История книги от ее появления до наших дней. История книги на Руси (сборник)

Чтобы напечатать страницу книги, подобной тем, которыми мы располагаем ныне, нужны: 1) буквы, вырезанные или вычеканенные на твердом металле; 2) чернила, которые могли бы приставать к буквам и чрез их посредство отпечатываться на каком-либо веществе, могущем воспринимать чернила; 3) это последнее вещество; 4) орудие для того, чтобы наложить чернила на все буквы; 5) другое орудие, чтобы прижать их к печатаемой поверхности.

Из этих пяти элементов древняя промышленность знала только первый; идея второго не была для неё чужда, но она не думала соединять с ними три других.

Дело вполне заслуживает того, чтобы мы объяснили его подробно.

Нет почти музея, в котором вы не видели бы бронзовых печатей, с помощью которых отпечатывали или на мягкой глине, или даже на металле, более мягком чем бронза, собственные имена, а иногда то, что ныне называется фабричными марками. В кабинете медалей парижской национальной библиотеки находится кусок серебристого свинца, добытый римлянами из рудников в Испании за сто лет до христианской эры; на этом куске отпечатаны крупными буквами имена двух предпринимателей разработки рудников. Некоторые отпечатки на древних вазах заставляют даже подозревать, что печать представляла собой не один предмет, а состояла из отдельных букв, так что получался инструмент, похожий на называемый ныне компостером. Несколько примеров этого рода мы видим на ручках больших ваз из терракоты, происходящих из древней Греции. Вы, конечно, не забыли ещё, как читали выше, что некоторые вавилонские кирпичи[2], относящиеся к десятому веку до нашей эры, имеют клинообразные тексты, отпечатанные на мягкой в то время земле с помощью деревянной дощечки, на которой они были вырезаны рельефно. В луврском музее есть несколько таких кирпичей.

Наконец, самая чеканка монет знакомила народы древнего мира с обычаем переносить посредством давления фигуры и буквы азбуки с более твёрдого вещества на вещество более мягкое.

Что касается краски, то вот удивительный анекдот, относящийся к четвёртому веку до P. X. Один греческий генерал, собираясь дать сражение, захотел внушить уверенность своим войскам предсказанием верной победы по внутренностям жертв. Он написал на ладони одной из своих рук слово Nika (победа) и написал его наоборот; затем, опершись этой рукой на печень жертвы, он берёт её в другую руку и показывает своим солдатам слово Nika, отпечатанное и читаемое слева направо. Для нас всё равно, удалась ли эта уловка; но она указывает нам, конечно, на первую идею печатания.

Идея рельефных букв и идея красящего вещества навели на мысль об окрашивании другого вещества. Папирус, тонкий и хрупкий, что мы видим по многочисленным дошедшим до нас его образцам, был негоден для этого; он оказывал бы слишком малое сопротивление руке или инструменту, которыми стали бы нажимать на страницу. Пергамент обладал противоположным недостатком. Не было чернил для этого. Чёрные чернила, состав которых на самых древних известных рукописях определён химическим анализом, представляют собой простую смесь сажи с водным раствором камеди; они плохо приставали к буквам, посредством которых должны были переводить их на бумагу.

Теперь вы видите, что оставалось сделать гению Гутенберга и его товарищам, чтобы устроить хотя бы маленький станок, которым нынешний школьник, забавляясь, отпечатывает несколько строк.

Даже для изобретательного ума остававшееся сделать не могло быть делом одного дня: потребовалось много времени, много исследований, много дорогих опытов и движений ощупью.

