаких букв он не запомнил. Но зато точно помнит, что на номере не было никаких флажков. Сейчас многие республики ввели у себя такие номера с национальными флажками. Думаю, что автомобиль был все-таки наш, российский, но, возможно, из провинции.

— Нужно искать, — немного раздраженно напомнил Пахомов, — я тебе говорил, что это, возможно, преднамеренный наезд. Нужно обязательно найти этот автомобиль и его владельца.

— Я понимаю, Павел Алексеевич, если что-нибудь прояснится, я вам сразу позвоню, — пообещал Перцов.

— Договорились, — он положил трубку. Так они будут искать десять лет и ничего не найдут. А у него просто нет времени. Если в течение двух месяцев он не даст конкретного результата по факту смерти банкира Караухина, просто отберут это дело и передадут другому человеку. Миллион долларов — слишком большая сумма, чтобы позволить ей уплыть на сторону. Она должна остаться здесь, в прокуратуре, и начальство сделает для эого все от него зависящее. А искать убийц все равно должен пока следователь Пахомов, и от этого никуда не денешься.

Раздался телефонный звонок. Это был прямой телефон начальника следственного управления. Пахомов быстро поднял трубку:

— Слушаю вас, Николай Николаевич.

— Что у вас по делу Караухина? — раздался глуховатый голос.

— Пока работаем, — немного раздраженно ответил он. Этого, кажется, тоже интересует слишком большая сумма.

— Медленно работаете, — мрачно заметил его собеседник, — так медленно, что нашему и.о. уже звонили из президентского аппарата.

— Пусть они сами возьмут и поищут, — предложил Павел Алексеевич, — а я посмотрю, как у них получается.

— Ладно, не горячитесь. Вы ведь знали заранее, какое дело вам поручили. Они держат его под особым контролем.

— Меня это радует.

— Там настаивают на более решительных действиях.

— Откуда они знают, что мы не действуем решительно?

— Не нужно так сердито воспринимать критику, — посоветовал начальник управления, — в конце концов, даже если мы найдем всех убийц, то и тогда не получим этого миллиона. Надеюсь, это вы понимаете?

«Он сказал „мы“, — подумал Пахомов, — тоже мне сыщик, переведенный сюда из бывшего аппарата ЦК КПСС! За всю жизнь не раскрывший ни одного преступления, а берется судить о таком сложном деле».

— Я понимаю, — сказал он, — и совсем не думаю об обещанном миллионе долларов. Меня волнует само дело. И я делаю всё, что в моих силах. Я знаю, как нужно вести расследование, и занимаюсь этим уже двадцать лет. Если мне, конечно, не будут мешать.

Последние две фразы были лишними, и он почти сразу пожалел, что сказал их. В них был завуалированный намек на некомпетентность собеседника. Видимо, это почувствовал и Николай Николаевич.

— Хорошо, — с явной обидой в голосе сказал начальник управления, — но я звонил не поэтому. В президентском аппарате считают, что будет правильно, если к расследованию будет подключена и контрразведка. Мне уже звонили из ФСБ, их представитель скоро прибудет. До свидания, — уже явно беря реванш, сказал Николай Николаевич.

Пахомов бросил телефонную трубку. Конечно, все случилось так, как он и думал. Ему не дадут возможности спокойно заниматься расследованием. Теперь сюда припрется типичный кагэбэшник с маленьким лбом и угрюмым взглядом, который никакой пользы принести не сможет, а будет только мешать своими дурацкими непрофессиональными вопросами и навязчивой манией преследования. «Жалко ребят», — подумал Пахомов. В качестве помощников к нему были прикреплены двое сотрудников из городской прокуратуры. Антон Серминов и Евгений Чижов.

«Теперь эти парни увидят, как можно мешать нормальному расследованию», — со злостью подумал Пахомов. Впрочем, к этому нужно было относиться спокойнее. В свое время ему не меньше мешали и партийные чиновники из различных инстанций, пытаясь вмешиваться в ход расследования.

В дверь постучали.

«Уже, — обреченно подумал Пахомов, — чего не отнимешь у нашей доблестной контрразведки, это умения быстро реагировать. Всегда и во всем. Главное ноги, голова это лишь ненужное приложение к ногам и рукам».

— Войдите, — крикнул он.

«Конечно, офицер ФСБ прошел внизу без предварительной заявки, — подумал он, — лишь показав свое удостоверение».