Хотя прибор с металлическими подвижными буквами, может быть, и очень древнего происхождения, но не он первый пришёл на мысль. Начали с того, что стали вырезать страницу письма на поверхности деревянной дощечки или таблички, так что буквы выходили выпуклыми и в обратном виде, и, следовательно, всю страницу на доске надо было читать справа налево. На эти буквы катком наводили чёрные чернила, приготовленные особым способом, как это делают ещё и ныне при гравировании на дереве; на доску накладывали лист бумаги, достаточно плотной и достаточно тонкой, чтобы не разрываться под усилием известного давления. Давление производилось сначала посредством мацы[3], а потом посредством винтового пресса, машины довольно простой. Такой способ, по-видимому, практиковался во Фландрии за несколько лет до того, как Гутенберг устроил в Майнце заведение, из которого вышла типография в собственном смысле этого слова. Искусство Гутенберга скоро превратило вырезанные страницы в подвижные буквы, которые сначала делались из дерева, а потом из металла. Затем, так как было очень долго приготовлять буквы по одной штуке, то вырезали их на очень твердом металле; с помощью этих букв получали, как при чеканке монеты, на металле более мягком, во вдавленном виде, целую форму каждой из букв азбуки; оставалось только наливать в эти ямочки, называемые матрицей, жидкий металл, для того чтобы получить по своему желанию тысячи букв, которые и раскладываются по отделениям кассы. Оттуда наборщику остаётся только брать их и класть в верстак, а затем распределять строки в равном числе для получения страниц. Эти свёрстанные страницы, вставленные в рамы и заключённые в них, составляли две формы: одну для лицевой страницы, а другую для обратной страницы; затем их ставили под пресс так, чтобы получить оттиск последовательно на обеих сторонах бумаги; затем лист складывали вдвое, вчетверо, в восемь раз, и таким образом получали тетради in-folio, in-quarto, in-octavo. Вот каким образом создана была типография.

Часть вторая

Переворот, произведённый в жизни цивилизованных народов буссолью, порохом и книгопечатанием. – Фабрикация бумаги в Китае. – Почему книгопечатание в этой стране не пошло дальше табличного способа. – Изобретение Гутенберга находится сначала в подчинении каллиграфии. – Новые типографские литеры. – Успехи в приготовлении печатных книг. – Обнародование древних рукописей.

Типография появилась, как мы уже сказали в предыдущей главе, между 1440 и 1450 годами нашей эры.

Два других, предшествовавших этому, изобретения должны были произвести переворот в жизни цивилизованных народов. Буссоль, управлявшая на море движениями мореходов, сделала возможными морские путешествия на большое расстояние от берегов, за океан; она подготовила открытия, подобные открытию Америки Христофором Колумбом, а со стороны Востока она открыла мореплавателям путь в Индию и Китай. Порох, в первый раз будто бы появившийся в Европе в битве при Креси, должен был изменить строй армий, способы обороны и нападения на укреплённые места.

Но замечательно, что относительно этих трёх изобретений Европу опередил один из народов крайнего Востока. Уже за много веков до этого китайцы знали и пользовались при направлении путешественников свойством магнитной стрелки направляться на север; они имели взрывчатый порох, похожий на наш; за несколько до этого веков они знали и пользовались книгопечатанием.

Не будем слишком гордиться нашими талантами и нашим знанием. Во многих вещах китайцы опередили нас; а в некоторых они и теперь ещё превосходят нас. Их литература, изумительно плодовитая, очень рано нашла орудия, которыми и пользовалась для увеличения количества книг. В Китае приготовляли бумагу различного размера и толщины из бамбукового стебля, из рисовой соломы и из некоторых других растительных веществ. Китайцы также очень давно уже пользовались старой негодной бумагой для приготовления бумаги худшего качества, как это делается и у нас. На листах писчей бумаги кисточка переписчика выводила буквы редкого изящества: каллиграфия в Небесной империи не представляла собой только ремесло нескольких тысяч человек ремесленников или артистов; это искусство входило в состав воспитания на всех его ступенях и во всех классах общества. Всякий грамотный человек, а уж тем более писатель представляет собой в то же время и каллиграфа. Открытое, точно не известно кем и когда, но, наверное, в первые века нашей эры, книгопечатание, несмотря на особенную любовь китайцев к искусству каллиграфии, нашло себе хороший приём у всех людей, покупавших или читавших книги в громадной империи, население которой достигло уже 300 000 000 душ. Но только книгопечатание всё ещё остается там верным табличному способу, и вот почему. Китайская письменность не имеет азбуки, как наша; для образования слова у китайцев элементарные знаки или ключи чаще всего нанизываются друг на друга и переплетаются, а не становятся рядом один за другим, как у нас ставятся одна за другой буквы азбуки. Следовательно, для воспроизведения страницы на китайском языке, гораздо удобнее и легче вырезать её на дереве, чем употреблять подвижные буквы. Эту гравёрную работу китайский рабочий выполняет с изумительной ловкостью, верностью руки и быстротой. Поэтому, хотя китайцы и знали в XI веке употребление подвижных букв, но всегда предпочитали табличный способ, вполне удовлетворявший потребностям изумительно деятельной производительности. Чтобы дать вам об этом понятие, достаточно сказать, что в главных городах этой страны уже более десяти веков[4] печатаются многочисленные сочинения всякого рода; что в Пекине издаётся Имперская Газета и что иная китайская энциклопедия, составленная только из извлечений из различных авторов, содержит в себе до тысячи томов.