Дверь отворилась, и в комнату вошел человек. В это невозможно было поверить, но нельзя было не верить собственным глазам. Перед ним был Валя Комаров, тот самый Валя, с которым они вместе учились в Рижском университете на юридическом факультете. Они не виделись уже столько лет после окончания университета, но Пахомов сразу узнал старого, товарища, несмотря на большую потерю волос его некогда огненно-рыжей шевелюры. Сейчас Комаров был почти лысым, но улыбка, характерный разрез глаз, мать у Валентина была чувашка, порывистые движения были такими же, как в молодости.

— Валя, — удивился Пахомов, вставая из-за стола, — откуда ты взялся?

— Узнал, старый пень, узнал, — обрадовался Комаров, обнимая университетского товарища. — Тебя разве не предупреждали насчет меня?

— Так ты и есть тот самый представитель ФСБ, которого решили подключить к этому делу? — не поверил в такую удачу Пахомов.

— Подполковник ФСБ Валентин Комаров, — улыбаясь, сказал Валя, — хочешь, покажу удостоверение?

— Не нужно. Я знаю, как тебя зовут. А без удостоверения контрразведки тебя бы просто не пустили в наше здание. Садись, рассказывай, где ты, откуда. Ты ведь попал тогда по распределению, кажется, в Мурманск.

— Ну-й память у тебя, Пашка! Точно, в Мурманск. Там я и отслужил целых четыре года, а потом перевели в Эстонию и взяли на работу в КГБ.

— Значит, ты старый стукач, — улыбнулся Пахомов, — вот кто у нас на факультете стукачом был.

Согласно негласным правилам, в советские времена на юридических факультетах, в юридических институтах, как правило, из студентов вербовали негласных осведомителей для более успешного распределения будущих следователей и прокуроров.

— Нет, — сразу возразил Комаров, — я поступил на работу в КГБ следователем, по своей профессии, официально. И только спустя четыре года после окончания университета.

— И с тех пор сидел в этой организации?

— Да, почти двенадцать лет. В основном в Прибалтике, до девяносто первого. А потом уже здесь, в Москве. Перевели в центральный аппарат. Теперь подключили к твоему расследованию. Не возражаешь?

— Не очень, — улыбнулся Пахомов, — я боялся, что пришлют какого-нибудь идиота, который будет мешать нормально работать. И представляешь, как я обрадовался, когда увидел тебя. Ты хоть знаешь, чем отличается уголовный кодекс от уголовно-процессуального?

— Не любишь ты нашу организацию, — улыбнулся Комаров.

— Не люблю. Ты ведь помнишь, наверное, деда у меня в тридцать седьмом расстреляли. Бабушка до самой смерти вздрагивала при каждом ударе в двери, даже у мамы замечал этот испуг. Не люблю я вашу организацию, Валя, здесь уж ничего не поделаешь.

— Надеюсь, это ко мне не относится?

— Я же не сказал, что не люблю и всех работающих в этой организации, — сразу парировал Пахомов. — Давай лучше садись ближе к столу, я постараюсь тебе коротко все рассказать по этому проклятому делу.

— Миллион долларов? — понял, в чем дело, Комаров.

— Все словно с ума посходили, — вздохнул Пахомов. — Кроме того, Караухин был в довольно неплохих отношениях с нынешним правительством, вот они и давят, требуют быстрее найти виноватых.

— Как обычно. У нас все дела такие, — кивнул Комаров. — С женой покойного беседовал?

— Конечно. Она вообще была не в курсе его дел. Это пустой номер. Ты сам женат?

— Был, — помрачнел Комаров, — жена эстонка, осталась в Прибалтике. Вместе с сыном. Теперь уже за границей. А у тебя как?

— Две дочери, — ответил Пахомов. — Я ведь женился почти сразу после окончания университета. Старшей уже девятнадцать. На третьем курсе медицинского. А младшая пока ходит в школу. Я тебя познакомлю с женой, прямо сегодня вечером поедем к нам домой.

— Договорились.

«Он все-таки изменился», — подумал Пахомов. Улыбка у Вали была не такая, как прежде. Раньше он улыбался широко и открыто. Теперь улыбка была только своеобразным ритуалом. И не более того.

Он еще успел подумать, как нелегко Вале одному, когда зазвонил городской телефон. Пахомов поднял трубку.

— Павел Алексеевич, — услышал он взволнованный голос Чижова, — мы нашли автомобиль, сбивший Чешихина.

— Сейчас выезжаем, — сразу все понял Пахомов.

— Что случилось? — спросил Комаров.

— В дороге все объясню. Кажется, тебя называли на факультете Везунчиком? Ты всегда доставал тот билет, который хотел. Будем считать, что ты приносишь удачу. Поехали быстрее.

ГЛАВА 4

— Мне казалось, что это вымыслы журналистов, — подумав, сказал Дронго. Неужели группа «Феникс» действительно существует?