В Европе, даже после перехода от табличного способа к употреблению подвижных букв, искусство типографщика долго оставалось близким к искусству переписчика. Чего же он добивался вначале? Подражать письменности рукописей, изображать её с достаточной верностью, одним словом, подделывать её настолько хорошо, чтобы читатель мог ошибиться. Поэтому первые печатные произведения были подделками, и хотя секрет книгопечатания сделался общеизвестным, хотя общее изумление приветствовало Гутенберга и его учеников, искусство переписчиков не сложило своего оружия пред этой искусной конкуренцией; оно продолжало производить прекрасные рукописи, находившие покупателей. Впрочем, сам типографщик для окончания своей работы нуждался ещё в руке каллиграфа: он не мог сначала воспроизводить с помощью букв и печатного станка заглавных букв красными или синими чернилами, какие обыкновенно ставили в начале книг и глав. Ещё меньше он мог сделать арабески, раскрашенные рамки, как на копиях, писанных пером. Для всего этого он нуждался в каллиграфе. Благодаря этому союзу двух искусств, печатные произведения до конца XV столетия имели внешний вид, очень похожий на внешний вид рукописей; печатаемые в очень ограниченном числе экземпляров и очень медленно получая свой окончательный вид, они не скоро могли понизиться в стоимости до умеренных цен.

Мало-помалу, однако же, типография освободилась от рабства, препятствовавшего быстроте её работы. Она перестала рабски копировать фигуру букв, употребляемых переписчиками. Печатные буквы получили форму, отличную от той, какую они имели на письме, и глаза, читавшие бегло печатное, как мы это видим ныне, должны были приучаться читать почерк рукописей. В то же время типографщики перестали ставить свою подпись и время печатания на последней странице каждого тома внизу; они стали ставить их на первой странице в виде особого заголовка. В скором времени за этим заголовком начали ставить ещё предисловие, в котором излагали происхождение печатаемой книги, хлопоты, с которыми было сопряжено составление и печатание её. Более и более занятый материальным выполнением, совершенствовавшимся с каждым днём, типографщик должен был приглашать к себе на помощь учёного по профессии, грамматика, который был издателем, обязанным выбирать наиболее точные рукописи, раздавать их наборщикам, поправлять корректуру, т. е. пробные оттиски, на которых было можно, при внимательном просмотре, отмечать ошибки, сделанные наборщиком при наборе и расстановке букв, – ошибки, которые типографщик, в свою очередь, обязан был исправить до окончательного печатания. Филолог-издатель также получил свою долю выгод и почестей в занятии новым искусством.

Каковы были эти первые шаги и успехи, вы увидите и будете удивляться, что они были так быстры. И действительно, они были так быстры, что во время Медичисов в Италии[5] книгопечатание достигло совершенства, которое во многих отношениях не превзошло и наше время.

Многознаменательное событие, возрождение древних наук, сильно способствовало этому благодетельному перевороту.

Уже с давнего времени на Западе обнаруживалась сильная любознательность относительно образцовых произведений греческой и латинской древности. Взятие турками Константинополя в 1463 году сообщило новый толчок этой деятельности умов. При виде в руках неверных наибогатейшего из греческих городов, заключавшего в себе величайшие литературные сокровища, почувствовали наибольшую охоту собирать книги, которым угрожала опасность от мусульманского варварства. Греки, бежавшие в Италию и Францию, возбудили всеобщее сострадание к своим соотечественникам, удвоили любовь к изучению их родного языка. Они привезли с собой много рукописей; некоторые из них, в том числе Иоанн Ласкарис, были отправлены на Восток за другими рукописями. Владетельные особы спорили в соревновании с лицами, дававшими место в своей библиотеке этим литературным сокровищам. Типография поспешила воспроизвести труды греческих классиков, избегнувшие стольких бедствий. Даже латинские классики, менее забытые и чаще воспроизводимые западными переписчиками, не безнаказанно пережили многие века и подверглись многочисленным шансам совсем погибнуть. Пора уже было книгопечатанию спасти обломки от всех этих крушений. Иной древний писатель существовал не более как в одной рукописи, да иной раз и эта рукопись не переживала издания, воспроизводившего её текст; это именно и случилось с Веллеем Патеркулом, изящным сократителем римской истории. Поэтому первые типографщики, равно как папы, владетельные особы, частные лица, поощрявшие их труды, имеют полное право на нашу вечную признательность за услуги, оказанные ими человеческому знанию.

В то же время умножались как латинские переводы произведений, писанных на греческом или на восточных языках, так и переводы на новейшие языки многих оригинальных сочинений. Искусство комментирования, дополняя искусство переводчика, выставило в более ярком свете иные произведения учёных и философов древности, которые уже давно читались без правильного понимания их. В этой многочисленной семье типографщиков и учёных периода Возрождения были люди с большим талантом, героические характеры по своей преданности науке. Немного учёных, пользующихся с большим правом знаменитостью, чем Альд Мануций в Италии, чем Роберт и Генрих Этьенн во Франции. Самые скромные труженики в этом обновлении знаний трогают нас своим простодушным жаром и своим бескорыстием. Например, нельзя читать ныне без душевного волнения в первом изданном во Франции учебнике греческого языка (Liber gnomagyricus de Francois Tissard; печатана у Gilles de Gourmont, 1507), рассказ о мучениях и расходах, которых он стоил издателю; горячие мольбы, с которыми он обращается к студентам, чтобы пробудить в них прилежание и получить от них средства на продолжение своего труда. Иные деятели этой славной истории нашли себе достойных биографов; известный французский типографщик Фирмен-Дидо с большим знанием дела описал жизнь Аль да Мануция; ещё недавно один молодой историк Васт рассказывал нам по-латыни историю Иоанна Ласкариса, бывшего поставщиком для библиотеки Медичисов и для библиотеки французского короля Франциска I; он написал также с любопытными подробностями историю грека Виссариона, его усилия в пользу соединения обеих, восточной и западной, Церквей, его более существенные работы, благодаря которым Виссарион, сделавшись кардиналом римской церкви, был самым деятельным сподвижником возрождения греческой литературы в Италии[6]. Он дал нам возможность оценить необыкновенные богатства библиотеки, составленной этим учёным мужем. Но остаётся ещё нарисовать общую картину столь памятного движения. Известный автор «Путешествия Анахарсиса», аббат Бартелеми, поставил задачей описать блестящий период, во время которого, под влиянием просвещённых государей, книгопечатание получило толчок и распространило в целых тысячах экземпляров столь ещё редкие тексты древних классических авторов. Пожелаем же, чтобы нашёлся другой человек, который овладел бы работой во всей её совокупности и полноте, – работой, интерес и серьёзное значение которой мы могли здесь определить лишь в очень немногих словах.

Общий обзор. – Чудесное примешивается к истории всякого великого изобретения. – Мнимо-божественное происхождение рун у скандинавских народов. – Книги, приписываемые египтянами богу Тоту. – Предания о сверхъестественном происхождении санскритского языка. – Книгопечатание вначале считается делом колдовства. – Гравюра на дереве. – Газеты. – Покровительство высоких особ не всегда обеспечивает свободу авторов.