— Судя по всему, да. Можешь мне поверить, — мрачно ответил Родионов, — но это не мы. Мы собрались вместе, чтобы обсудить возможность контактов с этой неуловимой группой. И, конечно, возможность совместного расследования убийства Караухина.

— Кто это мы?

— Группа ветеранов «Альфы» и КГБ, — сразу ответил полковник. Дронго обратил внимание, что Родионов не сказал привычного словосочетания «бывшего КГБ», но не стал переспрашивать.

— Судя по всему, костяк этих людей составляют те, кто покинул ряды Комитета государственной безопасности сразу после августа девяносто первого. Всех оставшихся в КГБ после назначения Бакатина они считают предателями и соответственно не хотят иметь с этими людьми ничего общего. Как видишь, в категорию предателей попал и я, хотя и подавал рапорт об увольнении ещё первого сентября. Но тогда несколько моих подопечных, в том числе и ты, находились за рубежом. Мое увольнение в результате растянулось на три месяца, и я был уволен из органов КГБ лишь в начале декабря.

— Я помню, — кивнул Дронго, — кстати, кажется, за нами следят.

— Да? — Родионов не обернулся, для этого он был слишком хорошим профессионалом. — С чего ты взял? Мне так не показалось..

— Просто я иду слева от вас, — тихо сказал Дронго. — Вам с этой стороны довольно трудно заметить, а я обратил внимание еще раньше, на другом конце улицы стоит автомобиль, который ждал нас у кафе. Сейчас он переехал поближе к нам. Бежевый «Москвич».

— Кажется, я старею, — пробормотал Родионов, — и не нужно меня успокаивать. «Слева от вас», — передразнил он своего молодого собеседника, — придумаешь же такое объяснение.

— У вас включен скэллер? — спросил Дронго.

— У меня его нет, — покачал головой Родионов. — Сейчас нет, — добавил он непонятно почему.

— Плохо, — пробормотал Дронго, — они могли слышать нас и знать, о чем мы говорим. Кажется, направленный луч позволяет услышать разговор даже в закрытой комнате?

— А почему у тебя его нет? — спросил в свою очередь Родионов.

— Вы забыли, откуда я приезжаю? Из-за границы. А если меня остановят на границе и спросят, откуда у меня специфическое шпионское оборудование? Я им сказки буду рассказывать про ООН? Или про «Интерпол»? А если они попросят предъявить какие-нибудь документы? Или мне нужно было показывать телеграмму с вашим вызовом? Вообще мне все это ужасно надоело, — вдруг заявил Дронго, — ваши склоки, ваши неприятности. Разбирайтесь сами. без моего участия. В конце концов, это ваша страна.

Даже Родионов поверил в его искреннее негодование. На этом и строился весь расчет.

— С ума сошел, — удивился он, — чего ты кричишь на всю улицу?

— Да надоело мне все это, — почти искренне сказал Дронго, — сколько можно так жить? Прятаться, лгать. Просто надоело.

В глазах полковника что-то мелькнуло. Кажется, он начал понимать.

— А я очень рассчитывал на твою помощь. Мы тут говорили с ребятами, они считают, что ты можешь нам помочь.

— Напрасно. Я и приехал только для того, чтобы сообщить вам о своем отказе.

— Мы думали, ты можешь расследовать это преступление. Все-таки миллион долларов, — Родионов уже понял все и включился в игру.

— За такие деньги вы можете найти кого угодно. Хоть целую бригаду следователей. Или частных детективов. У меня ничего не выйдет. Я слишком оторван от вашей жизни, слишком давно не занимался расследованием подобных уголовных дел. И потом, я никогда не работал следователем. Нет, полковник, пусть лучше убийц Караухйна или эту вашу группу «Сокол» ищет кто-нибудь другой.

— «Феникс», — терпеливо поправил его Родионов, — группа, кажется, называется «Феникс». Но возможно, что это только наше предположение. Может, такой группы вообще не существует. Очень жаль, что ты отказываешься. Мы рассчитывали на твою помощь.

— Я просто не смогу квалифицированно провести расследование.

Они говорили все эти фразы в расчете на следующий за ними автомобиль. Их разговор вполне могли слышать, и Дронго было важно изобразить возмущение, чтобы подтвердить правильность своих выводов. Если их действительно слушали профессионалы такого класса, как они сами, им не поверят. Слишком стремительным был переход от делового обсуждения предстоящего расследования до полного отрицания любого сотрудничества. Если их просто слушали обычные оперативники службы безопасности, то они вполне могли поверить в такую легенду. Таким образом, изображая подобный отказ, он осуществлял обычную проверку, выясняя, кто именно следит за ними. И применяют ли при этом наблюдающие современные технические средства. Ответом на второй вопрос выяснялась степень заинтересованности наблюдающих.