Великие изобретения признательностью народов охотно приписываются какой-либо сверхъестественной причине. Греки приписывают богу Аполлону, Мнемозине, богине памяти, и Музам, её дочерям, изобретение музыки, искусства стихосложения и истории.

На другом конце Европы, самая древняя, употребляемая у скандинавов письменность, руническая, приписывается ими богу Одину, которого они считали также и отцом их племени. Хотя и встречаются сотни надписей руническими буквами на скалах Норвегии, Швеции, Дании и даже в различных странах, куда норманнские пираты делали свои набеги, но значение этих букв очень рано утрачено, и суеверие не раз приписывало им волшебный смысл.

Египтяне приписывали изобретение письма своему богу Тоту или Теуту, – Гермесу греков и Меркурию римлян. Они предполагали, что это таинственное лицо сочинило целую кучу наук, одни говорят в 36525 книг, а другие – в 20 000 книг. Один древний писатель утверждает, что он знает 1200 гермесовских произведений об одной только истории богов. От этой, по правде сказать, баснословной энциклопедии в III веке нашей эры оставалось только сорок две книги, сохранявшиеся с религиозным уважением в египетских храмах. Точно так же, в своём поклонении прекрасному языку браминов, старшему брату большей части наших европейских языков, индийцы рассказывали, что правила этого языка были некогда изложены богом Брамой в миллионе слок или двустиший, следовательно, в двух миллионах стихов; что другой бог, Индра, сократил их в 100 000 слок или 200 000 стихов. Лицо менее баснословное, грамматик Панини, сократил это первое сокращённое руководство до 8 000 слок или 16 000 стихов. Третье сокращение привело это удивительное учение к более скромным размерам, в каком виде оно и сохранилось до нас. Эти цифры и эти предания дают вам понятие о преклонении прежних людей пред благодетелями человечества.

Когда было изобретено книгопечатание, свет был уже слишком стар, чтобы у нас могло оставаться место для подобных басен. Говорят, что суеверный ум нынешних французов встретил сначала с недоверием первых учеников Гутенберга, перенёсших во Францию своё ремесло в 1470 году: книгопечатание казалось делом колдовства, и на этом основании едва не было осуждено формальным приговором парижского парламента; лишь только благодаря здравому уму короля Людовика XI оно получило законное право на существование и пользовалось его покровительством; король Людовик XII идёт ещё дальше: в своём указе от 9 августа 1513 года он, далеко не считая типографщиков служителями сатаны, называет «искусство и науку тиснения изобретением более божественным, чем человеческим». Французский король не один говорил в то время подобным языком; вообще, не обоготворяя изобретателя, как это делалось в языческой древности, прославляют на все лады, в стихах и в прозе, чудо, сотворённое его гением. Это было лишь должной данью справедливости; вы это увидите из последующих успехов, о которых мы и будем теперь беседовать.

С книгопечатанием идёт об руку гравюра. Собственно говоря, последняя опередила книгопечатание на несколько лет, так как те деревянные доски, на которых вырезали целую страницу букв и фигур, чернили их чернилами и получали оттиск на бумаге, представляют собой настоящие гравированные доски, откуда произошло и самое слово ксилография (резьба на дереве). Но кажется вполне достоверным, что эта промышленность существовала в Голландии уже в начале XV столетия. Лоренц Костер напечатал в Гаарлеме (в 1430 году) картины с приложением легенд, следовательно, почти за двадцать лет до Гутенберга и его двух сотоварищей. Скоро начали делать нарезки на металлической доске. Гравюра и типография естественно соединились вместе для печатания книг с рисунками. Таким образом, произведения, в старину раскрашенные рукой писцов и рисовальщиков, стали раскрашиваться рукой гравёров и типографщиков; таким образом распространилось употребление штемпелей, заменивших подпись типографов, виньеток, заглавных или титульных листов, затем всякого рода рисунков, которые или на отдельных страницах или внутри текста служили для большего объяснения последнего и удваивали его пользу, в особенности в математических сочинениях или в естественной истории, а также в произведениях, касающихся различных методов рисования. Тут, как и во всяком деле, первые опыты были грубы и несколько наивны; затем исполнение усовершенствовалось, и в XVI столетии оно уже не было недостойно великих артистов, архитекторов, скульпторов и художников, имена которых прославлены множеством образцовых произведений.

Здесь уместно будет указать на имена некоторых людей, которым книгопечатание и гравюра много обязаны своими успехами. Жоффруа Тори, как грамматик и как типограф, введший во французский язык несколько новых практических приёмов, родился в конце XV столетия и умер около 1554 года. Весьма искусный гравёр, он в последние годы своей жизни занимался исключительно гравёрным искусством, в особенности же иллюстрированием виньетками, заглавными буквами книг, изданных другими типографами. Ещё более известен Жан Кузен. В скромном звании живописца образов он обнаружил разнообразные таланты скульптора, архитектора, художника и гравёра, но как гравёр он в особенности заслуживает внимания. Разве не интересно узнать, что человек, которого иногда ставили наряду с Микеланджело, рисовал и нередко гравировал сам, почти всегда без своей подписи, фигуры в следующих печатных произведениях: Livre de perspective; l’Eloge et le tombeau de Henri II; le Livre des coutumes de sens; и наконец, le Livre de la lingerie, enrichi de plusieurs excellents et divers patrons.

Эту изумительную деятельность артиста по всякого рода работам можно сравнить только с деятельностью его современника философа и типографа Генриха Этьенна.

Но не одна Франция представляла в то время такие примеры. Знаменитый Гольбейн украсил фигурами, особенно ценимыми знатоками, одно издание «Похвалы глупости» его друга Эразма, и «Анатомию» Везаля, не считая знаменитой серии рисунков, изображающих так называемую «пляску мёртвых».

С самого начала ксилографический рисунок шёл об руку с трудами первых типографов. Но ксилографы XV века были не более как простыми работниками; в XVI веке мы видим уже между ними артистов, и даже гениальных артистов.

Самая гравюра, как мы это видим, получила определённую роль и воспроизводила или портреты и картины, или целые серии рисунков, составлявших сами по себе отдельные тома, каковы, например, географические карты и планы, на которых целыми сотнями изображены типы медалей и монеты, портреты знаменитых личностей, анатомические фигуры и т. д.

Но история гравюры сама по себе может составить предмет особого сочинения, которого мы не можем набросать здесь даже в общих чертах. Возвращаясь и ограничиваясь типографским книгопечатанием, мы не можем не сказать, что нельзя вспомнить без глубокой признательности к изобретателям книгопечатания о многочисленных благодеяниях, оказанных ими цивилизованным народам. В числе работ мысли сколько есть таких, которые оно улучшило, сколько других, которые оно одно сделало возможными!

Например, бросьте взгляд на древний географический трактат, как, например, трактат Птолемея, в котором положение мест определено пересечением долгот и широт: вы увидите там тысячи цифр, которые рука переписчиков должна была нередко изменять и которые, будучи раз поставлены после тщательной проверки, при печатании подвергались лишь редким случайностям. То же самое должно сказать и о геометрических книгах, в которых около фигур поставлены буквы, на которые ссылается текст, и где малейшая ошибка в этих ссылках может сделать доказательства непонятными. Астрономические таблицы, таблицы логарифмов, если бы воспроизводились только одними переписчиками, пестрели бы многочисленными ошибками. Древние, как мы уже видели, имели толковники (glossarii) и словари (lexicae), которые, однако же, нельзя сравнить по верности воспроизведений и удобствам, представляемым ими для читателей, с нашими новейшими словарями. Сокровище греческого языка, 4 тома in-folio, изданное в 1572 году французским филологом и типографом Генрихом Этьенном, было бы трудом почти невозможным до Гутенберга. Ни одна рукопись не могла достигать, и в особенности сохранять долгое время, при многочисленных переписываниях, степень точности и ясности, возможных при типографском способе воспроизведения книг. Оглавления к учёным и историческим книгам, столь облегчающие отыскание какого-либо нужного места в книге, были почти неизвестны древности, ныне же они составляют обычное дополнение в тексту автора. Обычай прилагать к книге оглавление или index установился в конце XV столетия; можно указать на такой index в большой, изданной Альдами, книге, представляющей чудо богатства и точности (Thesaurus Cornucopiae. Венеция, 1513 года).