— Я вернусь в гостиницу, — сказал Дронго, не изменяя своего тона. — Мне очень жаль, что так получилось. Он протянул руку.

— Мне тоже жаль. Я буду у Миши. До семи часов, — Родионов потер щеку двумя пальцами. — Если захочешь, позвони.

— Обязательно, — он тоже дотронулся до щеки, но уже пятью пальцами.

Это был их обычный условный знак. В данном случае слова полковника «у Миши» означали у здания «Молодой гвардии», так говорили разведчики на своем жаргоне в середине семидесятых. Как профессиональный разведчик Родионов тоже осуществлял свою проверку. Если их поймут и в семь часов вечера у здания бывшего комсомольского издательства будут наблюдатели, значит, следящие за ними профессионалы работали в КГБ уже много лет назад. И это вполне могут оказаться члены той самой неуловимой группы «Феникс». Если не поймут, значит, более молодые и менее опытные сотрудники постараются держать Родионова и его собеседника под своим жестким наблюдением.

Но, несмотря на все проверки и ухищрения, оба собеседника должны были встретиться и поговорить без лишних свидетелей. Поэтому, говоря «у Миши», полковник условно показал ту цифру, которую нужно вычесть из его слов. В ответ Дронго показал ему цифру «пять», давая понять, что понял его жест.

Только после этого они расстались, и Дронго, поймав такси, поехал в свою гостиницу. Машина преследователей шла за ним. Значит, приехавший Дронго интересовал наблюдателей больше, чем полковник. Пока все шло правильно.

Уйти от наблюдения в гостинице было совсем нетрудно. Но Дронго решил проверить все еще раз и, выйдя из отеля в четыре часа дня, довольно долго мучил своих преследователей в метро, пока наконец не оторвался от них окончательно. Ровно в пять часов он был уже у издательства. В десять минут шестого рядом с ним резко затормозила машина. Это была «девятка» с полковником за рулем.

— Садись быстрее, — кивнул Родионов. Только когда они отъехали достаточно далеко, Родионов показал на скэллер, лежавший в машине, и спросил:

— Быстро оторвался?

— Не очень. Все-таки это были профессионалы.

— Не поверили, что ты отказался? — понял Родионов.

— Нет.

— Это тоже результат. Они приедут к издательству в семь часов вечера?

— В этом я не уверен.

— Все-таки не «Феникс»?

— Конечно нет, но ребята серьезные, вполне возможно, что из контрразведки. Только непонятно, почему они вышли на вас и на меня. У вас неприятности с законом? Или просто ваши бывшие коллеги решили на всякий случай подстраховаться?

— Это все связано с группой «феникс», — пробормотал полковник. — Они тоже её ищут.

— Насколько я понял, там должны были собраться совсем неплохие профессионалы.

— Лучшие. Особенно из контрразведки и Пятого управления. Там были настоящие мастера своего дела. Они все уволились из КГБ в сентябре девяносто первого. А потом этот несчастный Бакатин начал свои чистки.

— Может, просто взять списки всех уволенных в то время и через них выйти на «Феникс»? — предположил Дронго.

— Не получится. Во-первых, профессионалы не станут просто так все рассказывать. Во-вторых, тогда были уволены десятки тысяч людей. Несколько десятков тысяч. Всех проверить просто невозможно.

— Я понял, что с этой группой вы связываете каким-то образом убийство Караухина. Правильно?

— Да, так нам кажется. Понимаешь, Караухин был очень дружен с бывшим руководителем службы безопасности Виктором Баранниковым.

— И за это его убили?

— Не иронизируй. Но тем не менее, ты прав…Возможно, это и был главный мотив для убийства.

— Вы думаете, это обычная месть? По-моему, мы говорили о документах.

— Правильно. И вот, по нашему мнению, эти документы Баранников, опасавшийся своего ареста, осенью девяносто третьего передал Караухину.

— Его могли тогда арестовать?

— Конечно. Был шумный скандал с поездками жен Баранникова и Дунаева в Швейцарию на деньги «Сиабеко». Один из них был тогда министром безопасности, другой заместителем министра внутренних дел. Представляешь уровень этих документов?

Дронго молча слушал.

— Так вот, — продолжал полковник, — по нашему мнению, это списки агентуры. Высокопоставленной агентуры, многие представители которой сейчас находятся у власти. Понимаешь, что это значит?