Другое затруднение для древних писателей, особенно для историков, представляла почти полная невозможность дополнять свои рассказы ссылками на книгу и на страницу авторов, которыми они пользовались: это слишком увеличило бы объём рукописей и создало бы для переписчиков много трудностей; поэтому примечания заменяли отступлениями, или вносными словами, слишком часто вредившими ясности изложения. У нас примечание, вынесенное на поле или вниз страницы, позволяет учёному читателю делать справки, когда ему вздумается, и не причиняет никакого беспокойства заурядному читателю, ищущему только приятного и поучительного чтения. Краткое изложение содержания каждой части книги, поставленное на полях, поставленные наверху страниц заголовки, переменяющиеся с переменой содержаний, также представляют важные удобства. С успехами цивилизации число книг всякого рода умножается до бесконечности; но, к сожалению, дни не удлинились ни на одну минуту и наиприлежнейший из людей должен беречь своё время и щадить свои силы. Цицерон писал в своё время: «Если бы моя жизнь продлилась вдвое дольше, то и тогда мне всё-таки не хватило бы времени на прочтение… (угадайте, чего?) на прочтение лирических поэтов». Следовательно, их было уже много. Но сколько отпрысков было в течение тысячи девятисот лет у одной этой отрасли поэзии, а сколько ещё других отраслей было плодоносных вокруг этой. Что сказал бы ныне великий писатель, оратор и немного поэт (Цицерон писал очень красивые стихи), что сказал бы он во время Людовика XIV, если бы имел возможность войти в библиотеку кардинала Мазарини, в библиотеку Кольбера, или в библиотеку какой-либо из учёных французских духовных конгрегаций, наконец, в королевскую библиотеку, которая уже начинала тогда опережать другие библиотеки числом и великолепием своих богатств? Он увидел бы там установленными длинными рядами, кроме томов, оставшихся от его произведений и других сочинений, ускользнувших от великого крушения древности, может быть, сотню тысяч томов науки и новейшей литературы, напечатанных с большей или меньшей роскошью и тщательностью, но легко могущих одним своим числом смутить до некоторой степени самую трудолюбивую любознательность.

И действительно, книгопечатание не только облегчило, улучшило, преобразовало приготовление книг; оно сделало возможными издания, о которых наши отдаленные предки не могли иметь даже понятия. Таковы сборники хроник, хартий и дипломов, мемуары академий и учёных обществ, объёмистые биографические словари, из которых каждый состоит из десяти, двадцати, тридцати томов inquarto или in-folio и которые, наверное, никакая армия переписчиков или каллиграфов не была бы в состоянии переписать и пустить в обращение в достаточно большом числе экземпляров для удовлетворения потребности учёного мира.

Другое нововведение, сделавшееся возможным только благодаря одному книгопечатанию, представляют журналы и газеты, по крайней мере в той форме и распространении, какое они получили с XVII века.

Римляне, при империи и даже во время республики, имели ежедневную газету с официальными объявлениями; об этом мы уже говорили выше. Но хотя название и самое дело восходят к такой далекой древности, газетная деятельность в собственном смысле этого слова составляет совершенно особую и совершенно новую форму литературы. Редактор древнеримской газеты Acta Populi Romani мог распространять свою газету в 500, самое большее в 1000 экземпляров, тогда как книгопечатание дало возможность распространять газеты быстро в целых тысячах экземпляров! Во время экспедиций в Италию французского короля Карла VIII, бюллетень походов и побед французской армии, нередко доставлявшийся двору через Альпы, печатался в типографии и распространялся на листках, печатавшихся готическими буквами; несколько экземпляров этих листков сохранилось доныне, и они недавно перепечатаны французом Де ла Пилоржери под слишком громким названием «Кампания и бюллетень великой итальянской армии». Но то были лишь очень слабые зачатки. В XVI веке утвердился этот обычай распространения новостей под рукой, которые появлялись обыкновенно не через одинаковые промежутки времени.